Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Наилучшее кушанье – это кушанье, которое сделали женщины, над которым мало трудились и которое ты съел с удовольствием
воскресенье, 14 июля 2013
20:01
Доступ к записи ограничен
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Что вам смотреть на Суламиту как на хоровод Манаимский, как на развод мостов в Петербурге?
пятница, 12 июля 2013
15:46
Доступ к записи ограничен
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 11 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Небесполезно вспомнить о том, что ди Поза был мальтийцем. Его даже где-то играли в белом плаще с мальтийским крестом. Почитав Википедию, я нашла прекраснейший, стопроцентный титул Родриго: Рыцарь Справедливости! На полном серьёзе, это первый класс ордена – Рыцари Справедливости и Послушания:
ru.wikipedia.org/wiki/%CC%E0%EB%FC%F2%E8%E9%F1%...
Отдельно хочу отметить, что признанные рыцари ордена дают обеты бедности, целомудрия и послушания и считаются монахами по каноническому праву.
Между прочим, сейчас мальтийцы владеют замком Святого Ангела! mr waugh, а ты соблюдаешь обеты?
Уже не так относится к делу, но очень радует меня титул Рыцаря или Дамы Чести и Преданности. По-моему, это Елизавета. И совсем не по делу, но в голове моей по сцене ходят туда-сюда Родриго в бЭлом плаще:
и Сильва весь в чОрном с красным крестом Калатравы:
З.Ы. Совсем забыла: спонсор маркизы ди Позы с серьгой и шпагой под левую руку — mr waugh, который нашёл, и Ulysses E. Tylf, который выцарапал для меня
ru.wikipedia.org/wiki/%CC%E0%EB%FC%F2%E8%E9%F1%...
Отдельно хочу отметить, что признанные рыцари ордена дают обеты бедности, целомудрия и послушания и считаются монахами по каноническому праву.
Между прочим, сейчас мальтийцы владеют замком Святого Ангела! mr waugh, а ты соблюдаешь обеты?
Уже не так относится к делу, но очень радует меня титул Рыцаря или Дамы Чести и Преданности. По-моему, это Елизавета. И совсем не по делу, но в голове моей по сцене ходят туда-сюда Родриго в бЭлом плаще:
и Сильва весь в чОрном с красным крестом Калатравы:
З.Ы. Совсем забыла: спонсор маркизы ди Позы с серьгой и шпагой под левую руку — mr waugh, который нашёл, и Ulysses E. Tylf, который выцарапал для меня
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
бай ху поразил меня в само сердце ссылкой на интервью с Бархатовым:
izvestia.ru/news/553442#ixzz2YikKrIrA
Интревью с г-ном Бархатовым.
Для затравки - цитатко:
Он болен психически? Ведь ваш герой душит и убивает девушек.
— Он убивает свою четвертую жену за неверность.
И еще одну жену топит в аквариуме.
— Да, но она выжила. Ну, или умерла — не важно. Она ведь тоже ему изменила.
Голландец не умеет любить?
— Да нет, просто он несколько раз накалывался и в итоге не выдержал. Так бывает. Если бы мне систематически изменяли пять жен подряд, я бы пятую тоже убил.
Я считаю, что журналист тоже гениален. Душит и убивает, убивает и душит.
izvestia.ru/news/553442#ixzz2YikKrIrA
Интревью с г-ном Бархатовым.
Для затравки - цитатко:
Он болен психически? Ведь ваш герой душит и убивает девушек.
— Он убивает свою четвертую жену за неверность.
И еще одну жену топит в аквариуме.
— Да, но она выжила. Ну, или умерла — не важно. Она ведь тоже ему изменила.
Голландец не умеет любить?
— Да нет, просто он несколько раз накалывался и в итоге не выдержал. Так бывает. Если бы мне систематически изменяли пять жен подряд, я бы пятую тоже убил.
Я считаю, что журналист тоже гениален. Душит и убивает, убивает и душит.
18:14
Доступ к записи ограничен
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 10 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
«Он в беззакониях зачат, во грехах родился и в плутовстве скончает живот свой».
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Я сегодня живу жизнью домохозяйки — готовлю еду (суши) и смотрю сериалы ("Королева Марго"). 
Прямо ужас!
Прямо ужас!
вторник, 09 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Они не хороши, потому что не знают, что они хороши. Надо им узнать, что они хороши, и все тотчас же станут хороши, все до единого
понедельник, 08 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
А теперь, дорогие радиослушатели, как я и обещал – пост про «Голландца». Ебу… летучего.
При разборе этюдов нас учили начинать с хорошего. Собственно, с хорошего всё и началось – с прекрасного дирижёра! (Даже [J]Ulysses E. Tylf[/J] с его равнодушием к дирижёрам сказал, что ему сыграли лучше, чем в Мариинке.) Этот самый Василий Петренко качественно, вкусно отдирижировал Вагнером, у него живой, осязаемый «Голландец». Для меня один из «лакмусовых» моментов в этом плане – появление призрачного корабля. Момент, когда Рулевой засыпает, и происходит Явление. Это маленький музыкальный кусок, который пробирает до костей при нормальном исполнении. Так вот, проверка была пройдена с честью. Ну, и разумеется, прекрасная увертюра, и вовсе не только она.
Начало увертюры, с грозами и бурями, игралось при закрытом занавесе, а открылся он, как только пошла тема Сенты. Правда, зачем открылся, непонятно, потому что нам показывают киношное море за большим окном и женщину, которая неподвижно стоит и на него смотрит. Эта картинка хороша, но не на протяжении семи минут увертюры, в которой более чем дофига различных изменений и тьма тем с лейтмотивами. Но это ещё обсуждаемо, а вот дальше началось… во-первых, на сцене четыре площадки, и действие везде происходит одновременно. Собственно, сцена, показывающая кафешку, где от дождя спасается толпа разномастных персонажей (включая двух монашек и священника, все из римско-католической), в числе коих Даланд и Рулевой. Наверху, над сценой – три комнатки, в одной снимают кино про Голландца, в другой его показывают, а Сента его смотрит, в третьей некая дама принимает любовника, а потом туда вламывается Голландец – ах, она мне изменила. После чего идёт на съёмочную площадку петь арию. По идее, тут должен быть эдакий момент совмещения личного с художественным, потому что актёр явно порет не то и не туда, поёт не по сценарию, режиссёр пытается его унять и не может, а Голландец продолжает вдохновенно петь. Ну, правда, он при этом плохо играет и ещё хуже поёт. Впрочем, нет, я не готов сказать, что из этого он делает хуже. Правда, затем он распоётся, и всё будет далеко не так ужасно.
На сцене же у барной стойки Даланд и Рулевой что-то несут о кораблях, буре, портах и прочем. К чему это всё – непонятно совершенно, и при такой смене места действия режиссёром оправдан только один момент: Даланд подходит к каким-то жандармам и говорит им, что, мол, отдыхайте, парни, вахта была долгой. По музыке же сделан тоже один момент – когда в песне Рулевого раздаётся грохотание оркестра (по ремарке Вагнера это волна ударяет в борт, и всё качается (не щадил он постановщиков)), – это Голландец выпирает из комнаты неверной дамы её любовника.
Раз уж заговорили о работе с либретто и с музыкой. На либретто режик наплевал, потому что его учили, что главное – музыка. С музыкой он попытался поработать. И… знаете, я всё думал, что это мне напоминает. Хор девушек из второго акта дал ответ: пахнет Гитисом! Он, этот хор, решён чертовски узнаваемо: девушки сидят с наушниками и магнитофонами на бобинах, слушают и подпевают, а когда мимо проходят симпатичные мужики – меняют темп, уходят наверх и на пиано, ну, вы знаете, кто слушал ЛГ, эти моменты-задержечки в хоре. Оправдано на все сто! Мы отменно посмеялись. Но знали бы вы, как это знакомо… Так что гитисовое и в хорошем, и в плохом смысле слова. Ещё из хороших находок – это то, что корабль-призрак и его призрачная команда делаются исключительно порывами ветра, несущими какие-то бумажки. В этом плане хорошо придумано появление мертвецов (правда, всё остальное… кхм…) и красив конец первого акта – Даланд уходит, а Голландец задерживается в кафешке, садится за стол, выпивает оставленного, кажется, вискаря, а ветер сносит зонтики, сшибает столы вокруг.
На этом разговор о хороших режиссёрских находках можно закончить и начать говорить о спорных – о попытке Эрика шантажировать Сенту самоубийством, о том, как народ сдувает тем самым ветром в финале, – а затем и о мерзотных – о переодевании Голландца в белый китель на сцене, о том, как он шляется с чемоданом на колёсиках («Я вижу корабль!», говорит Даланд), о гадостной сцене «Рулевой, вахту брось!» с выворачиванием Голландцева чемодана и прысканьем вином Сенте в лицо, ну, и о топтании левых людей на сцене весь первый акт, которые в кафешке сидят, а ничего действию не прибавляют, только отвлекают внимание. И, наконец, о том, что Голландец – серийный убийца. Который по причине измен и ревности убивает своих женщин. Да. Поэтому он в бегах и всегда с чемоданом.
Можно я не буду это комментировать?
Давайте я лучше скажу о девушке.
Три светлых человека есть на сцене. Во-первых, отличный тандем Даланда и Рулевого (Швец и Максутов), которые хорошо поют (Рулевой отлично, а Даланд сносно), актёрски здорово взаимодействуют и как-то пытаются выкручиваться из той идиотской ситуации, в которой находятся весь первый акт (например, то, что они видят мужика с чемоданом, и говорят, что видят корабль). Во-вторых и в-главных, Сента. Одетая в белое платье, стриженая под мальчика, худенькая, неоперившаяся, с ломаной подростковой пластикой. Где-то по подростковому эпатажничает: первую свою вокализную реплику она насвистывает! Явившись босиком с туфлями в руках. Она, в основном, вся такая, но про любовь и нежность у этой сопраны, Асмик Григорян, тоже есть, и отличным образом. То, как именно такая Сента ругается с Мари и девушками, очень оправдано и само по себе у неё очень выверенно – Сента странная и против коллектива, но абсолютно адекватная и без ноток истеричности, как оно часто бывает (а бывает, что и не только нотки, а сплошная истерика). Правда, есть спорные моменты – например, на признания Эрика она надевает наушники, оставшиеся от девушек, и пытается «отключиться» от ухажёра. Это очень понятно, тем более при таком козле, как здешний Эрик, но не по-Сентиному, на мой взгляд, да и эта конкретная Сента не производит такого впечатления во всех остальных эпизодах. Но всё можно простить за балладу.
Баллада, дорогие друзья, прекрасная. Напор, сила, мечта, пралюбовь – всё включено.
Ко всему прочему, Григорян ещё и пела хорошо, хотя местами было… бывало. Но, на мой пристрастный взгляд, без криминала. В целом, если не считать ужаснейшего монолога Голландца, вокальная часть спектакля даже и похвальна.
Хм. Что-то я всё хвалю, а собирался ругать. Ну, второй акт, про который я так много рассказывал – он вообще без ужасов, адекватный и местами забавный, если бы не переодевание Голландца, потому что с жирком дяденьки Дуйсбурга на сцене оказывается по пояс голым не надо. Не надо! Даже если ты хочешь метафорично поменять чёрный плащ на белый китель.
Но перед вторым актом вас ждёт скучная, хоть как-то разбавляемая Рулевым, бредятина первого, в котором Голландец россыпями кидает спичечные коробки из гостиниц, а после – голимый постыдный ужас третьего, где адресатами всех обращений хора морячков и девушек оказываются неподвижно сидящие за столом и глядящие друг на друга Голландец и Сента, которых дразнят, тормошат, потрошат, как я уже говорила, чемодан, Голландца сбрасывают в воду (там то ли причал, то ли бассейн, чёрт его знает), а Эрик обличает Сенту в неверности на глазах у всех, и у Голландца в том числе (и делает это специально чтоб расстроить свадьбу). Голландец отнимает у Сенты вручённые было ей красные туфли и шаль (фетиши от одной из жертв, утопление которой в аквариуме показано флэшбеком в верхней комнатке) и хочет валить, но Сента, выхватив у Эрика пистолет, которым тот давеча грозился застрелиться, обнимает суженого и «единой пулей он убил обоих». Дальше всю кодлу сдувает, трупы остаются стоять, а на белый экран проецируют океан и рыбок. Финита ля трагедия. А ведь это реально мог быть и местами почти случился отличный спектакль. Эрик был качественным Эриком, хоть и непривычно злобным (а не нытиком), про Даланда и Рулевого я сказал, Сента – в кои-то веки! – получилась прекрасная, и даже Голландец был небезнадёжен. И, наконец, такой дирижёр! Эх.
Боги, боги мои, яду мне, яду. То есть что это я! Не мне яду, режику яду. Ведь все аплодировали мужественным артистам, а критики-то, поди, напишут, что постановка Бархатова имела бешеный успех… Весь успех, который был, имелся вопреки постановке. И даже весьма и весьма вопреки.
Короче, яду для господ режиссёров.
При разборе этюдов нас учили начинать с хорошего. Собственно, с хорошего всё и началось – с прекрасного дирижёра! (Даже [J]Ulysses E. Tylf[/J] с его равнодушием к дирижёрам сказал, что ему сыграли лучше, чем в Мариинке.) Этот самый Василий Петренко качественно, вкусно отдирижировал Вагнером, у него живой, осязаемый «Голландец». Для меня один из «лакмусовых» моментов в этом плане – появление призрачного корабля. Момент, когда Рулевой засыпает, и происходит Явление. Это маленький музыкальный кусок, который пробирает до костей при нормальном исполнении. Так вот, проверка была пройдена с честью. Ну, и разумеется, прекрасная увертюра, и вовсе не только она.
Начало увертюры, с грозами и бурями, игралось при закрытом занавесе, а открылся он, как только пошла тема Сенты. Правда, зачем открылся, непонятно, потому что нам показывают киношное море за большим окном и женщину, которая неподвижно стоит и на него смотрит. Эта картинка хороша, но не на протяжении семи минут увертюры, в которой более чем дофига различных изменений и тьма тем с лейтмотивами. Но это ещё обсуждаемо, а вот дальше началось… во-первых, на сцене четыре площадки, и действие везде происходит одновременно. Собственно, сцена, показывающая кафешку, где от дождя спасается толпа разномастных персонажей (включая двух монашек и священника, все из римско-католической), в числе коих Даланд и Рулевой. Наверху, над сценой – три комнатки, в одной снимают кино про Голландца, в другой его показывают, а Сента его смотрит, в третьей некая дама принимает любовника, а потом туда вламывается Голландец – ах, она мне изменила. После чего идёт на съёмочную площадку петь арию. По идее, тут должен быть эдакий момент совмещения личного с художественным, потому что актёр явно порет не то и не туда, поёт не по сценарию, режиссёр пытается его унять и не может, а Голландец продолжает вдохновенно петь. Ну, правда, он при этом плохо играет и ещё хуже поёт. Впрочем, нет, я не готов сказать, что из этого он делает хуже. Правда, затем он распоётся, и всё будет далеко не так ужасно.
На сцене же у барной стойки Даланд и Рулевой что-то несут о кораблях, буре, портах и прочем. К чему это всё – непонятно совершенно, и при такой смене места действия режиссёром оправдан только один момент: Даланд подходит к каким-то жандармам и говорит им, что, мол, отдыхайте, парни, вахта была долгой. По музыке же сделан тоже один момент – когда в песне Рулевого раздаётся грохотание оркестра (по ремарке Вагнера это волна ударяет в борт, и всё качается (не щадил он постановщиков)), – это Голландец выпирает из комнаты неверной дамы её любовника.
Раз уж заговорили о работе с либретто и с музыкой. На либретто режик наплевал, потому что его учили, что главное – музыка. С музыкой он попытался поработать. И… знаете, я всё думал, что это мне напоминает. Хор девушек из второго акта дал ответ: пахнет Гитисом! Он, этот хор, решён чертовски узнаваемо: девушки сидят с наушниками и магнитофонами на бобинах, слушают и подпевают, а когда мимо проходят симпатичные мужики – меняют темп, уходят наверх и на пиано, ну, вы знаете, кто слушал ЛГ, эти моменты-задержечки в хоре. Оправдано на все сто! Мы отменно посмеялись. Но знали бы вы, как это знакомо… Так что гитисовое и в хорошем, и в плохом смысле слова. Ещё из хороших находок – это то, что корабль-призрак и его призрачная команда делаются исключительно порывами ветра, несущими какие-то бумажки. В этом плане хорошо придумано появление мертвецов (правда, всё остальное… кхм…) и красив конец первого акта – Даланд уходит, а Голландец задерживается в кафешке, садится за стол, выпивает оставленного, кажется, вискаря, а ветер сносит зонтики, сшибает столы вокруг.
На этом разговор о хороших режиссёрских находках можно закончить и начать говорить о спорных – о попытке Эрика шантажировать Сенту самоубийством, о том, как народ сдувает тем самым ветром в финале, – а затем и о мерзотных – о переодевании Голландца в белый китель на сцене, о том, как он шляется с чемоданом на колёсиках («Я вижу корабль!», говорит Даланд), о гадостной сцене «Рулевой, вахту брось!» с выворачиванием Голландцева чемодана и прысканьем вином Сенте в лицо, ну, и о топтании левых людей на сцене весь первый акт, которые в кафешке сидят, а ничего действию не прибавляют, только отвлекают внимание. И, наконец, о том, что Голландец – серийный убийца. Который по причине измен и ревности убивает своих женщин. Да. Поэтому он в бегах и всегда с чемоданом.
Можно я не буду это комментировать?
Давайте я лучше скажу о девушке.
Три светлых человека есть на сцене. Во-первых, отличный тандем Даланда и Рулевого (Швец и Максутов), которые хорошо поют (Рулевой отлично, а Даланд сносно), актёрски здорово взаимодействуют и как-то пытаются выкручиваться из той идиотской ситуации, в которой находятся весь первый акт (например, то, что они видят мужика с чемоданом, и говорят, что видят корабль). Во-вторых и в-главных, Сента. Одетая в белое платье, стриженая под мальчика, худенькая, неоперившаяся, с ломаной подростковой пластикой. Где-то по подростковому эпатажничает: первую свою вокализную реплику она насвистывает! Явившись босиком с туфлями в руках. Она, в основном, вся такая, но про любовь и нежность у этой сопраны, Асмик Григорян, тоже есть, и отличным образом. То, как именно такая Сента ругается с Мари и девушками, очень оправдано и само по себе у неё очень выверенно – Сента странная и против коллектива, но абсолютно адекватная и без ноток истеричности, как оно часто бывает (а бывает, что и не только нотки, а сплошная истерика). Правда, есть спорные моменты – например, на признания Эрика она надевает наушники, оставшиеся от девушек, и пытается «отключиться» от ухажёра. Это очень понятно, тем более при таком козле, как здешний Эрик, но не по-Сентиному, на мой взгляд, да и эта конкретная Сента не производит такого впечатления во всех остальных эпизодах. Но всё можно простить за балладу.
Баллада, дорогие друзья, прекрасная. Напор, сила, мечта, пралюбовь – всё включено.
Ко всему прочему, Григорян ещё и пела хорошо, хотя местами было… бывало. Но, на мой пристрастный взгляд, без криминала. В целом, если не считать ужаснейшего монолога Голландца, вокальная часть спектакля даже и похвальна.
Хм. Что-то я всё хвалю, а собирался ругать. Ну, второй акт, про который я так много рассказывал – он вообще без ужасов, адекватный и местами забавный, если бы не переодевание Голландца, потому что с жирком дяденьки Дуйсбурга на сцене оказывается по пояс голым не надо. Не надо! Даже если ты хочешь метафорично поменять чёрный плащ на белый китель.
Но перед вторым актом вас ждёт скучная, хоть как-то разбавляемая Рулевым, бредятина первого, в котором Голландец россыпями кидает спичечные коробки из гостиниц, а после – голимый постыдный ужас третьего, где адресатами всех обращений хора морячков и девушек оказываются неподвижно сидящие за столом и глядящие друг на друга Голландец и Сента, которых дразнят, тормошат, потрошат, как я уже говорила, чемодан, Голландца сбрасывают в воду (там то ли причал, то ли бассейн, чёрт его знает), а Эрик обличает Сенту в неверности на глазах у всех, и у Голландца в том числе (и делает это специально чтоб расстроить свадьбу). Голландец отнимает у Сенты вручённые было ей красные туфли и шаль (фетиши от одной из жертв, утопление которой в аквариуме показано флэшбеком в верхней комнатке) и хочет валить, но Сента, выхватив у Эрика пистолет, которым тот давеча грозился застрелиться, обнимает суженого и «единой пулей он убил обоих». Дальше всю кодлу сдувает, трупы остаются стоять, а на белый экран проецируют океан и рыбок. Финита ля трагедия. А ведь это реально мог быть и местами почти случился отличный спектакль. Эрик был качественным Эриком, хоть и непривычно злобным (а не нытиком), про Даланда и Рулевого я сказал, Сента – в кои-то веки! – получилась прекрасная, и даже Голландец был небезнадёжен. И, наконец, такой дирижёр! Эх.
Боги, боги мои, яду мне, яду. То есть что это я! Не мне яду, режику яду. Ведь все аплодировали мужественным артистам, а критики-то, поди, напишут, что постановка Бархатова имела бешеный успех… Весь успех, который был, имелся вопреки постановке. И даже весьма и весьма вопреки.
Короче, яду для господ режиссёров.
воскресенье, 07 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
...Когда бредовость этого «Трубадурня» начала зашкаливать, а мы с Ulysses E. Tylf не прекращали нервно смеяться, родилось название этого поста . Он о том, что некоторых режиссёров надо сажать на кол, а некоторых милосердно сажать в паровоз в автобус.
Итак, «Трубадур от пятого июля с Кауфманном, Хартерос и Марковым. Начнём с того, что ставил это Оливье Пи (я не знала заранее), а, значит, нас ждёт кабаре, стимпанк, аллегорические фигуры и куклы. А ещё отвратительная старая нагая ведьма. Ведьма мне понравилась, скажу сразу. Спектакль, который разыграл Фернандо для почтенной солдатской публики – тоже. Я смотрела и думала всего лишь о том, что почему-то «Трубадура» постоянно ставят в серо-чёрных, лунных тонах, и ни разу не видела я испански-яркого спектакля. Вот и Пи в ту же степь, хотя он, кажется, всегда такой. Я начала недоумевать, когда появилась слепая Леонора – как-то странно навешивать ей такое только для того, чтоб она не узнала ди Луну, – но и тут всё спасла Хартерос своей прекрасной игрой (у неё в начале очень кокетливая Леонора), а в последующих актах слепота Леоноры работала как дополнительный поворот винта (с), вся жестокость по отношению к ней воспринимается острее. Или вот когда она пытается разнять братцев… следом-то (а давайте я, как Белинский, буду пересказывать происходящее!) происходит встреча ди Луны и Манрико нос к носу – и баритон тенора конкретно порезал. Ножом. Когда Марков только вышел на сцену, стало понятно, что он барон Скарпиа (ну ладно, барон Скарпиа с сильными поправками, тот сам резать не стал бы), а тут как-то совсем не осталось сомнений. Я загрустила о графе. И тут случился паровоз!
Действие «цыганского» акта происходит то ли на вокзале (народ с чемоданами), то ли в депо (стоит паровоз, и по нему стучат молотками). Пар, железо, Азучена в цилиндре – стимпанк! Красота! Помимо милой моему сердцу стилистики в этом, ИМХО, есть некий смысл. Не могу пока сформулировать, почему Азучена на вокзале – это хорошо, но я считаю, что это хорошо. Ну, ещё в наличии обнажённая танцовщица, и, хотя скидывание платья стало для меня неожиданностью, я в принципе не против. Гулять так гулять.
Манрикина мама – отвратительная бабища, накрашенная, как готик-девочка, и пьёт джин из горла, сидя на чемоданах. Когда она запевает своё коронное, сцена поворачивается, вокзал и народ исчезают – и как-то очень красиво получилось, что Азучена мгновенно осталась одна на фоне двух горящих деревьев. Я начала уважать режиссёра. Но случился, конечно, и флэшбек с привязыванием Азучениной мамы к дереву. На тот момент флэшбеки начали уже немного раздражать – они одновременно иллюстративны в лоб и невнятны, вроде пёсьеглавца Манрико в воображении Леоноры. Но по сути идея хороша, да. Особенно если учесть, что в этой опере никогда не понятно, правду ли говорит персонаж – вернее, объективная ли это правда или субъективная, из головы. Главный вопрос, конечно, Азучена с её сожжёнными детьми, но, знаете ли, турнир, на который сын цыганки прискакал в чёрных доспехах и всех победил, тоже как-то странен. История Манрико о Божьем гласе, как выяснилось, тоже: Кауфманн, потрясая картонным мечом, рассказывает маме, как он заборол ди Луну (и рогатый перс, альтер-эго графа, униженно уползает под сцену), при том, что мальчик-то лежит в больнице явно после ножевых ранений, оставленных этим самым ди Луной. Ну да, в самом деле, не будет же он маме говорить, как барон Скарпиа ему тростью врезал и покоцал с неимоверной лёгкостью.
Дальше произошёл вроде бы даже неплохой момент, но он напрочь сбил то отношение к спектаклю, которое было до сих пор. Когда является Руис с новостью, что надо бежать и спасать, Азучена (кстати, она на невидимых под юбкой платформищах, потому что выше на две головы всех мужиков) привязывает Манрико к стулу, чтоб не бежал и не спасал. Надо было видеть выражение лица Кауфманна «Ну маааам», надо было видеть, как он вымотался из пут, и… на этом месте я не выдержала и сказала: «Ой, Вань, умру от акробатиков!», Ulysses E. Tylf вскричал: «Смотри, как вертится, нахал!», мы закисли от смеха, и дальше рассматривать эту историю всерьёз не было совершенно никакой возможности.
Правда, дальше сил смеяться уже не стало. Шляется ди Луна с леонориным платьем, отобранным у Инес, постригают Леонору через стрижку в парикмахерской и надевание венка, ну-ну. Сразу начинаешь совсем замечать, что Кауфманн хреново поёт и давится (к финалу он распоётся, но до этого ещё надо дожить). Спасается всё только его игрой, а Хартерос и поёт, и играет (как она коснулась пальцами лица Манрико, узнала, засияла!), а Марков внизу с наставленными на него пистолетами, так что его почти не видать.
Следующий акт (кажется, четвёртый? Открывается хором солдат) это уже совсем голимый бред с детишками и пляшущими марионетками, а также ди Луной втыкающим нож в дерево, к которому привязана Азучена, не говоря уж о кабалетте, которую тенор поёт, прости Господи, сидя, всю первую часть, потом только встаёт и что-то шляется на фоне горящего креста. Мою больную душу лечит любовь Леоноры и Манрико, а также автомат в руке последнего в финале кабалетты (я даже ждала «дагестанской свадьбы», и, честное слово, это было бы даже к месту).
Короче, к финалу зритель был вымотан обилием фигни на сцене и уже не хотел от жизни ничего, кроме конца. И тут началось удивительное. Начался вполне себе нормальный, обычный «Трубадур», где всё как полагается – ну, кроме поводырей слепой Леоноры и чаши с ядом, которую загадочная тень (она же поводырь) за ней носит. В остальном же – появляется внезапно! влюблённый ди Луна, который после того, как она согласится, позволит себе пообнимать девушку за плечи, а Леонора всю свою сцену перед тем поёт без какой бы то ни было режиссёрской помощи, не считая поводыря в сторонке. И как она поёт! И какие у неё глаза! А затем дуэт с Луной, а затем сцена в темнице, где Манрико собирается убить Азучену, чтобы спасти её от мучительной казни, но не может. Конечно, этот Манрико не проклинает Леонору особенно яростно – он страдает-страдает, – но, что бы они вообще ни говорил, очень болезненно воспринимаются любые его слова и ноты, потому что Леонора очень страшно умирает. Она так умирает, что, если это ей поставил режиссёр, ему можно многое простить за одно это. Нет, там без особого натурализма, там просто чистая боль. Мастера они с Кауфманном играть очищенное – беспримесная любовь, беспримесная смерть. И ди Луна – в начале барон с ножичком! – приходит и отыгрывает графского графа, он и ярится, и приказание о казни отдаёт (Фернандо неторопливо подходит и что-то в шею Манрико втыкает), и впадает в ужас и ступор, когда Азучена сообщает ему про брата. Короче, амор, фурор, долор, террор. Катарсис был. Да. О да.
Правда, возникают неизбежные вопросы – например, какого хрена ди Луна был настолько про разное (думаю, такого хрена, что пошёл против режиссёрской концепции, ибо вряд ли Пи дал ему сперва задание играть барона, а потом графа
). Ну, и главный вопрос всё же: о чём вообще история? Где карта, Билли? Где волшебный ключик от «Трубадура»? А нетути. Идей много, находок много, и нередко хороших – ну прекрасная же сцена в больнице меж Манрико и Азученой , и так далее, – но (и тут я хочу согласиться с mr waugh обеими руками), всё это распадается на ряд эпизодов, которые хороши или плохи сами по себе.
Однако у этой истории есть продолжение. «Трубадур» закалил меня так, что я смогла воспринять «Голландца» в постановке Бархатова, а «Голландец» дал по голове таким образом, что «Трубадур» Пи стал казаться неплохим спектаклем. Там, по крайней мере, всё или почти всё – о «Трубадуре». Режиссёр всё-таки об этой опере думал. Либретто читал. Ляпов, кроме фразы Манрико в адрес Леоноры «Посмотри мне в глаза», там не было. Я по-прежнему думаю, что тот, кто такое поставил - не режиссёр. Я бы даже сказала, профнепригоден. Но даже думаю, что неплохо было бы пересмотреть.
И за это моё отношение к Пи надо благодарить Васеньку-да-сгноит-его-Господь-Бархатова, про которого я имею сказать следующим постом. Экран покажет.
. Он о том, что некоторых режиссёров надо сажать на кол, а некоторых милосердно сажать Итак, «Трубадур от пятого июля с Кауфманном, Хартерос и Марковым. Начнём с того, что ставил это Оливье Пи (я не знала заранее), а, значит, нас ждёт кабаре, стимпанк, аллегорические фигуры и куклы. А ещё отвратительная старая нагая ведьма. Ведьма мне понравилась, скажу сразу. Спектакль, который разыграл Фернандо для почтенной солдатской публики – тоже. Я смотрела и думала всего лишь о том, что почему-то «Трубадура» постоянно ставят в серо-чёрных, лунных тонах, и ни разу не видела я испански-яркого спектакля. Вот и Пи в ту же степь, хотя он, кажется, всегда такой. Я начала недоумевать, когда появилась слепая Леонора – как-то странно навешивать ей такое только для того, чтоб она не узнала ди Луну, – но и тут всё спасла Хартерос своей прекрасной игрой (у неё в начале очень кокетливая Леонора), а в последующих актах слепота Леоноры работала как дополнительный поворот винта (с), вся жестокость по отношению к ней воспринимается острее. Или вот когда она пытается разнять братцев… следом-то (а давайте я, как Белинский, буду пересказывать происходящее!) происходит встреча ди Луны и Манрико нос к носу – и баритон тенора конкретно порезал. Ножом. Когда Марков только вышел на сцену, стало понятно, что он барон Скарпиа (ну ладно, барон Скарпиа с сильными поправками, тот сам резать не стал бы), а тут как-то совсем не осталось сомнений. Я загрустила о графе. И тут случился паровоз!
Действие «цыганского» акта происходит то ли на вокзале (народ с чемоданами), то ли в депо (стоит паровоз, и по нему стучат молотками). Пар, железо, Азучена в цилиндре – стимпанк! Красота! Помимо милой моему сердцу стилистики в этом, ИМХО, есть некий смысл. Не могу пока сформулировать, почему Азучена на вокзале – это хорошо, но я считаю, что это хорошо. Ну, ещё в наличии обнажённая танцовщица, и, хотя скидывание платья стало для меня неожиданностью, я в принципе не против. Гулять так гулять.
Манрикина мама – отвратительная бабища, накрашенная, как готик-девочка, и пьёт джин из горла, сидя на чемоданах. Когда она запевает своё коронное, сцена поворачивается, вокзал и народ исчезают – и как-то очень красиво получилось, что Азучена мгновенно осталась одна на фоне двух горящих деревьев. Я начала уважать режиссёра. Но случился, конечно, и флэшбек с привязыванием Азучениной мамы к дереву. На тот момент флэшбеки начали уже немного раздражать – они одновременно иллюстративны в лоб и невнятны, вроде пёсьеглавца Манрико в воображении Леоноры. Но по сути идея хороша, да. Особенно если учесть, что в этой опере никогда не понятно, правду ли говорит персонаж – вернее, объективная ли это правда или субъективная, из головы. Главный вопрос, конечно, Азучена с её сожжёнными детьми, но, знаете ли, турнир, на который сын цыганки прискакал в чёрных доспехах и всех победил, тоже как-то странен. История Манрико о Божьем гласе, как выяснилось, тоже: Кауфманн, потрясая картонным мечом, рассказывает маме, как он заборол ди Луну (и рогатый перс, альтер-эго графа, униженно уползает под сцену), при том, что мальчик-то лежит в больнице явно после ножевых ранений, оставленных этим самым ди Луной. Ну да, в самом деле, не будет же он маме говорить, как барон Скарпиа ему тростью врезал и покоцал с неимоверной лёгкостью.
Дальше произошёл вроде бы даже неплохой момент, но он напрочь сбил то отношение к спектаклю, которое было до сих пор. Когда является Руис с новостью, что надо бежать и спасать, Азучена (кстати, она на невидимых под юбкой платформищах, потому что выше на две головы всех мужиков) привязывает Манрико к стулу, чтоб не бежал и не спасал. Надо было видеть выражение лица Кауфманна «Ну маааам», надо было видеть, как он вымотался из пут, и… на этом месте я не выдержала и сказала: «Ой, Вань, умру от акробатиков!», Ulysses E. Tylf вскричал: «Смотри, как вертится, нахал!», мы закисли от смеха, и дальше рассматривать эту историю всерьёз не было совершенно никакой возможности.
Правда, дальше сил смеяться уже не стало. Шляется ди Луна с леонориным платьем, отобранным у Инес, постригают Леонору через стрижку в парикмахерской и надевание венка, ну-ну. Сразу начинаешь совсем замечать, что Кауфманн хреново поёт и давится (к финалу он распоётся, но до этого ещё надо дожить). Спасается всё только его игрой, а Хартерос и поёт, и играет (как она коснулась пальцами лица Манрико, узнала, засияла!), а Марков внизу с наставленными на него пистолетами, так что его почти не видать.
Следующий акт (кажется, четвёртый? Открывается хором солдат) это уже совсем голимый бред с детишками и пляшущими марионетками, а также ди Луной втыкающим нож в дерево, к которому привязана Азучена, не говоря уж о кабалетте, которую тенор поёт, прости Господи, сидя, всю первую часть, потом только встаёт и что-то шляется на фоне горящего креста. Мою больную душу лечит любовь Леоноры и Манрико, а также автомат в руке последнего в финале кабалетты (я даже ждала «дагестанской свадьбы», и, честное слово, это было бы даже к месту).
Короче, к финалу зритель был вымотан обилием фигни на сцене и уже не хотел от жизни ничего, кроме конца. И тут началось удивительное. Начался вполне себе нормальный, обычный «Трубадур», где всё как полагается – ну, кроме поводырей слепой Леоноры и чаши с ядом, которую загадочная тень (она же поводырь) за ней носит. В остальном же – появляется внезапно! влюблённый ди Луна, который после того, как она согласится, позволит себе пообнимать девушку за плечи, а Леонора всю свою сцену перед тем поёт без какой бы то ни было режиссёрской помощи, не считая поводыря в сторонке. И как она поёт! И какие у неё глаза! А затем дуэт с Луной, а затем сцена в темнице, где Манрико собирается убить Азучену, чтобы спасти её от мучительной казни, но не может. Конечно, этот Манрико не проклинает Леонору особенно яростно – он страдает-страдает, – но, что бы они вообще ни говорил, очень болезненно воспринимаются любые его слова и ноты, потому что Леонора очень страшно умирает. Она так умирает, что, если это ей поставил режиссёр, ему можно многое простить за одно это. Нет, там без особого натурализма, там просто чистая боль. Мастера они с Кауфманном играть очищенное – беспримесная любовь, беспримесная смерть. И ди Луна – в начале барон с ножичком! – приходит и отыгрывает графского графа, он и ярится, и приказание о казни отдаёт (Фернандо неторопливо подходит и что-то в шею Манрико втыкает), и впадает в ужас и ступор, когда Азучена сообщает ему про брата. Короче, амор, фурор, долор, террор. Катарсис был. Да. О да.
Правда, возникают неизбежные вопросы – например, какого хрена ди Луна был настолько про разное (думаю, такого хрена, что пошёл против режиссёрской концепции, ибо вряд ли Пи дал ему сперва задание играть барона, а потом графа
). Ну, и главный вопрос всё же: о чём вообще история? Где карта, Билли? Где волшебный ключик от «Трубадура»? А нетути. Идей много, находок много, и нередко хороших – ну прекрасная же сцена в больнице меж Манрико и Азученой , и так далее, – но (и тут я хочу согласиться с mr waugh обеими руками), всё это распадается на ряд эпизодов, которые хороши или плохи сами по себе.Однако у этой истории есть продолжение. «Трубадур» закалил меня так, что я смогла воспринять «Голландца» в постановке Бархатова, а «Голландец» дал по голове таким образом, что «Трубадур» Пи стал казаться неплохим спектаклем. Там, по крайней мере, всё или почти всё – о «Трубадуре». Режиссёр всё-таки об этой опере думал. Либретто читал. Ляпов, кроме фразы Манрико в адрес Леоноры «Посмотри мне в глаза», там не было. Я по-прежнему думаю, что тот, кто такое поставил - не режиссёр. Я бы даже сказала, профнепригоден. Но даже думаю, что неплохо было бы пересмотреть.
И за это моё отношение к Пи надо благодарить Васеньку-да-сгноит-его-Господь-Бархатова, про которого я имею сказать следующим постом. Экран покажет.
пятница, 05 июля 2013
15:33
Доступ к записи ограничен
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 04 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Первым моментом радости стал монолог главгера о зарождении дружбы с Позой.
...когда
Всего больней мне было, что твой ум
Так обгонял меня; когда я, наконец,
Тебя любить решился безгранично,
Затем что по уму с тобой сравняться
Мне не хватало мужества и силы.
Тут начал я и нежностью, и лаской,
И братскою тебя любовью мучить
Наш человек
Вторым моментом — в ответ на крик Карлоса, что, да, знаю, порочно, ужасно, ведёт в плахе или к безумию, а всё равно люблю, Поза просто спрашивает, знает ли королева. Ну что я могу сказать —
...когда
Всего больней мне было, что твой ум
Так обгонял меня; когда я, наконец,
Тебя любить решился безгранично,
Затем что по уму с тобой сравняться
Мне не хватало мужества и силы.
Тут начал я и нежностью, и лаской,
И братскою тебя любовью мучить
Наш человек
Вторым моментом — в ответ на крик Карлоса, что, да, знаю, порочно, ужасно, ведёт в плахе или к безумию, а всё равно люблю, Поза просто спрашивает, знает ли королева. Ну что я могу сказать —
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Если бы я была Стивеном Кингом, я бы прямо сейчас написала страшный роман о промзоне. Хоррор, детектив и эротический триллер. Примерно такими и были мои приключения там. Устала. Вместо романа — диван =). И "История изобразительного искусства".
01:10
Доступ к записи ограничен
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 03 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Мама прислала. Наслаждаюсь.
Обогатилась цитатами, в частности: "жизнь как еврейский квартал", "трагедия как праздник" и "питаясь тремя свёклами в день, умудряются так страдать от любви"
Обогатилась цитатами, в частности: "жизнь как еврейский квартал", "трагедия как праздник" и "питаясь тремя свёклами в день, умудряются так страдать от любви"
00:28
Доступ к записи ограничен
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 02 июля 2013
Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Сегодня я даже мусор в пакет высыпала с приключениями. Но в особенности с приключениями я сегодня ходила в разные концы Большой Морской (заплутав) и подавала документы (хоть это куда надо). Подавала в Кулёк и в Репинку. Ах, сразу видна разница меж Герцеговником и творческими вузами! Приходишь в Кулёк — девушка в приёмной комиссии с тобой болтает, удивляется прикльности моей подписи, спрашивает, как я стала левшой и почему не иду на актёрский фак. Приходишь в Репинку — ну творничее некуда. Круглая комната с лестницами амфитеатром — вестибюль. Входя, натыкаешься на занавес — киношники что-то собираются снимать перед этим ещё пришлось поискать вход в академию). Подхожу к вахтёрше с вопросом, где приёмная, комиссия, она в ответ: "Я актриса, играющая роль вахтёрши, я не знаю, где. Спросите у женщины в киоске, она тут давно работает". И в самом деле, на одной из лестниц расположился киоск с книгами про живопись, и продавщица сразу указала мне, где приёмная комиссия. Там я подалась довольно легко, зато насмотрелась на местных Каварадоссовых.
Потом перекуснула и видела пожилую женщину из обслуживающего персонажа харчевни: казалось, что она улыбается, а потом оказалось, что нет. Просто это лицо с возрастом таким стало. Улыбайтесь, господа, это долгосрочный вклад в ваше лицо! Улыбка отпечатается, и вам можно будет уже не улыбаться =)
Потом была "Кармен" в кинотеатре. Аланья — не просто хомячок, а морская свинка, Гаранча — хорошая Кармен, я считаю, которая была умнее всех мужиков на сцене, вместе взятых, Родес — Эскамильо с офигенно красивой фигурой, красивым голосом, и неплохо играл, Фриттоли — впервые на арии Микаэлы было не так скучно!
Вообще смотрелось очень весело, и, наверное, тут сыграл свою роль тот факт, что я попробовала слеш. Нет, не тот слеш, а малиново-апельсиновый. Но название настраивает на определённый лад, да и физиономия Аланья крупным планом всегда неимоверно веселит. То, как он вёл себя с Кармен, веселило также, но оба раза хихикалка обрывалась, когда а) начиналась ария с цветком, б) заканчивался финал. Когда он уже на арии почти что её душит... ооо. При этом он слизняк, не способный убить Кармен, и она сама не уходит, более того, с такой радостью хватается за идею с кольцом: о, так у меня же есть твоё колечко! Вот, получи, теперь-то дозрел? Это Кармен, которая хочет умереть. Потому что карты так предсказали, или, скорее, она сама так решила, потому что она никому не даст решать за себя, даже картам. А в самом-самом конце тореадор закалывает быка.
Были хорошие придумки: цветок, которым Кармен "закалывает" Хозе (я аж вздрогнула), ожоги, которые контрабандисты оставляют Цуниге, детишки, очень симпатишные, офигенная декорация, которая крутилась на кругу с музычкой, и этот банальный, в общем-то, ход неожиданно заиграл и очень много положительных моментов дал.
Ещё слушала "Фламандскую легенду". Пока не дослушала до конца, но уже фанатею, в первую очередь от текста.
Потом перекуснула и видела пожилую женщину из обслуживающего персонажа харчевни: казалось, что она улыбается, а потом оказалось, что нет. Просто это лицо с возрастом таким стало. Улыбайтесь, господа, это долгосрочный вклад в ваше лицо! Улыбка отпечатается, и вам можно будет уже не улыбаться =)
Потом была "Кармен" в кинотеатре. Аланья — не просто хомячок, а морская свинка, Гаранча — хорошая Кармен, я считаю, которая была умнее всех мужиков на сцене, вместе взятых, Родес — Эскамильо с офигенно красивой фигурой, красивым голосом, и неплохо играл, Фриттоли — впервые на арии Микаэлы было не так скучно!
Вообще смотрелось очень весело, и, наверное, тут сыграл свою роль тот факт, что я попробовала слеш. Нет, не тот слеш, а малиново-апельсиновый. Но название настраивает на определённый лад, да и физиономия Аланья крупным планом всегда неимоверно веселит. То, как он вёл себя с Кармен, веселило также, но оба раза хихикалка обрывалась, когда а) начиналась ария с цветком, б) заканчивался финал. Когда он уже на арии почти что её душит... ооо. При этом он слизняк, не способный убить Кармен, и она сама не уходит, более того, с такой радостью хватается за идею с кольцом: о, так у меня же есть твоё колечко! Вот, получи, теперь-то дозрел? Это Кармен, которая хочет умереть. Потому что карты так предсказали, или, скорее, она сама так решила, потому что она никому не даст решать за себя, даже картам. А в самом-самом конце тореадор закалывает быка.
Были хорошие придумки: цветок, которым Кармен "закалывает" Хозе (я аж вздрогнула), ожоги, которые контрабандисты оставляют Цуниге, детишки, очень симпатишные, офигенная декорация, которая крутилась на кругу с музычкой, и этот банальный, в общем-то, ход неожиданно заиграл и очень много положительных моментов дал.
Ещё слушала "Фламандскую легенду". Пока не дослушала до конца, но уже фанатею, в первую очередь от текста.