Кстати, о колдовстве – как оно здесь обставлено. У Пройслера магия выстраивается с таким же вкусным реализмом, как и весь мир повествования, но при этом несколько невнятна – чему учит своих подмастерьев мельник, остаётся порядочной загадкой. Вернее, мы знаем, что он, как в средневеково школе, зачитывает текст из чёрной книги, а ученики повторяют. В фильме Корактора мало, книжечка показана всего пару раз. Но и преимущества Мастера – не в книге, что по Пройслеру, что в кино. Колдовство – это, так сказать, часть его натуры, и Корактор-то, поди, не совсем книга, и сама мельница часть Мастера, а он часть мельницы.
Подмастерья по собственному желанию волшебством не особо балуются, разве только когда к ним нагрянула команда вербовщиков в армию. Но, по заданию Мастера или без, в повести с магией связано трюкачество, разыгрывание «простецов». В фильме колдовство – штука в первую очередь боевая: поэтому шутка над вербовщиками заменена дракой с солдатами-мародёрами. Я тому вижу две причины, которые, собственно говоря, определяют весь тон фильма, а не только одно изменение на уровне сценария. Во-первых, фильм «почернее» книги во всех смыслах, пройслеровский намёк на тяжёлый исторический период превращается у режиссёра Кройцпайнтнера в эпиграф всей истории. Крабат бредёт, спотыкаясь, по холодным, опустошённым войной и чумой землям. Его мать унесла эпидемия, а отец и вовсе сгинул неизвестно где и как. Поэтому будет не розыгрыш юными колдунами комического капрала, а бой с мародёрами, собравшимися разорить деревню. И поэтому будет особое отношение к Мастеру, которого у Пройслера нет, но которое неожиданно «выстреливает». Впрочем, сперва разберёмся с мародёрами.
Драка здесь нужна ещё и потому, что обители чёртово мельницы – типичное боевое братство, мужской союз, чисто из сказок. Знаете, часто герой оказывается среди таких вот братьев, которые потом ему помогают, или к «мужскому дому» выходит героиня. Примеров море. Хотите, семь богатырей, хотите тридцать три богатыря, хотите, три разбойника (а вы, кстати, сравните чёртову мельницу с колдовским сообщением у Пройслера же в «Маленькой ведьме»! Большая разница!). Тут у нас их двенадцать, и с ними дядька Черномор. Во время потрясающей сцены сталкивания Крабата с обрыва и превращения в ворона так и хотелось воскликнуть: ваш Фрэзер, герр Кройцпайнтнер, не хуже нашего Проппа!
(Кажется, это уже можно делать тэгом или девизом. Все кины у меня про это.)
Но в самом деле. Главный герой проходит классическую инициацию. Он потерял родителей, он бредёт по заснеженной равнине, он почти умирает (как его со спутниками трясёт от холода во время сна в сарае! Аж жутко!). И тут – магический сон. И парень бросает всё, что ещё мог оставить по эту сторону, и идёт за воронами. Оказывается на мельнице, где его принимают в подмастерья и в ученики чёрной школы. И Мастер, натурально, проводит вполне себе инициатические обряды.
С точки зрения сказки и даже мифа – просто конфетка. А с точки зрения, скажем так, рассказываемое человеческой истории, – ведь тут такая настоящая еда, такой свет, такой сплошной Брейгель, что надо как-то помнить о том, что эта история чистая правда, – тут поджидает тот самый отличный от Пройслера момент, о котором я хотела сказать выше. В повести Мастер отделён от подмастерьев, а власть его держится на запугивании. Крабат находит на мельнице друзей, но не учителя. В фильме сперва абсолютно не так: Мастер сразу встречает новенького с полным радушием (одежда, обувь, настоящая кровать!), а парни, конечно, подкалывают, проверяют на вшивость. С другими подмастерьями Крабат сближается постепенно, а на Мастера он в первую же встречу, когда пожимает его левую руку в знак скрепления договора, смотрит сияющими глазами. Вообще, рожица у актёра часто бывает кирпичиком, но, смотря по второму разу, я его угрюмым видом прониклась – эмоции у него на лице вполне себе отражаются, а уж когда Мастер… Судя по всему, подранка впервые кто-то приласкал, и тот на первом этапе общения с мельником готов душу за него отдать. Причём буквально.
Когда старший подмастерье Тонда в пасхальную ночь говорит Крабату уйти с мельницы, пока не поздно, пока он не попал в кабалу, тот кричит в ответ: у меня же больше никого нет, кроме вас! Вот тут, признаться, жуть берёт. Мастер может оказаться сволочью, колдуном, да хоть чёртом в ступе – Крабат никуда от него не уйдёт, и это гораздо, гораздо круче и страшнее просто физической невозможности уйти с мельницы. Потому что больше некуда, потому что чёрная школа – единственное в его жизни, хоть как-то напоминающее любовь. Только когда он потеряет друга и найдёт девушку, гипноз развеется, и парень с восторгом прокричит: «Я тебя ненавижу!», шалея от того, что говорит подобное. Почти до самого финала всё это вызывает у меня ассоциацию с Набоковым: «В тамошней гостинице у нас были отдельные комнаты, но посреди ночи она, рыдая, перешла ко мне и мы тихонько с ней помирились. Ей, понимаете ли, совершенно было не к кому больше пойти».
Мда, признаться, с Мастером там что-то не то… мне слегка неуютно, когда он смотрит на учеников. Вообще, Кристиан Редль сыграл потрясающе; если уж говорить о том, как он смотрит на подмастерьев, то вот, например, чудный момент, когда Юро, пытаясь колдовать, неловко сам себя огрел посохом. Все ржут, а Крабат на заднем плане прикусывает губу от сострадания. Благодушно ухмылявшийся Мастер тут же оборачивается, и Крабат сразу «делает» улыбку. Мельник, убедившись, что парень реагирует, как все, отворачивается и на лице у него – такая доброта-доброта, такой он весь плюшевый-уютный, и одновременно, пардоньте, похоть(я бы даже сказала шире – похоть до души, до личности), и одновременно знание: он затылком видел, что Крабату не смешно, а ещё он отлично знает, что Юро притворяется, и на самом деле он не главный обалдуй чёрной школы, а самый талантливый ученик.
Мастер там вообще знает абсолютно всё, и влияние его на всех очень сильное, и не только по уши влюблённого Лышко он может остановить, просто посмотрев, даже без особенного посыла. Вообще, он собирает в руках все нити – поэтому обыгран и момент чувств учеников к нему, чтобы он мог подстерегать их со всех сторон. Тут и следить, и слушать, и отвести глаза, и приобнять за плечо, и убить… В отличие от Пройслера, никогда не демонстрируется, что он ведёт слежу в облике, например, птицы, но всегда ощущается его присутствие. «И он никакой не мучитель, а просто любимый учитель».
И все эти парни, – кто посильнее, кто послабее, кто чувствительный, кто как полешко всё равно, – все его. В идеале, конечно, надо скринить и скринить, чтобы, как минимум, показать, какие типажи были набраны для двенадцати подмастерьев… Не Голливуд, и не Гарри Поттер, а, опять же, Брейгель.
Кстати, о Гарри Поттере. Я говорила, что и там, и там волшебство показано изнутри. Поэтому и там, и там оно неотделимо от жизни. Нет разделения на день и ночь, на обычную жизнь и колдовские полёты. Поэтому можно увидеть, что под повязкой у Мастера, что у него с глазом. Там нет тайны, там просто шрам и бельмо, потому что Мастер – не двуликий. Другое дело, что повязку он снимает сперва только во время ритуалов, а потом всё чаще и чаще остаётся без неё – когда его тайны раскрываются одна из другой.
Но, конечно, он не гибнет в конце. Мельница взлетела на воздух, и Корактор вроде как сгорел, но это только этап. Даже если Мастер физически умер, – почему бы и нет, – это не играет роли. Такое ощущение, что все испытания, которые проходит Крабат – в духе шаманского мифа, запланированы. Тем более что этому пацану не надо было говорить «Ты волшебник, Гарри». Он принял всё это настолько безоговорочно и сразу, что складывается впечатление: он всегда это знал. Он должен найти любимую, потерять друга, убить учителя. Он должен оставить мельницу – и очень может быть, что построить новую. Не в Шварцкольме, так где-нибудь в других краях.