Conductor Frédéric Chaslin - 2004
Orchestra - Orchestra Filarmonica Marchigiana
Chorus - Coro Lirico Marchigiano
Hoffmann - Vincenzo La Scola
Olympia - Desirée Rancatore
Giulietta - Sara Allegretta
Antonia - Annalisa Raspagliosi
Lindorf/Coppélius/Dapertutto/Miracle - Ruggero Raimondi
Nicklaus - Elsa Maurus
Spalanzani - Thomas Morris
Frantz/Andres/Cochenille/Pitichinacchio - Luca Casalin
Schlemil/Hermann - Nicolas Rivenq
Crespil/Luther - Lorenzo Muzzi
La Mère d'Antonia/Stella - Tiziana Carraro
Nathanael - Francesco Zingariello
Una voce - Pierpaolo Palloni

А режиссёр это дела - П.Л.Пицци.

Кажется, на этот раз я столкнулась с тем самым иллюстративным подходом, о котором не так давно рассуждала – мол, нельзя так поступать со «Сказками». На данном примере убедилась: нельзя.
Вторая беда этой постановки в, как бы это сказать, слишком большой серьёзности. Нет, правильнее будет – в буквальности. Пример, который вспомнился первым: Джульетта говорит Гофману: а теперь я у тебя попрошу кое-что… И он так серьёзно задумывается – очевидно о том, соглашаться или нет. А ну как в долг попросит. Никакой игры, никакого, Боже упаси, подтекста, никаких хитроумностей. К этому примыкает и нечто, на мой взгляд, хорошее – режиссёр вытащил на свет Божий ремарки из либретто; поэтому Миракль у него стучит склянками и аккомпанирует Антонии на скрипке (кстати, РР красиво и весьма правдоподобно это делал, куда лучше, чем Никлаус во время своего романса). При всём этом редакция какая-то странная – не могу сказать, насколько сильно покоцанная, но суть в том, что бессмысленная. Музы в Прологе нет вообще, Никлаус начинает петь романс о скрипке безо всякого перехода (сразу возникает тот самый вопрос, который задаёт нам мастер на актёрском мастерстве: зачем ты вышел на сцену?!) и так далее.
Всё это вместе венчается работой художников – она, на мой взгляд, была на высоте. Эффектные появления и исчезания четырёх злодеев, кареты и велосипеды, крылатая свита, переливающийся занавес, на фоне которого происходит действие всех четырёх сказок, и который падает в Эпилоге, прекрасные балерины в бубенчиках, «золотая клетка» Олимпии... Это прекрасно, однако не добавляет нам понимания этих «Сказок» в целом.
Что мы имеем: вместо Музы нам является демонический советник Линдорф – который, между прочим, вышел самым страшным из четырёх злодеев, – он даёт отмашку духам вина и развлекается, глядя, как они вокруг него порхают. Он с самого начала здесь самый главный. Сатана там правит бал.
Коппелиус, как ему и полагается, снижает градус жуткости. Дальше, как ни странно, идёт Дапертутто. Этот третий у Раймонди, что здесь, что в Зальцбурге, выходит каким-то уставшим, равнодушным. Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья. И отражение Гофмана он, кажется, действительно для разнообразия требует у Джульетты (между прочим, кадр, над которым мы с сестрой долго хохотали: Раймонди в сюртуке, рядом черноволосая сопрано в красном платье, рядом кушетка углом. Угадайте, из какой оперы момент!). Из-за этого выпадения Миракль получился, во-первых, словно бы и неожиданным, а, во-вторых, попугал нас, зрителей, напоследок. Раймонди был хорош. Структура, однако, разрушена
Итак, эта личность, как кажется, контролирует здесь всё и вся. Противопоставить ему некого – Музы здесь нет вовсе, а Никлаус, в конце концов, неубедительно поутешав пребывающего без сознания Гофмана, уходит, сделав поэту ручкой. Сопраны, которые все ложатся на кушетку, понятное дело, ничем не могу т помочь главному герою. Кстати сказать, кушетка эта тянется через все три акта – для каждой героини она своя, Олимпия (Дезире Ранкаторе и у Карсена делала такую пошлую, пардон, явно резиновую куклу) признания в любви воспринимает очень приземлённо, Джульетта красиво полулежит, чтобы Гофман мог оценить все её достоинства, а Антония, что показательно, ложится на кушетку, устав от разговора с Мираклем (Антония, девушка с неподвижной идеей во взоре, запела бы, конечно, и без всякого Миракля, и, кажется, он неверно поступил, нажимая на неё и пугая привидениями – это её только задерживало). То есть мы имеем всё-такие постепенное усиление власти глав.злодея над героинями.
Гофман, милый, трогательный, влюбляющийся во всех трёх девушек искренне, светло и поэтически – он здесь не столько творец, художник, сколько просто романтик, идеалист по жизни, (вокал Ла Сколы мне понравился весьма, а герой, которого он играет – ну просто обнять и плакать (с)) – этот Гофман ничего не может поделать с дьяволом, тем более что игра идёт на его, дьявола, поле. Борьба завершилась, естественно, победой зла, а смятый, невнятный финал нам ничего не объясняет. Ради чего всё? Где всё это происходило? Почему, за что умерла Антония? Почему Стелла досталась Линдорфу – ведь чуть ли не весь финал вырезан? К чему вообще всё? Кажется, режиссёр сам этого не понял.