Никакого Селима, никакой Фьориллы и уж тем более никакого Джеронио нет на самом деле – их всех придумал ушлый либреттист Просдочимо, и все они – у него в голове. История получилась про сложные взаимоотношения писателя с самим собой. Он и раздваивается как бы на нескольких авторов и разговаривает сам с собой и даже с дирижёром (вовсе выпрыгивая из пространства спектакля), он и с собственными персонажами живо общается, а персонажи его – надо заметить, во многом похожи на него самого. Автор, безусловно, талантливый, иначе его герои не зажили бы своей жизнью, но всё же… Сюжет, который двигает Просдочимо, между нами говоря, довольно-таки дурацкий.
Впрочем, Автор – это не только Просдочимо, это ещё и его двойник в зелёном парике. Я бы его назвала Жалостливым Автором. Ему исповедуются герои, он пытается как-то их утешить, не забывает им подсказывать и вручать забытые предметы реквизита и детали костюма, однако в руках у него – партитура, по которой он следит, только следит, ход спектакля, а пишет, сочиняет, творит второй – Жестокий Автор, Просдочимо, ребячески радующийся всем глупостям сюжета, всем горестям и недоумениям своих нелепых творений. Искусство – оно выходит, штука злая.
И просдочимовы герои не лучше его – отличаются его суетливостью, его истеричностью и любовью к игре, его агрессивностью и его беззаботной безжалостностью к окружающим. Они выходят на сцену неживыми куклами, или, как турок Селим – вообще норовят сбежать от уготованной им роли. Постепенно они оживают, обрастают деталями и – хотел того автор или нет, – становятся глубже, человечнее.
Грубо слепленной резвушкой появилась впервые Фьорилла, подбивающая клинья даже к автору – к середине действия она становится куда умнее и изящнее, а в финале, сидя на чемоданах, она, кажется, вдруг начинает что-то понимать. Но она-то явно любимый персонаж Просдочимо, а вот Селим? Он, выдуманный просто ради веселья, получает от автора огромный тюрбан и карикатурный нож, которым он каждого готов «зар-рэзать» – и в Фьориллу-то влюблён эксцентрично, нарочито, почти по-клоунски. Но когда появляется линия Заиды – вдруг начинается что-то другое, и, скорее всего, если б не автор, Селим ушёл бы вслед за Заидой ещё тогда, когда встретился с ней в доме Фьориллы, и никакой комедии положений с побегом не было бы. Писателя мотает то к проникновенности, то к буффонаде, и сам он, в конце концов, уже хочет просто развести сцепившихся героев по углам своего внутреннего мира.
Таким образом, мы становимся также свидетелями взаимоотношений творца со своим творением, как бы напыщенно это ни звучало – казалось бы, либреттист пишет оперу-буффа, какое там творение? Однако когда сцена начинает заполняться креслами и диванчиками, персонажи всё больше обживаться в пространстве, развиваться – он всё меньше имеет над ними власти. И да, наступает момент, когда герои вперяются в автора расстрельными глазами – так вот кто виноват во всём!! И писатель получает по первое число от собственных персонажей. Он готов уже их ненавидеть, с удовольствием делает им гадости, ссорит и путает, и, может, бросил бы всё – но дописывать либретто как-то надо! И вместе с тем он любит своих охламонов, с гордостью смотрит на них – искренне пугается развязности Фьориллы – эк какую придумал! – пёрышком смахивает пылинку с плеча Селима – вот ты какой у меня получился! Дуэты, терцеты и ансамбли роятся у него в голове – то, что вырывается у героев, все их признания, упрёки-подозренья, всё он записывает в белый клетчатый блокнотик, как будто ведёт историю болезни. Творчество – оно грозит и проломленным черепом, и сломленной рукой, но на самом-то деле – сколько радости!
Беспокойства, впрочем, больше, чем радости, и Просдочимо, конечно, рад, когда собирается закрывать занавес. Однако оркестр продолжает играть и совершенно без всякого желания автора происходит последняя встреча главных героев. Писатель нехотя соглашается с собственным вдохновением: да, хороший финальный ансамбль получится. Так или иначе, всё закончилось-то хорошо, ведь так?
А вот и нет, не так. Автор, начав с разъезжающихся диванчиков и лобовых столкновений героев, так, в конце концов, всё закрутил, что, кажется, сразу с амурным узлом ему не развязаться: Заида невольно тянется к Альбазару, Селим вдруг загляделся на Фьориллу, а та тайком подаёт руку Нарчизо – тут с ума сойти недолго! Неудивительно, если за занавесом герои снова набросились на автора, требуя устроить их счастье по-настоящему. Всё говорит за то, что ему придётся писать продолжение.
Личные впечатления: режиссёр крут! Море веселья, всё умно, красиво (художник тоже хорош, хотя впечатления от сценографии у меня неровные; впрочем, креслица очаровали), всё по смыслу и вообще - высший класс. Автор всего этого безобразия, то есть Просдочимо, Оливер Видмер, был вполне себе хорош, и не так страшно комиковал, как доктором Малатестой в "Доне Паскуале" - и всё равно, на мой вкус, он несколько переигрывает. То же нужно сказать и о Джеронио. Трогательная Заида, которую, кстати, мотает не меньше самого либреттиста от буффонады к серьёзу, забавные и лично мне симпатичные тенора но! Но праздник сделали Бартоли и Раймонди. Не артисты, а два солнышка этого спектакля. Даже не знаешь, кто из этих двоих больше глазами сверкает и поражает энергетикой, просто двойной фейерверк какой-то. Всю дорогу поражалась огромному обаянию Чечилии, которые перекроет всё что угодно - она, кажется, могла и не петь вовсе, всё равно было бы чудесно. А она ещё и ТАК поёт! Бешеный соловей ) Раймонди - ну... одним словом, Раймонди. Откуда у него такая энергетика и столько сил - не понимаю. Наверное, потому что артист, это диагноз. Соединить воедино весь остальной мужской состав спектакля - и то, кажется, столько бы не получилось. При этом его чувство меры ему, по моему мнению, не изменяло, и всё было со вкусом сыграно, - и спето на уровне, я, по крайней мере, была полностью счастлива и довольна. Ну, а главный гений - понятно, Россини. Я люблю рассказывать, как ржала в голос от одной аудиозаписи "Итальянки в Алжире".Здесь я от визуального ряда веселилась больше, чем от музыкального - вообще впечатлений было слишком много на всех фронтах. Это по мне