Прочла обе книги уже некоторое время назад, но тут вдруг сподобилась связать о них два слова. Сравнивать их мне захотелось не только из-за того, что прочла их одну за другой – всё-таки общая тема, поэтому Пристли мне и посоветовали прочесть после Моэма. Чтобы, так сказать, полечиться от правды жизни. (Ну, это я так считаю)
Хотя роман Моэма и называется «Театр», он, однако, вопиюще несценичен. Сделать из него кино – и прекрасное, к слову – пожалуйста! Но поставить его на сцене было бы очень затруднительно. Роман Пристли, напротив, очень удобен для постановки, даже три единства присутствуют. Как выяснилось, «Дженни Вильерс» является переделкой пристлиевской же пьесы. Довольно странно, правда? Переделать роман в пьесу вполне обыденно, но пьесу в роман..?
При этом писательская сущность обоих рассказчиков ярко чувствуется и там, и там. Моэм рассказывает о театре как писатель – и получается очень, очень про театр, про жизнь и вообще… Ну, доказывать, что Моэм мегакрут, совсем не нужно. А вот Пристли отталкивается от театральности – и на выходе получается очень литературный продукт. Да и его главный герой, Мартин Чиверел, не коллега Джулии Лэмберт, а драматург. И, когда он принимает четыре таблетки вместо двух и начинает видеть прошлое (нам остаётся самим решать, на самом деле он это видел или нет) – это чисто писательские глюки. Рискну предположить, что каждый нормальный писатель в час рождения проглотил четыре таблетки вместо двух. Хорошая метафора самого творчества, кстати. Интоксикация.
У Моэма же творчество как-то удивительно уютно и обыденно. Так же обыденна любовь, горе и всё такое прочее. Как круги на воде, лёгкая рябь, не задевающая основ Мира, Театра. Кстати, Пристли неизменно пишет «Театр» с большой буквы (простите мне мою горячую нелюбовь к этой манере), и при этом именно у него нет того самого «весь мир – театр», а у Моэма – есть. У Пристли куда больше живого нерва, переживания, вообще эмоций – у Моэма почти что вселенская мудрость. И вселенская насмешка, конечно, да и бывает ли серьёзная мудрость?
У Пристли реальны призраки прошлого. У Моэма Роджер подозревает, что в закрытой комнате, без зрителей, Джулии на самом деле нет (страшно звучит, право слово!).
Пристли серьёзен. Моэм ухмыляется. Сравнить хотя бы, чем обернулась долгая безответная любовь персонажа к главной героине-актрисе в одной и в другой книге! Умереть не встать!
Пристли романтичен. Моэм ироничен.
Пристли мистик. Моэм реалист, реалист, а потом вдруг вылетает за все рамки в финале – да, о сущности театра размышляет не автор, а Джулия Лэмберт, но картина мира, возникающая в финале, этот взлёт камеры высоко-высоко… и тут задумываешься на секунду, кто здесь больший романтик.
Наконец, Моэм написал «Театр» в 1937-м, а Пристли написал «Дженни Вильерс» в 1947-м.
А самое странное здесь то, что в обеих книгах есть какая-то общность.
Вплоть до того, что «Театр» начинается словами «Дверь отворилась», а «Дженни Вильерс» - описанием входа в Зелёную Комнату. И пьеса Чиверела называется «Стеклянная дверь».
Они и заканчиваются одинаковым обрывом с чисто сюжетной точки зрения – Джулия ужинает в ресторане, Чиверел сел переписывать финал своей пьесы. Пристли, конечно, верен себе – текст заканчивается красивым аккордом, «Перчатка снова лежала на полу», но это не отменяет определённого зависания, знака вопроса, или, лучше сказать, многоточия. Эдакая приоткрытая дверь.
Герой одного романа и героиня другого прошли через определённые испытания, изменились и обновились. Но какими они будут потом, какой будет их жизнь после? Пожалуй, хотя Пристли старательно соединил прошлое и настоящее в романе разными ниточками, поверить в продолжение его истории куда труднее, чем в дальнейшую жизнь Джулии Лэмберт. Занавес опустился, финал! Представленье дано, а завтра начнётся опять (если цитировать столь любимую автором «Двенадцатую ночь»).
Вот здесь и есть колоссальная разница между двумя книгами. Одна – театр, а другая… жизнь, если хотите. Уж такая, какая есть. «Говорят: игра – притворство. Это притворство и есть единственная реальность».