ЛичноеПосле спектакля я чувствую себя выздоровевшей после недельного "кризиса". В отзыве об этом тоже есть, но хочется отдельно помедитировать . Раньше мои переломные моменты были ознаменованы "Театральным романом". Теперь уже второй раз это "Сказки Гофмана".
Бытовушное, или Всякие наблюдения Почему-то маленькие театры охотно пропускают студентов, в отличие от больших. В БТ с меня брали деньги, - а про тамошних злых охранников и так всяк знает, - в Стасике вели себя грубо, всячески отваживали, ничего не давали, и в итоге я на "Кармен" не попала. При этом в Камерном приняли с распростёртыми объятиями, и вот в Геликоне. И совершенно бесплатно, по студу. При том, что у них мест - отнюдь не как в БТ.
Правда, там много неудобств - за дирижёром практически не видно центра сцены . А ещё - но это уже не техническое, а просто - на стульчиках возле самого оркестра, у дирижёра за спиной сидели двое детишек - девочка в очках и мальчик. Меня они дико умиляли
По делуЩасте есть. На меня, конечно, подействовала уже сама музыка. «Пам-пам, пам-пам-пам-пам, пам, пам-пам…». Если в антракте одна тётенька, искавшая место и похожая на ведьму, ещё смотрела на меня со странным выражением лица и спрашивала, понимаю ли я её вопрос, то к финалу спектакля я была уже практически здоровым, отдохнувшим человеком. Дирижёр был, на мой вкус, хорош – кому-то, может, показалось бы быстровато, но мне таки темпы нравятся. Он даже ухитрился – наконец-то кто-то это сделал! – навести флёр жути перед Кляйзаком. И как гениально вступление перед баркаролой! Эта зловещесть и одновременно такая мечта, такая тоска по чему-то прекрасному… Не зря баркарола самый известный номер из «Сказок». Всё же в этом вступлении – суть едва ли не всей оперы. По крайней мере, так я сегодня это услышала.
Пели кто как – Муза в начале ужасно тремолировала, и вообще, тяжело это было, а потом распелась, но, увы, - уже после романса о скрипке. Похожая история с басом, но он в целом поинтереснее был; Муза из-за технических сложностей вообще неинтересной была весь первый акт и всю «Антонию». Девушки ничего. Гофман хомяк, но большой молодчина.
Что касается игры, то с ней то было всё славно, то никак, в зависимости от режиссуры данного эпизода. Из оперы получились хайлайтсы, как из Бертмановой же «Пиковой дамы», только ещё хуже. Половину убрал, оставшееся перемешали, но однородной массы всё равно не получилось. В результате мы имеем даже такие случаи, как стыдливое замалчивание текста – строка перевода наверху никак не комментирует Линдорфово «Пошёл к чёрту», потому что Андре нет, и чертыхаться он вынужден в пустое пространство.
Точно такая же невнятица происходит в финале каждого из трёх актов – да и не только в финале. Кто сюжета не знает – запутается, а кто знает – может разозлиться. И особенно жалко, что в этой пустоте повисают интересные режиссёрские находки.
Например, появление Музы и Линдорфа из одинаковых окошечек, да и все их взаимоотношения, Спаланцани – педагогиня по вокалу (я просто влюбилась), Олимпия, дёргающая Гофмана за «кукольные» ниточки. Меня очаровала страшная, пошлая, вульгарная Джульетта, толстая размалёванная тётка, которая откровенно фальшиво плачется на свою судьбу, а потом одёргивает на себе платье – на такую ведётся теперь Гофман. Однако эта деградация проявляется только в изменении облика возлюбленных. Обстановка не меняется никак. И, кстати, художники страшно напортачили своими кафельными стенами и прозрачными ребристыми пластиковыми окнами на балконе – вся эта обстановочка абсолютно не подходит к атмосфере оперы. По крайней мере, мне было странно слышать эту музыку в таких декорациях.
Кстати, никакой четвёртой стены здесь нет и в помине. Массовка устраивает пляски, ориентируясь на зрителя, Спаланцани поёт, ориентируясь на зрителя, Муза поёт романс о скрипке, обращаясь к зрителю. Один Гофман не подозревает о том, что за ним следят. В начале каждого действия музыка начинает звучать только после его появления – всё затеяно ради него, всё это сплошной эксперимент над ним. И только в финале, когда он тихо и горько поёт последний куплет Кляйнзака, он смотрит в зал (кстати, это было спето очень сильно).
Экспериментаторы – Муза и Линдорф; причём мотивы Линдорфа, явного двойника Музы, довольно интересны. Его дружба с Музой и любовь к девушкам Гофмана в итоге выливаются в то, что пьяным к приходу Стеллы оказывается он, и он поёт вместе со Стеллой в самом финале – сначала дуэтом Гофман и Муза, потом эти двое. Возникает ощущение, что не только Линдорф - двойник Гофмана, но и Стелла родственна Музе. И вот, наверху мы видим союз художника с музой, а внизу – вполне реальную парочку. Причём пристыженный Линдорф с розочкой и его довольно вульгарная Стелла в мехах – тот ещё аналог Гофману и его возлюбленной. Это довольно цЫнично. Впрочем, как я уже рассказала выше, тоска по прекрасному охватила меня ещё перед баркаролой, так что не вина создателей спектакля, что она не была удовлетворена. И, возможно, по причине этого же настроения я вдруг ощутила серьёзный тон в дуэте Стеллы и Линдорфа, да и сама музыка и текст апофеоза вдруг ударили по нервам и мозгам. Иерофании, может, и не произошло, но я ощутила себя оздоровившейся. Для такой оперы как Сказки, это очень существенный показатель. Пусть не было про художника и толпу – вот не люблю эту тему, по крайней мере, её педалирование, – пусть у матери Антонии была ужасная подзвучка с реверсом… Сходила не зря. Однако режиссёру не респект и не уважуха, при всём уважении к нему.
Общий вывод немного не по темеПочему-то это режиссёрская проблема, профессиональная, что ли - мне на этих Сказках вспоминался Ланг с его "Нибелунгами". Та же мания - то, что достаточно ясно, переиначивать и делать мутным, а загадки, напротив оставлять без решения... Как будто режиссёрская интерпретация заключается в том, чтобы запутать уже известное.