Для начала, хорошие люди, хорошо поющие и хорошо поющие по-русски (абсолютно все). Ленский, на мой вкус, сероват, да и режиссёр его не шибко идеализирует, однако мил - и артист, и концепт (ну трогательно он волнуется, прежде чем стишки читать, трогательно). Хорошая и тоже без особых претензий Ольга (а какие, в принципе, могут быть претензии-то...). Гремин вот страшный, и, наверное, это концепт))). Теперь о спектакле в целом.
Понравился он за то, как простые банальные вещи хорошо тут выглядят. Вот, скажем, у Карсена (ха-ха, единственный целиком виденный мной Онегин) вся история – флешбек заглавного героя. Даже первокурсники Гитиса ставили увертюру про то же самое (там Евген был уже дряхлый инвалид в коляске). Но сейчас у меня внезапно возникло ощущение, что это зачем-то нужно. Не затем, чтобы сделать ещё больше меланхолии и уныния, а затем, что это сразу добавляет интереса.
Потому что когда герой смотрит на ситуацию как на прошлое, более осмысленно, зная, что будет дальше – он смотрит умней. И тогда письмо Татьяны – уже не глупый импульс, а таки трагедия. И это не пожилая тётенька изображает юную девочку, а взрослая женщина вспоминает и переживает заново. Ситуация обретает глубину, когда человек взрослеет. И прав был мистер Кин, герой Агаты Кристи, утверждая, что, когда проходит время, всё видно не просто иначе – а правдивей.
По крайней мере, Стоянова определённо заставила меня ей сочувствовать.
В любом случае, режиссёр вызвал моё одобрение, за исключением разве что Ленского, ненавязчиво протаскивающего по сцене корягу. А так есть милые штуки вроде перехода Владимира с «вы» на «ты» потому, что Онегин и Татьяна оставили его с Ольгой наедине, ну и прочее такое симпатичное вроде попытки самоубийства после дуэли.
Но что касается Онегина и Татьяны – конечно, эти двое являют собой всё самое интересное в спектакле))). Возможно, кстати, мои впечатления обусловлены тем, что я ждал унылой жижи и прекрасного Кинлисайда на этом фоне, а получил гораздо больше. Кинлисайд же был ожидаемо прекрасен, но все его пенки оказались неожиданно в струю. Умеет он всё-таки подстраивать роль под свою фактуру и свои манеры – это не очень-то спортивно, но, чёрт возьми, интересно. Его Онегин может корчить рожи (особенно напившись на балу, о!), это только тру. Он такой
Сейчас думаю: не возникла ли его любовь к Татьяне именно от этого перехода с минуса на плюс после убийства друга. Хотя, возможно, это потому, что мы всю дорогу видим взрослую Татьяну (у которой совсем по-особенному звучит её «я здесь одна, никто меня не понимает»), и эта Татьяна – не блестящая львица, а очень несчастная женщина.
И нет ни у кого никакой возможности что-либо изменить в этом несчастье, воспоминания не меняются. Можно утешить самого себя в юности, попытаться остановить – но, кстати, никто не пытается даже останавливать, потому что какой смысл? Никто из нас не покинет острова. И это ведь не какая-то пара поворотных моментов — мол, не отвергни Онегин Татьяну да не будь дуэли, — нет, здесь всё одна сплошная фатальная ошибка. Начиная с того, как Онегин вперёд Ленского вошёл в дом. И задолго до того.
Встреча Онегина и Татьяны, как её ни проиграй, разыграется всегда одинаково – про позор, тоску и жалкий жребий.
Когда смотрели, соратник сказал мне, что это-де Чехов, а не Пушкин. Именно так, более того – опера Чайковского действительно больше про Чехова, чем про Пушкина, сферическая в вакууме. Но, что забавно, в данном случае это не равно «уныние и маета». Как-то на удивление много контакта, действия, процессов всяких. Позор, оно конечно, тоска и жалкий жребий, но это не значит, что герои не рыпаются. И в смысле сценического действия – например, конфликт Ленского и Онегина на балу очень яркий, усугублённый дополнительными обстоятельствами, а публика на праздничке откровенно зловеща, – и в смысле идейном. Рыпаются, пытаются сломать судьбу, даже переменить прошлое. От этого, конечно, только грустнее, но и напряжённее, потому что схватка с судьбой, в каком бы масштабе она ни происходила – эпично или в глуши забытого селенья, – это всегда захватывает. Но, конечно, даже у такого, казалось бы, «иномирника», как Онегин, не получается. Не вырвешься из круга, всё равно придёшь в Фивы.