Как я сыграл Сальери, и Бомарше кого-то отравил

[links-2-3-4]

А теперь я расскажу о том, как прошла игра в воскресенье.

Игрушка по правлению Фридриха Великого. Пруссия, 1743. Не то чтобы историчка — скорее, оперетта по мотивам. Задумка интересная. Прошу мастера дать мне какого-нибудь шпиона, или хотя бы Сальери. Получаю Сальери: Иоганн Кванц, капельмейстер короля, на горизонте талантливый и пошло шутящий конкурент, могу потерять должность и плестись мне тогда побитой собакой в Дрезден. Но в ночь перед игрой резко снимается игрок, я беру его завязку на себя и получаю самый смак. Мой капельмейстер таки шпион, работает на Францию. Ведь деньги дают и призрачный шанс уехать к парижскому двору, если здесь дело будет совсем табак. И ко мне может заявиться связной (а я как игрок это точно знаю).

Перед игрой творился пожизнёвый пиздец, во время игры на Хавской тусили левые люди, а во время игры случались длинные провисы, которые мы заполнялся интеллектуальными игрищами. Собственно, последние два пункта можно считать претензией к мастерам. Всё-таки напряжения должного уровня не было, к сожалению. Зато общения, шуток, детектива было море, и я под конец устроил себе веселуху (но, помимо прочих причин, потому что хотелось движухи. Так что расскажу дальше по порядку.

Кванц явился на приём одновременно с лейб-медиком. К тому моменту уже прибыли и несносный Альгаротти, и французский гость, которого он с собой привёл, и зануда-пастор. Но прямо в дверях капельмейстер встретил короля, который сказал "Кванц" и немедля ушёл, а следом за ним адъютант фон Штерн. И это было всё, что Кванц услышал от короля за первую половину вечера. Уютнее от этого не стало.

Ну да ладно. Капельмейстер попытался развеяться, так что в начале приёма он раза три продемонстрировал желающим свою экзотическую флейту, привезённую друзьями-путешественниками из Армении, в итоге и сыграл на ней. Пообщался с принцессой Амалией об органной музыке. Согласился участвовать в забаве, устроенной также принцессой Амалией: пустить слух о том, что их интересует друг в друге отнюдь не только музыка. Об этом давно говорил весь двор, так отчего же не подыграть. А, кроме того, судачат про связь принцессы с осуждённым за измену молодым человеком, лучший же способ заткнуть рты — заставить их говорить о другом.

Кванц искренне симпатизировал Амалии.

Во время разговора мимо прошли Её Величество и пастор. Последний высказался насчёт легкомысленного тона принцессы и — перекрестился!

(Это на самом деле был баг игрока, который просто не мог представить, по его собственному признанию, что христианин не может креститься. Но я это видел и не мог не использовать, искренне надеясь, что ни в чём не повинного пастора арестуют и будут прессовать.)

Кванц немедля сообщил об этом барону Винтерфельду, который, как казалось композитору, должен в этом разобраться. Всё-таки военный, да и вроде как служит по части безопасности. Может, пастор на самом деле австрийский шпион!

Через какое-то время Кванц уже в этом был уверен. Тем более что он обнаружил пропажу своих бумаг, где описывалась новая конструкция флейты, позволяющая менять тон и настраивать инструмент. Здесь явно не обошлось без злоумышленника!

Король носился с маленькой собачкой, призывая всех умилиться её прелести, но через какое-то время левретку нашли сдохшей, причём от какого-то яда, а ноты недавно написанного Его Величеством произведения были украдены. Не то чтобы псину было жаль, но, возможно, яд предназначался вовсе не ей?

А тут ещё и француз, мсье Бомон, по ходу разговора почти извиняющимся тоном намекает на пароль: "А я с вами, собственно, о розах хотел поговорить". Вокруг постоянно сновали люди, поэтому самым надёжным местом оказался ватер-клозет, где Кванц и получил письмо от своего французского начальства с распоряжением отвратить короля от союза с Россией.

Через какое-то время эта задача довольно удачно была решена: король сам спросил, что капельмейстер думает о том, чтобы выдать одну из принцесс замуж за наследника русского престола. Кванц ответил, что жестоко было бы отправлять нежных сестёр Его Величества в дикую страну, где за внешним лоском сохранятся дикая и чуждая культура. Разве что одна из них сама захочет замуж за цесаревича; может быть, устроить смотрины?

Фридрих любил сестёр, и доводы, кажется, подействовали.

Тем временем бурление по поводу кражи и отравления продолжалось. Возле кабинета короля видели Бомона и Альгаротти, и последний подозревался дружно всеми. Кроме Кванца, который присматривался к пастору-католику и своему врагу фон Штерну.

А расследование таинственного происшествия продолжалось. То пастор и Альгаротти после разговора об исповеди подозрительно уединились (что вызвало неудержимый тихий смех у Бомона и Кванца, на глазах у присоединившейся к веселью королевы). То канцлер, которому поручили во всём разобраться, начал разбрасывать везде ноты, чтобы поймать вора "на живца". Дело в том, что Кванц Винтерфельду сказал, что у него украли весьма личную переписку с дамой, а всем остальным — что ноты, так что все утвердились во мнении, будто вор ищет какие-то конкретные ноты и оттого тащит все, какие видит. Только Бомону через какое-то время Кванц признался, что на самом деле украли чертёж. Подозрения обоих сосредоточились на Штерне и пасторе. Посему Библия и молитвенник последнего были обысканы, и что же? Яд в конвертике аккуратно вложен в книгу! Улика тут же была доставлена Винтерфельду. Однако ни ареста, ни обыска всех придворных мы так и не дождались.

Оставалось только дальше строить гипотезы. И ещё играть на дудуке. Ну, и давать отзывы на музыку принцессы Амалии и творчество Штерна (последнее было Кванцем метко названо "смешнулькой"). Общаться с Бомоном на темы отравления, вампирской истерии, музыки и так далее. Вместе с Альгаротти, французом и пажом "скабрёзной компанией" продолжать расследование. И в итоге Кванца внезапно осенило. Это Бомон. Бомон пытался отравить короля по приказу своего французского начальства, а яд съела собачка. Причём французы использовали Кванца втёмную. И, самое главное, ему единственному Кванц верил. Всё встало на свои места: Бомон был рядом с кабинетом во время отравления, у него есть мотив, у него могло быть средство. Кванц ему верил во всём, а тот попытался убить короля, который был капельмейстеру другом!

Одним словом, Кванц в этом абсолютно уверился, и у него в третий раз за время приёма заболело сердце и подскочило давление.

Отправившись к прислуге, капельмейстер раздобыл редкий заморский напиток (его роль выполнила кола), налил по чуть-чуть себе и Бомону и сунул руку в карман. У него с собой были успокоительное и берлинская лазурь. Успокоительное, после которого можно не проснуться, и смертельно ядовитая краска, после которой не откачать никого. Он хотел достать лазурь, но, уже перевернув баночку, понял, что перепутал флаконы и высыпал в стакан лауданум. Значит, пусть Господь рассудит, жить Бомону или умереть, подумал Кванц и пошёл угощать друга. Он знал, что от него тот без раздумий возьмёт что угодно.

Едва француз выпил, капельмейстера позвали в кабинет короля и вручили ему его чертежи. Оказывается, их украл адъютант фон Штирлиц, оказавшийся австрийским шпионом. Причём бедолага решил, что бумаги — по военной части!

А ноты украл фон Штерн (Кванц позабыл спросить, зачем), и теперь милость короля полностью вернулась к капельмейстеру.

А, выйдя из кабинета, Кванц увидел уронившего голову на стол Бомона, вокруг которого уже суетились люди и раздавались крики "Врача!". Капельмейстер осторожно капал в стакан сердечные капли, наблюдая в полглаза за тем, как отравленного уносят из комнаты.

Дальше он чудом не был арестован за попытку убийства: Винтерфельд, увидев торчащий из кармана чертёж, собирался обыскать капельмейстера, но получил вместо этого историю о счастливом возвращении бумаг, извинился и не узнал, что в другом кармане Кванца — два флакона с ядом. При этом композитор чистосердечно рассказал, как угощал Бомона напитком. Он ждал, что его арестуют, но не дождался. Вышел из кабинета канцлера, и тут увидевший его король попросил сыграть что-нибудь. Полное возвращение милости.

Кванц поднялся наверх, чтобы взять скрипку (не на дудуке же играть!), и, спускаясь обратно, услышал, как кто-то говорит, что Бомон очнулся.

Двор слушал гавот и родно Иоганна Баха. Кванц думал, как быть с едва не убитым другом, попытавшегося убить другого его друга и сюзерена.

А в итоге выяснилось, что виноват был вовсе не Бомон, а милая принцесса Амалия, отравившая собачку из ревности к брату, который даже шавке больше уделял внимания, чем младшей сестре. Конечно, Кванц схватился за голову, а Бомон слегка начистил ему физиономию, — но не больше. Думаю, это начало прекрасной дружбы.

Благодарности:

Прежде всего мастерам и счастливой судьбе, подкинувшей мне основную завязку накануне игры.

Во-вторых,  Suliveyn, мсье Бомону (его настоящего имени на игре Кванц не узнал, так что называю шевалье д'Эона так). Радует, что небольшой анахронизм позволил перенести столь обаятельного персонажа в каст и что вместе вели расследование. Ну, и ты побыл моим Моцартом

 maggie-ann, жаль, не удалось разыграть народ как следует, но мы очень мило кокетничали, а известие, что траванули собачку вы, стало для меня ударом!

 grizka-diary, Альгаротти был прекрасен!

 Leo Bonart, святой отец, я с педантизмом истинного параноика пытался превратить вашу жизнь в гестапо, но не удалось. А разговор про исповедь был очень мил.

И фон Штерну спасибо, ты очень меня бесил!

Ещё мне чертовски понравилась Вильгельмина.