Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Лючия - Стефания Бонфаделли, лорд Генри - Роберто Фронталли, Эдгар - Марсело Альварес, Teatro Carlo Felice di Genova. Художником был Пол Браун, и его работа, по-моему, чудесна.
Интересный это оказался спектакль. Я бы сказала, это баллада в старинном духе, баллада о вересковых пустошах . Оттуда, с пустошей, однажды пришла фея, решив пожить немного с людьми.
Лючия не просто не от мира сего – она вообще не из этого мира. Когда она стоит у сухого дерева под огромной колдовской луной, кажется, что эта почти бесплотная, бледная, огненно-рыжая девушка пришла из кельтских легенд (в сочетании со звуками арфы это особенно заметно). Алиса и Эдгардо всё пытаются укрыть её, набросить плед на плечи, она беззаботно скидывает тёплую одежду – она не мёрзнет холодными ночами на пустоши.
Однако великолепный пейзаж сдавливается с разных сторон серыми стенами, постепенно скрываясь от глаз не только зрителя, но и Лючии. Этот мир – какое-то царство умирающих. Фанатик и параноик Норманн, тихая, навек испуганная Алиса, замкнутый священник, и, собственно, хозяин великолепных развалин – Энрико, терзаемый извращёнными страстями, а над всем этим висит гигантская луна, необыкновенно приблизившаяся к Земле, отчего люди начинают сходить с ума . Единственным полнокровным человеком, способным смеяться, является Эдгардо, и к нему привязывается душой Лючия. Попытка пленить фею с вересковых пустошей заранее обречена на провал – ничто не способно удержать её, потому что на легка, как воздух, Энрико буквально пытается схватить её и не отпускать – она ускользает. Она с самого начала не здесь: историю про призрак она рассказывает Алисе как занятную и страшноватую сказку, признания Эдгардо слушает, глядя в видимые только ей дали, только недоумённой гримаской реагирует на инцестуальные поползновения Энрико. Предательство Эдгардо заставило её ещё глубже погрузиться в себя.
Тут и появляется, презрительно оглядывающий замок Астонов Артуро, весь в белом, как посланник смерти. И, когда Лючия после убийства появилась вся в крови, с кровавой полосой на горле, я даже засомневалась – кто кого убил. Энрико поражён не столько её безумием, сколько шарфом Эдгардо, оказавшимся у невесты, – его волнует только это. В сущности, он сам душевно болен, неслучайно в его эпизодах сцена сжимается, порой до узкого прохода, не оставляя просвета, заставляя видеть только крошечный кусок окружающего мира. Однако Энрико также понимает, что поведение Лючии в порядке вещей, она просто уходит от людей – туда, на вересковые пустоши, чтобы танцевать под луной, забыв об обезумевших людях, в отчаянии бьющихся об серые стены, мучимых влечениями и маниями, убивающих себя.
И сцена безумия-то здесь не самое страшное! Это было настолько закономерно, что даже не пугает. Самое страшное – самоубийство Эдгардо, который способен был жить, но заставил себя умереть в попытке уйти вслед за Лючией. Нашёл ли он её, Бог весть, занавес опускается сразу после его смерти.
Самое интересное, что всё это необыкновенно реалистично, а волшебные вересковые пустоши дотошно воспроизведены на сцене, со всеми камушками и кустиками. Постепенно, втягиваясь в мир спектакля, кажется, начинаешь путаться, что настоящее, серые замкнутые пространства или луна и вереск, кто создаёт это раздвоение ? Кому из героев всё это, собственно говоря, привиделось? Безумной Лючии? Или, может быть, Энрико, которого преследует образ сестры, стоящей у сухого дерева? Может быть, даже Эдгардо, как наиболее реальному здесь лицу? А, возможно, это просто страшная сказка, рассказанная ночью, когда две подруги гуляли по полям, сбежав без спроса из дому…
Интересный это оказался спектакль. Я бы сказала, это баллада в старинном духе, баллада о вересковых пустошах . Оттуда, с пустошей, однажды пришла фея, решив пожить немного с людьми.
Лючия не просто не от мира сего – она вообще не из этого мира. Когда она стоит у сухого дерева под огромной колдовской луной, кажется, что эта почти бесплотная, бледная, огненно-рыжая девушка пришла из кельтских легенд (в сочетании со звуками арфы это особенно заметно). Алиса и Эдгардо всё пытаются укрыть её, набросить плед на плечи, она беззаботно скидывает тёплую одежду – она не мёрзнет холодными ночами на пустоши.
Однако великолепный пейзаж сдавливается с разных сторон серыми стенами, постепенно скрываясь от глаз не только зрителя, но и Лючии. Этот мир – какое-то царство умирающих. Фанатик и параноик Норманн, тихая, навек испуганная Алиса, замкнутый священник, и, собственно, хозяин великолепных развалин – Энрико, терзаемый извращёнными страстями, а над всем этим висит гигантская луна, необыкновенно приблизившаяся к Земле, отчего люди начинают сходить с ума . Единственным полнокровным человеком, способным смеяться, является Эдгардо, и к нему привязывается душой Лючия. Попытка пленить фею с вересковых пустошей заранее обречена на провал – ничто не способно удержать её, потому что на легка, как воздух, Энрико буквально пытается схватить её и не отпускать – она ускользает. Она с самого начала не здесь: историю про призрак она рассказывает Алисе как занятную и страшноватую сказку, признания Эдгардо слушает, глядя в видимые только ей дали, только недоумённой гримаской реагирует на инцестуальные поползновения Энрико. Предательство Эдгардо заставило её ещё глубже погрузиться в себя.
Тут и появляется, презрительно оглядывающий замок Астонов Артуро, весь в белом, как посланник смерти. И, когда Лючия после убийства появилась вся в крови, с кровавой полосой на горле, я даже засомневалась – кто кого убил. Энрико поражён не столько её безумием, сколько шарфом Эдгардо, оказавшимся у невесты, – его волнует только это. В сущности, он сам душевно болен, неслучайно в его эпизодах сцена сжимается, порой до узкого прохода, не оставляя просвета, заставляя видеть только крошечный кусок окружающего мира. Однако Энрико также понимает, что поведение Лючии в порядке вещей, она просто уходит от людей – туда, на вересковые пустоши, чтобы танцевать под луной, забыв об обезумевших людях, в отчаянии бьющихся об серые стены, мучимых влечениями и маниями, убивающих себя.
И сцена безумия-то здесь не самое страшное! Это было настолько закономерно, что даже не пугает. Самое страшное – самоубийство Эдгардо, который способен был жить, но заставил себя умереть в попытке уйти вслед за Лючией. Нашёл ли он её, Бог весть, занавес опускается сразу после его смерти.
Самое интересное, что всё это необыкновенно реалистично, а волшебные вересковые пустоши дотошно воспроизведены на сцене, со всеми камушками и кустиками. Постепенно, втягиваясь в мир спектакля, кажется, начинаешь путаться, что настоящее, серые замкнутые пространства или луна и вереск, кто создаёт это раздвоение ? Кому из героев всё это, собственно говоря, привиделось? Безумной Лючии? Или, может быть, Энрико, которого преследует образ сестры, стоящей у сухого дерева? Может быть, даже Эдгардо, как наиболее реальному здесь лицу? А, возможно, это просто страшная сказка, рассказанная ночью, когда две подруги гуляли по полям, сбежав без спроса из дому…
-
-
31.07.2011 в 21:17-
-
31.07.2011 в 21:20-
-
31.07.2011 в 21:21