Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Не могу уснуть. Решила выложить свой материальчик по Шекспиру и Ричарду Третьему - ха, материальчик-то он материальчик, а по протяжённости немал. И довольно невнятный - я его всё-таки писала давно. Но я его обещала. Кому интересно - приятного аппетита.
читать дальшеИсторические персонажи часто привлекали и привлекают писателей, художников и режиссёров. Одни люди прошлого удивляют своим умом, хитростью и коварством. Другие захватывают воображение своей храбростью и силой духа. Третьи остались в анналах истории как пылкие влюблённые, как мученики за веру или за науку, как личности, давшие начало великой загадке, как жестокие и милосердные, мудрые и глупые, самозванцы и отстранённые от престола, полководцы и торговцы, монархи и монахи – те, чьи имена стали нарицательными.
Многие писатели обращались к драматическим эпизодам истории, к временам, о которых интересно писать и читать. К Смутному времени, к разнообразным революциям, к опричнине, к крестовым походам или к войне Алой и Белой розы.
О последней эпохе в этом списке российским читателям известно в основном из хроник Шекспира (в первую очередь «Ричарда III») и книги Р. Л. Стивенсона «Чёрная стрела». Ещё, может быть, из тьмы любовных романов, посвящённых Анне Невилл (той самой шекспировской леди Анне). Шекспир, безусловно, самый талантливый и именитый в этом списке. Если обратиться к его хроникам, то обнаружишь масштабную, захватывающую дух картину феодальной войны.
Война Роз и впрямь оказалась невероятно интересной во всех смыслах темой. Шекспира, осмелюсь предположить, заинтересовали яркие характеры того времени. Характеры и правда яркие без преувеличения. Шекспира можно было бы отложить, изредка перечитывая, если бы не одна-единственная фраза хрониста города Йорка об одном из самых знаменитых персонажей пьес Шекспира – короле Ричарде III. Вот она: «В сей злосчастный день наш добрый король Ричард был побеждён в бою и убит, отчего наступило в городах великое горевание». Горевание? По убийце, злодею и узурпатору?
Маленькое подозрение рождает большое подозрение.
Начать стоит с того, что хронология событий драматурга не особо волновала. В «Ричарде III», например, действие начинается арестом Кларенса, далее следует знаменитая сцена сватовства Глостера к леди Анне, потом сообщается, что король вскоре умрёт, а протектором будет назначен всё тот же Глостер. А ведь в реальности эти события шли в другой последовательности: герцог Глостер женился в 1472-м году, Кларенса арестовали в 78-м, а король Эдуард умер и вовсе в 83-м.
В «Генрихе VI» Шекспир счёл нужным ввести двух новых персонажей – Эдуарда, впоследствии короля, и Ричарда, потом герцога Глостера, - в последних сценах второй части трилогии. Они ручаются за своего отца, герцога Йорка, стало быть, их слово уже имеет какой-то вес; а Ричард в битве при Сент-Олбансе убивает герцога Сомерсета и трижды спасает графа Солсбери от смерти. Между тем Эдуарду в то время было 13 лет, а Ричарду и вовсе 3 года. Того же будущего герцога Глостера драматург представляет в третьей части «Генриха VI» главной движущей силой партии Йорков – мальчика 3-х – 8-ми лет. Настоящий возраст был не важен: ведь Ричард должен был убивать на протяжении всей пьесы, а не только в её конце. Вообще показательно, что во многих постановках шекспировской пьесы и литературных произведениях он преподносится куда старше, чем был на самом деле – словно образ 17-тилетнего убийцы смущает интерпретаторов. Меж тем изначально у Шекспира он юный изверг, начиная со своего первого появления; время в хрониках словно бы спрессовано, год как день, и одновременно время монументально, исторично, величественно. Исключением является как раз последняя (по хронологии событий) пьеса «Ричард Третий», где время словно срывается с цепи, а события, закрученные вокруг единственного главного героя, сменяют друг друга с такой быстротой, что напоминают современный боевик.
Литература
Великий драматург для создания своих хроник пользовался трудом У. Холиншеда, а тот, в свою очередь, рассказывая о событиях конца войны Роз, использовал книгу Томаса Мора «История Ричарда III». Вот что Мор пишет о главном герое своей «Истории…»: «Третий сын, Ричард, о котором сейчас мы поведём речь, был умом и духом равен каждому из них (своих братьев), но в телесной мощи и доблести далеко уступал им обоим: мал ростом, дурно сложен, с горбом на спине, левое плечо намного выше правого, неприятный лицом – весь таков, что иные вельможи обзывали его хищником, а прочие и того хуже. Он был злобен, гневлив, завистлив с самого своего рождения и даже раньше.
На войне он был весьма недурным военачальником, ибо к ней он был куда более расположен, нежели к миру. Часто он побеждал, иногда терпел поражения, но даже его соперники не приписывали это неспособности или трусости с его стороны. Говорили, что он легко тратит деньги и порой не по возможностям щедр: богатыми дарами он приобретал себе непрочную дружбу, но ради этого был вынужден разбойничать и грабить в других местах, навлекая прочную ненависть. Он никогда не доверял никому своих планов, кроме тех, в ком нуждался для их выполнения; но даже им он не открывался ни раньше, ни больше, чем требовало дело. Любую роль он мог принимать, играть и старательно выдерживать: веселье, суровость, важность, распущенность принимал он на себя и хранил по мере надобности. Он был скрытен и замкнут, искусный лицемер со смирением на лице и высокомерием в сердце; внешне льстивый перед теми, кого внутренне ненавидел, он не упускал случая поцеловать того, кого думал убить; был жесток и безжалостен, не всегда по злой воле, но чаще из-за честолюбия и ради умножения или сохранения своего имущества».
Моровский образ перекочевал в пьесы Шекспира. Но драматург внёс свои коррективы – ему было мало одностороннего «чёрного образа». Шекспировский Ричард, одинокий и озлобленный, открывает галерею «героев с комплексом неполноценности», несущих ту или иную стигму – точнее, продолжает, так как первым подобным персонажем у Шекспира был мавр Арон из «Тита Андроника», а продолжают эту линию и Шейлок, и Эдмунд, и Отелло… Драматург рассматривал изоляцию мавра (даже дважды), еврея, незаконнорожденного. Стигма Ричарда самая страшная – уродство. Спрашивая
«Но если Ричард не получит царства, -
Каких ему ждать радостей от мира?
Найду ль блаженство я в объятьях женских
И наряжусь ли в яркие одежды –
Пленять красавиц взором и речами?»
(«Генрих VI», ч. 3, III, 2),
он отвечает:
О, жалкая мечта! Её достигнуть
Трудней, чем двадцать обрести корон.
Я в чреве матери любовью проклят:
Чтоб мне не знать её законов нежных,
Она природу подкупила взяткой,
…
Стал я как хаос, иль как медвежонок,
Что матерью своею не облизан
И не воспринял образа её.
Таков ли я, чтобы меня любили?
О, дикий бред – питать такую мысль!»
(Там же)
Итак, Глостер приходит к выводу, что «иной нет радости мне в мире, как притеснять, повелевать, царить над теми, кто красивее меня». Его переполняет ненависть ко всему миру и в первую очередь к себе («пока над этим туловищем гадким не увенчает голову корона»). После этого монолога начинается череда убийств, которая оканчивается только смертью самого Ричарда. Таким он выведен в последней части трилогии «Генрих VI».
В «Ричарде III» Глостер предстаёт несколько другим. Ненависть осталась, но она запрятана где-то в глубине души. Теперь Ричард – весёлый убийца, наследник Порока из средневековых моралите, «Jack», то есть «шут». Он не предаёт и не лицемерит – он виртуозно актёрствует. Для него важен не столько трон, сколько процесс плетения интриг. Он и леди Анну, и королеву Маргариту нарочно злит – так ведь интересней! Его цель – убедить Анну в своей непричастности к убийствам её родни, а на её вопрос «Так короля убил не ты?» он отвечает «Пусть я». Он играет, развлекается. Но время начинает работать против него – не время в бытовом понимании, а сама История. Начиная со сцены, где герцогиня Йоркская проклинает его, Ричард становится загнанным зверем: бьет гонца, обманывает королеву Елизавету споро и без увлечения. Перед битвой при Босворте его вдруг начинает мучить совесть, в день сражения Ричард неожиданно замечает: «А на земле роса как капли слёз…». По закону жанра, вскоре настает и его очередь проиграть. Часто его сравнивают с пушкинским Борисом Годуновым («Душа горит, нальётся сердце ядом, как молотком стучит в ушах упрёк, и всё тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах… и рад бежать, да некуда») и с пушкинским же Гришкой Отрепьевым, чёртиком из табакерки («А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой…»). Судьба узурпаторов и самозванцев часто схожа:
Бой выигран. Издох кровавый пёс.
(«Ричард III», V, 5)
И впрямь «кровавый». Счёт жертв Ричарда в пьесе перевалил за десяток – точнее, он убивает или приказывает убить одиннадцать человек, и это, не говоря о тех, кого он лишил жизни в бою «за кадром». И Генриха VI «злобно погрузив кинжал ему под ребро, он пронзил и прикончил» (пишет Мор). И Эдуарда Ланкастера «при Тьюксбери в сердцах заколол» (его признание в начале посвящённой ему пьесы). И родного брата Кларенса приказал утопить в бочке мальвазии. И Гастингса, Риверса, Вогена и Грея беззаконно казнил. И принцев, своих племянников, погубил. И по его тайному приказу «удалилась Анна в лучший мир» (его жена).
Последнего Йорка сверг Генрих Тюдор – Шекспир называется его исключительно графом Ричмондом, возможно, опасаясь упоминать царствующую фамилию на сцене, – а история побеждённых, как известно, пишется победителями. Был ли король Ричард таким извергом, каким его изобразили Мор и Шекспир?
Начать стоит с того, что уродом Ричард не был. Низкого роста и хрупкого сложения – да, одно плечо выше другого и лёгкая хромота – да, но не более того. Никакой сухорукости и никакого горба нет и в помине на его портретах. Ричард участвовал во многих битвах войны Роз и, насколько известно, был отличным воином и наездником, а как бы ему это удалось при таком букете увечий?
Почему ему приписали физические недостатки – стоит небольшого обсуждения. Об этом писал ещё Гиппократ, и как минимум до XVIII века считалось, что внешний и душевный облик непосредственно связаны между собой. Тот есть, если человек горбат, то он «горбатый телом и душой». В неосознанном виде это убеждение существует до сих пор. Внешние недостатки и аномалии при рождении (вроде рождения с зубами и волосами считались ещё одним доказательством того, что Ричард III – не человек, а исчадие ада. Кроме того, король действительно прихрамывал, и для потомков это считалось неоспоримым доказательством нечеловеческой природы – ведь, по легенде, когда Бог сбросил дьявола с небес, тот охромел.
Если исследовать биографию Ричарда, игнорируя выпады Мора и летописцев эпохи Тюдоров, то всё предстаёт совершенно в ином свете. Реальный Йорк был военачальником не просто «недурным», а исключительным – одним из лучших воинов и полководцев Европы того времени, а уж в партии Йорка он не знал себе равных, за исключением своего брата Эдуарда IV. Именно 18-летний Ричард прорвал линию войск графа Эксетера в сражении при Барнете и переломил этим ход боя. Именно атака его отряда спасла исход битвы при Тьюксбери несколько месяцев спустя. Во главе 10-тысячной армии не кто иной, как герцог Глостер, разбил шотландское войско и загнал шотландского короля в Эдингбурский замок; по результатам мирного договора он выторговал Англии важную крепость Бервик. Что касается талантов Ричарда в области управления вверенной территорией, то нельзя не отдать ему должное.
После подавления описанного Шекспиром в последней части трилогии мятежа Уорвика, закончившегося битвами при Тюксбери и Барнете, упомянутыми выше, династия Ланкастеров прервалась, и война закончилась. Ричард, который был незаменим для короля во время тех событий, получил от него в надел северные графства, страдающие от набегов шотландцев и засилья ланкастерцев, давно забывшие, что такое мир. Практически все восстания начинались в тех мятежных краях. Через определённое время на севере воцарился мир, а из опоры Ланкастеров те места превратились в главный оплот Йорков. Именно к городу Йорку Глостер обратился впоследствии, когда ему понадобились войска для борьбы с королевой Елизаветой. Север долгое время открыто протестовал против Тюдоров.
Тюдоры продолжили многие начинания последнего Йорка, например, в области освоения морских пространств. Интересно, что Ричард первым из английских королей принял под своё покровительство труппу актёров.
Девиз Ричарда был таков: «Loyalte me lie», то есть «Верностью связан», и носитель его вполне оправдал. Во всей истории войны Роз вряд ли наберётся хотя бы пять рыцарей, которые ни разу не перешли на другую сторону. Настоящий Ричард, в отличие от одноимённого с ним персонажа пьесы, был одним из тех немногих: бросился спасать Эдуарда, своего брата, когда тот попал в плен в 1469-м г., и затем разделил с ним все тяготы изгнания, когда тому пришлось бежать из-за мятежа Уорвика. Между тем все остальные короля бросили – Уорвик, известный под прозвищем «Kingmaker» («Делатель королей») казался уж слишком могучим и влиятельным, чтобы ему можно было противостоять: если он решил посадить королём Ланкастера – так тому и быть. На его сторону перешёл даже герцог Кларенс, брат Эдуарда и Ричарда. Однако победа над Уорвиком и возвращение трона Йоркам оказались вполне возможны, и далеко не в последнюю очередь благодаря герцогу Глостеру. Ричард никогда не требовал награды за то, что делал. Такая верность и скромность в те времена, когда понятие преданности умерло вообще, была просто феноменальной. Трудно объяснить её лицемерием Ричарда.
Для короля Глостер был человеком, которому можно было поручить самое сложное задание и не награждать ничем взамен. А уж жители Йорка звали герцога на помощь по любому поводу – от нападения шотландцев до спора из-за запруды на реке (сохранились документы). Даже пожалование титулом лорда Севера выглядит очередным испытанием, о чём было рассказано выше. Другие титулы Глостера – коннетабль Англии, лорд-адмирал, ответственный за сбор войск на Западе, – также требовали напряжения сил и внимания.
После мятежа Уорвика в Англии не велись войны до самой битв при Босворте (1485 г.). Король Эдуард больше не предпринимал военных эскапад, за исключением ловкой выходки, с помощью которой королю удалось выкачать деньги из парламента. Он объявил продолжение Столетней войны и собрал 118 625 (!) фунтов стерлингов. Однако во Францию двинулся только через четыре года, когда парламент потребовал воевать или же вернуть взятые деньги. Когда английская армия – по словам Филиппа Коммина, такое огромное войско ещё не ступало на французскую землю, – высадилась по су сторону Ла-Манша, оказалось, что у союзника английского короля, герцога Бургундского, мало войск и средств, которые он истратил в мелких сватках. Тогда Эдуард преспокойно согласился на союз, предложенный королём Франции. Людовик XI обязывался платить Йорку ежегодно по 10 000 ф. ст., и ещё 15 000 заплатить сейчас же. Остальные военачальники тоже получили свою плату – кроме щепетильного Глостера, которому это стоило ненависти со стороны французской короны (ещё десять лет спустя регентша Анна де Боже, дочь Людовика, поддерживала притязания Тюдора на английский трон), что компенсировалось бешеной популярностью на родине. Герцог Бургундский прознал о договоре, явился в лагерь англичан и обвинил короля Англии в измене. Тот спокойно посоветовал ему присоединиться к союзу. Герцог изрыгнул поток брани и в гневе покинул лагерь бывших союзников. Эдуард не прогадал: через некоторое время герцог Бургундский погиб в битве при Нанси, а союз с Францией приносил большой доход. Французский король был рад, что так легко отделался, и шутил, что прогнал англичан дешевле, чем его отец, Карл VII: тот – солдатами, а он – пирогами с олениной и добрым вином.
Эдуард был невоздержан: много пил, много ел, развратничал. Это подорвало его здоровье – полагают, впрочем, что он подхватил малярию во французском походе, но авторы хроник морализаторски подчёркивают вину именно грехов короля. В военные дела он больше не ввязывался. Когда возникли проблемы с Шотландией, и когда появился повод отхватить у них пограничную крепость Бервик, ранее принадлежавшую англичанам, король послал туда Глостера. Ричард вообще с последнее время был его правой рукой, несмотря на то, что редко появлялся в Лондоне. Кроме него Эдуард во всём слушался королеву и её родственников, которых поставил на важные должности и одарил доходными постами. Умирая, он назначил Ричарда регентом при своём юном сыне, но, пока весть о смерти Эдуарда добралась до Йорка, клика Вудвилов и Греев (родня королевы) успела перехватить инициативу – ненадолго, потому что вскоре под Лондоном появились отряды Глостера.
Собственно, тут мы подходим к теме ужасных преступлений последнего Йорка, и стоит теперь их разобрать.
История
Эдуард Йорк «к друзьям и врагам относился с равным безразличием», не отличаясь нравственной устойчивостью. Но король не стал бы поручать своему младшему брату, принцу крови, собственноручно марать руки убийством Генриха VI. По некоторым данным, свергнутого Ланкастера и вовсе казнили. Томас Мор в своей «Истории…», излагая версию убийства Генриха, постоянно добавляет «Говорят,…», «Упорно повторяют…», «Полагают…», «Как люди отметили…»; он просто был не прочь передать слушок, тем более что это способствовало его целям. Мор честно сообщает, что это всего лишь слухи, но подаёт их так, что читатель невольно верит им, учитывая, к тому же, прочие злодеяния Ричарда. А Шекспир, по-видимому, хотел показать поведение Глостера после убийства, напоминающее истерику:
«Когда хоть искру жизни сохранил ты, -
В ад, в ад ступай и расскажи, что я
(снова пронзает его)
Тебя послал туда, что я не знаю
Ни жалости, ни страха, ни любви»
В этой сцене Генрих VI произнёс длинную речь, наполненную отнюдь не благими пожеланиями Ричарду; он сообщил, что Глостер «пришёл в мир…, чтобы терзать людей» и проч., и проч.. Ричард, с его болезненным восприятием, пришёл в ярость и убил старого короля. Эта психологическая сцена понадобилась потому, что на самом деле никаких мотивов убийства у реального Глостера не было. О смерти Генриха известно очень мало, но то, что младшему Йорку не было нужды убивать его, тем более, собственноручно – очевидно. Впрочем, о мотивации заботился только Шекспир, остальным хватало «демонологического» объяснения.
Последнего Йорка также обвинили в убийстве сына Генриха VI, Эдуарда Ланкастера. Прослеживается линия тюдоровских хронистов: сперва в убийстве обвинялись просто сторонники Йорка, в том числе лорд Гастингс, затем именно братья короля Эдуарда, затем уже один Ричард. Однако отряд Эдуарда Ланкастера, принца Уэльского, был разбит войсками герцога Кларенса, а не Глостера, да и вообще, принц, по всей видимости (потому что утверждать наверняка спустя столько лет всё же невозможно), пал в бою. Здесь тоже нет ни единого факта против Ричарда, но для тюдоровских хронистов и их последователей работала «презумпция виновности».
Далее следует убийство Кларенса. Вот если кто и был в семье Йорков интриганом и чёрной овцой, так это он. Кларенс много лет враждовал с Глостером из-за давней истории с Анной Невилл – той самой Леди Анной, дочерью Делателя Королей. Увы, знаменитой шекспировской сцены обольщения у гроба Генриха VI не было, и быть не могло – и дело не только в совершенно неправдоподобных обстоятельствах этой встречи.
Судя по переписке и всем обстоятельствам, брак Анны и Ричарда был заключён по любви или, по крайней мере (за давностью лет можно только предполагать), по дружбе. Они были дальними родственниками и воспитывались вместе. Когда Глостер после подавления мятежа Уорвика вознамерился жениться на осиротевшей дочери Делателя Королей, Кларенс безуспешно пытался им помешать; как муж сестры Анны, он владел и её, Анны, приданым, и отнюдь не хотел его терять. Глостер отказался от богатых земель Невиллов, но Кларенс не поверил ему и предпринял глупую попытку помешать брату: спрятал Анну в каком-то трактире в Лондоне. Ричард прочёсывал столицу несколько дней. Девушка убежала, Глостер её нашёл… Всё закончилось свадьбой и полным разрывом между братьями. Глостер официально отказался от приданого невесты («Но этот брак во многом мне поможет», пишет Шекспир…). Несмотря на всё это, когда король, устав от интриг и неповиновения Кларенса, в 1478 г. (семь лет спустя после свадьбы Ричарда) заключил его в Тауэр и предал суду, младший брат пытался его защищать. Хотя неприязнь королевиной родни к нему была сильна, Глостер приехал в Лондон, чтобы просить за брата. Ричарда Эдуард проигнорировал; а вскоре Кларенс скоропостижно скончался в Тауэре… Между старшим и младшим братом, насколько можно судить, пролегла трещина после этих событий – Глостер больше не приезжал в Лондон до своей победы в шотландской войне, когда вынужден был ненадолго прибыть ко двору по этому поводу. Несмотря на всё это, король назначил его лордом-протектором при своё сыне, Эдуарде V – на момент восшествия на трон ему было 12 лет. Родня королевы попыталась захватить власть и объявить регентом графа Риверса, дядю юного короля по материнской линии, сохранились даже несколько указов за его подписью. Однако Глостер перехватил инициативу и уничтожил заговор на корню буквально «без единого выстрела». Риверс, Грей и Воген были преданы суду, осуждены как изменники и казнены, тогда как по Шекспиру они даже скорее убиты; шекспировский Ричард не заботится даже о видимости законности.
Что касается следующего в списке жертв – лорда Гастингса, то с ним, бывшим сторонником Ричарда, перешедшим в партию Елизаветы Вудвил, не всё ясно. По Шекспиру и Мору это просто жестокое и бессмысленное убийство, но всё было гораздо сложнее. Вдовствующая королева вместе с епископом Мортоном, лордом Стэнли и некоторыми другими господами начала плести новый заговор, в который Гастингс оказался вовлечён через Джейн Шор, фаворитку покойного Эдуарда IV, перешедшую лорду-камергеру (таково было звание Гастингса) «по эстафете». Но, тем не менее, Гастингса казнили неприлично быстро, без соблюдения формальностей. Впрочем, Глостер получил от Эдуарда IV звание коннетабля Англии и обладал правом чрезвычайного суда, так что закон нарушен не был. Эту привилегию данный коннетабль использовал всего один раз. Других лордов из партии королевы Ричард не тронул, но, как видно из примера Гастингса и, затем, Бэкингема, друзей-изменников карал жестоко. Если кто-то вход к нему в доверие, он верил этому человеку до последнего – можно судить об этом на этих же двух примерах, особенно – Бэкингема, но это будет чуть позднее.
Далее в списке жертв значатся принцы, племянники Ричарда, которых он отстранил от власти. Эта загадка до сих пор не разгадана полностью, – неизвестно, когда именно пропали принцы (но, по документам, уже после гибели Ричарда при Босворте), неизвестно точно, были ли они убиты. Но однозначно можно сказать, что их убийство совершенно не было выгодно Ричарду.
Дело в том, что мальчики были объявлены незаконнорожденными, и произошло это отнюдь не так, как показывают Мор и вслед за ним Шекспир. Задолго до этих событий, ещё когда Эдуард объявил, что женился на Елизавете Вудвил, его мать Сесилия Невилл, герцогиня Йоркская, выступила с сенсационным заявлением: её старший сын уже женат на леди Элизабет Люси. Тогда эта тема была «прикрыта», но после смерти короля, когда Ричард уже стал протектором, на собрании лордов в Вестминстере епископ Бата и Уэльса Роберт Стилингтон объявил, что сам обручил Эдуарда и Элизабет Люси. Теперь этот факт нельзя было скрывать, и, после небольшого периода замешательства, лорды пригласили на трон Ричарда. Это совершилось в обход сына покойного герцога Кларенса, но тот тоже был ещё совсем юн, а в памяти англичан жив был пример Генриха VI, взошедшего на трон ребёнком, и те бедствия, которые произошли от борьбы клик при нём. Страна хотела получить надёжного короля, и Ричард согласился принять корону.
Что касается сыновей Эдуарда, то они жили в Тауэре – но не в мрачных подземельях, которые возникают в воображении при этом слове, а в той его части, что была резиденцией короля. Елизавета и её дочери первое время укрывались в Вестминстерском аббатстве, но ещё до коронации Ричарда вдовствующая королева – теперь уже просто леди Грей, по первому мужу, – согласилась выйти из убежища и занять место при дворе. Ричарду, даже без учёта его морального облика, ни к чему было их убивать – они и без того не были претендентами на трон, напротив, их смерть заставила бы всколыхнуться подозрения о законности восшествия короля на трон. Сохранились документы, касающееся «лорда незаконного сына» (то есть Эдуарда V), относящиеся к периоду непосредственно перед битвой при Босворте. Мальчики были живы, пока к столице не подошёл Генрих Тюдор…
Теперь об убийстве королевы Анны и пресловутого сватовстве к племяннице, которое Шекспир так замечательно показал. По пьесе Ричард ловко подчиняет себе вдовствующую королеву – мать убитых им принцев! – и она, словно сонамбула, идёт исполнять его приказ (некоторые режиссёры (см. фильм с И.Маккеленом в роли Ричарда) исправляют этот момент, показывая, что Елизавета соглашается со своим врагом только для вида). Планы короля насчёт племянницы представлены как отвратительное кровосмешение, но на самом деле такие браки в те времена были почти обычным делом. Подобного рода планы – относительно своей племянницы Марии Бургундской – вынашивал и герцог Кларенс; помешали ему только политические взгляды Эдуарда IV. Впрочем, это обвинение снято с реального Йорка уже давно по той простой причине, что оно просто не имело смысла. Старшая дочь Эдуарда IV Елизавета Йоркская была вместе с остальными отпрысками короля объявлена незаконнорожденной. То есть браком с ней Ричард признавал её законность, а значит, и тот факт, что он узурпировал престол. А это было бы более чем глупо; не говоря уже о том, что Анна была давно и тяжело больна туберкулёзом, а недавняя смерть их с Ричардом десятилетнего сына усугубила болезнь. Эти две потери были сильным ударом для короля.
И надо сказать, что браки между близкими родственниками требовали особого разрешения Папы Римского. А запросов Понтифику Ричард не посылал – иначе бы в архивах Ватикана остались бы какие-нибудь следы. Впрочем, вдова Эдуарда IV Елизавета Вудвил, по всей видимости, строила насчёт своей старшей дочери определённые планы: она обещала отдать её в жёны Генриху Тюдору (что впоследствии и было проделано) и одновременно позволяла дочерям близко контактировать с королём, похоже, надеясь, что обойти парламентский акт Ричард сумеет. Стоит прибавить, что свои махинации она проделывала после смерти единственного наследника короля, напирая на продолжение династии. Но это не особенно важно, и тем более не было важно для Шекспира, для которого сцена с королём Ричардом и Елизаветой была поводом лишний раз показать коварство, ум и дьявольскую изворотливость главного антигероя хроники. Демагогия шеспировского Ричарда – «Мой с ней союз – иного нет спасенья, мой с ней союз – он должен нас спасти» – просто поражает.
Ричарда сгубили его благородство и вера в союзников. «Гений зла» не репрессировал мятежников и их семьи, хотя и не доверял им. А те не посчитали зазорным предать короля. Герцог же Бэкингем, Генри Стаффорд, был союзником и даже другом Ричарда – он первый поддержал его во время конфликтов после смерти Эдуарда. Но он был весьма знатен и имел даже право на престол – на этот крючок его поймал епископ Мортон, сосланный Ричардом в Уэльс, и встречавшийся там с Бэкингемом. Ричард долгое время не верил в то, что его друг действительно собирает мятежную армию из своих вассалов, писал Бэкингему письма, но, когда положение стало ясным, приказал не наносить его людям вреда – ни военным, ни гражданским (как сказали бы сейчас). Это был не глупо-благородный, а довольно верный ход.
Мятеж Бэкингема провалился. Зачастую мятежников сплачивала мысль, что в случае поражения им не будет пощады – но благодаря указу Ричарда у них был выход. Когда армия Стаффорда захлебнулась в разлившихся водах Северна, началось повальное дезертирство, и претендент на трон быстро остался без войска. Бэкингема арестовали, когда он прятался в доме своего слуги; он требовал встречи с королём, но Ричард отказался с ним разговаривать. Стаффорда судили и приговорили к казни.
После этого, казалось, настал мир; Ричард созвал парламент, один из самых либеральных за историю Англии. Но вскоре умер сын короля, затем королева, и немного времени прошло, прежде чем на горизонте появились корабли Тюдора.
Он, граф Ричмонд, убивает последнего Йорка в пьесе Шекспира. За Ричмонда силы добра, на него работает и Ричардова нечистая совесть. Первый Тюдор был приукрашен – да ещё как – Шекспиром по вполне понятной причине: «Драматические хроники» были написаны в правление Елизаветы I, внучки Генриха VII. Интересно, что идеальный шекспировский граф Ричмонд явно не выдерживает сравнения с Ричардом III. Бегает по Босвортскому полю какой-то человечек, выкрикивает патетические лозунги: «Британия безумствовала долго, самой себе удары нанося!». Хороший персонаж, но не запоминающийся никому. Так и должно было быть: театрального Ричарда сражает не какой-то Ричмонд, а сама судьба, само Провидение.
В реальности всё было куда проще, обыденней и неприятней: исход битвы при Босворте решило предательство лорда Стэнли, его брата сэра Томаса Стэнли и графа Нортумберленда. Стэнли, между прочим, был отчимом Тюдора, но репрессий избежал.
Когда левый фланг королевской армии под предводительством герцога Норфолка начал гибнуть, Ричард послал гонцов к Нортумберленду и Стэнли. Нортумберленд на приказ не среагировал – его отряды стояли в строевом порядке всё сражение. Стэнли выступать не собирался. В этот момент до Ричарда дошла страшная весть: левый фланг его армии уничтожен, а Норфолк убит. Тогда король решил предпринять последнюю попытку выиграть сражение – убить Тюдора самому. Те приближённые, что остались при нём, убеждали его бежать, но король отказался. Он и остатки его войска – не более тысячи человек, тогда как у Тюдора после массовой измены армия увеличилась примерно до 11-ти тысяч воинов – спустились с холма Эмбьен-Хилл, внизу перешли на галоп и со всего размаху врезались в ряды врагов. Ричард был вооружён секирой, которой буквально прорубил себе дорогу через охрану Тюдора. Под королём убили лошадь, он ухитрился достать другую и остаться при этом в живых. («A horse! A horse! My kingdom for a horse! » («Коня! Коня! Престол мой за коня!»)) Когда он добрался до Тюдора и даже успел убить вражеского знаменосца, в тыл его небольшому отряду ударила конница Стэнли. Вскоре последние солдаты Ричарда были или убиты, или тяжело ранены, или взяты в плен. Тюдор отшатнулся от врага, предоставив его своим воинам. Ричарда порубили на куски, а его разрубленную корону после боя лорд Стэнли нашёл в кустах боярышника и тут же водрузил на голову победителя Тюдора, теперь уже короля Генриха VII.
Вот – с головы кровавого злодея
Украденную им я снял корону,
Чтоб ею увенчать твоё чело.
(«Ричард III», V,5)
Acta est fabula.
История и литература
Во времена войны Роз труп поверженного врага выставляли где-нибудь на рыночной площади на несколько дней, чтобы все убедились, что он и впрямь мёртв. Так поступили и с Ричардом. Но и после тихого захоронения его злоключения не закончились. При Генрихе VIII останки последнего Йорка вместе с дешёвым надгробием, которое обошлось скаредному отцу тогдашнего монарха в 10 фунтов и 1 шиллинг, выбросили в реку Сор; из королевского гроба ещё несколько лет поили лошадей в близлежащей гостинице, а потом сделали из него основание для крыльца.
А выдуманное тюдоровцами пугало ещё долгое время вдохновляла людей искусства на новые постановки и экранизации шекспировского «Ричарда III» Но ещё дольше продлились скитания короля Ричарда в литературе. О горбатом Дике и прекрасной Анне (которая, конечно, любила другого) изваяли уже не один том любовных романов. Такого отрицательного персонажа писатели сто лет не могли выдумать. А виной всей этой шумихе внутриполитические проблемы преёмника Ричарда.
Дело в том, что Генрих VII был непопулярен. В его времена были раздавлены феодалы, «овцы пожирали людей», налоги сделались невероятно тяжёлыми, против нищих и бродяг принимались жесточайшие меры. Экономный король не раздавал хлеба за госсчёт в голодные годы. Феодалам не нравился не в меру самостоятельный Ричард, к тому же часто делавший жесты в сторону третьего сословия. А в результате они получили Тюдора, который окончательно добил феодализм, – в этом и состоит единственная сомнительная заслуга Генриха перед историей. После себя он оставил казну не просто без долгов, но и наполненной под завязку – неслыханное дело. Впрочем, короля ненавидели как раз за это, ведь огромную сумму он собрал за счёт налогов и штрафов, взимаемых с народа и с феодалов. Вдобавок ко всему, по отцу Генрих VII был валлийцем, а жителей Уэльса в те времена англичане не любили и считали дикарями. При всём этом прав на трон у него практически не было; он был потомком бастарда Джона Гонта, герцога Ланкастерского, по женской линии.
Можно представить, с какой тоской и ностальгией вспоминали Йорков – правление Эдуарда IV и особенно Ричарда III. Поэтому Тюдор занялся активной пропагандой. С Эдуардом уже ничего уже нельзя поделать – Генрих был женат на его дочери Елизавете, – так что пришлось ограничиться рассказами о его распутстве, а вот свергнутого непосредственно Тюдором Ричарда сделали и уродом, и убийцей, и беспринципным узурпатором. Стоит добавить, что дальняя родня королевского дома (бастарды, потомки по женской линии и т.п.), вполне мирно существовавшая при Йорках, была под корень изведена Тюдорами (Генрих и сам-то был не из ближних и закономерно боялся свержения). А это тоже нравилось далеко не всем. Поэтому последний Йорк по тюдоровской версии убивал такое множество королей и принцев крови. Плюс к этому «демоническая» хромота, горб и даже связь с дьяволом.
Итак, портрет был готов стараниями таких авторов хроник, как Р. Фабиан, Д. Росс и Б. Андрэ. Нужно было только талантливое перо, которое сделало бы получившуюся страшилку живой. Такое перо нашлось – Томас Мор, тогда ещё не лорд-канцлер, не автор «Утопии» и уж точно не католический святой, мученик за веру, а просто помощник лондонского шерифа; зато Мор провёл юность в доме Джона Мортона, епископа Или, а тогда уже кардинала. Этот прелат, уже упоминавшийся выше, был непримиримым врагом Ричарда III, постоянно плёл интриги при его жизни, (за что был всего лишь сослан в свою епархию в Уэльс) и непрерывно поливал его грязью после его смерти (за что был назначен лорд-канцлером). Полагают, что он-то и поведал Мору душераздирающую историю об изверге Ричарде, моральном и физическом чудовище. А великий английский гуманист в лице последнего Йорка показал пороки власти и обнажил пружины, движущие людьми вроде него или герцога Бэкингема (этот последний – достаточно значимый персонаж «Истории…»).
Истинный Ричард был к тому времени всеми забыт; большинство знавших его уже сошли в могилу. В летописях времён смены династий похожая картина. Все быстро сориентировались: кабатчики перекрасили белых вепрей (символ Ричарда III) на своих вывесках в синий цвет (синий кабан – знак тюдоровца графа Оксфорда), а хронисты сделали нужные Тюдору записи. Только один уже упоминавшийся летописец города Йорка на свой страх и риск написал: «В сей злосчастный день наш добрый король Ричард был побеждён в бою и убит, отчего наступило в городах великое горевание».
Последний гвоздь в гроб репутации невезучего короля вбил Шекспир. Он так гениально изобразил «чёрную легенду Англии» и так много раз его пьеса игралась на сцене, что если упомянешь Ричарда III, то рискуешь услышать что-нибудь вроде «А, это тот, который горбатый и своих племянников убил? Про него ещё Шекспир писал…».
Меж тем в английском законодательстве существует так называемая «поправка Ричарда Третьего» к закону о преследовании за клевету на умерших – оклевётанный должен был умереть не ранее определённо срока, куда меньшего, чем пятьсот лет, иначе многих режиссёров и артистов можно было бы заключить в тюрьму…
Заключение
Далеко не все персонажи шекспировских хроник так сильно отличались от своих прототипов.
Гэмфри Глостер («добрый герцог Гэмфри», как звали его в народе) и впрямь отличался воинственностью, энергичностью и ненавистью к кардиналу Бофору.
Граф Уорвик и правда был искусным политиком, талантливым полководцем и вообще харизматической личностью.
Лорд Клиффорд на самом деле был агрессивным и активным участником войны Роз, и он на самом деле убил графа Ратленда – только не зарубил, а застрелил из лука. Тут сыграли свою роль законы театра.
Людовик XI, король Франции, взаправду был хитрым и непостоянным политиком, дружащим только с победителями, вертящим законами и обязательствами по своему усмотрению. Ему ещё мало досталось от драматурга, изобразившего французского короля ещё не в те годы, когда тот стал жестоким параноиком, ненавидящим и боящимся всех вокруг.
Но это можно считать, скорее, случайностью. Шекспир не был так уж хорошо информирован об эпохе и, главное, в своих хрониках он не гнался за исторической правдой. За чем угодно – изображением чувств, увлекательностью повествования, обличением пороков власти, за хорошими сборами в театре, наконец, – но не за правдивостью событий.
Многого он просто не знал. Возможно, что-то просто не волновало драматурга. Возможно, он просто считал, что кое-чем и кое-кем можно пожертвовать, кроме того, это же театр, а не академия. К тому же, в любом случае Бард просто подчинился веяниям времени и требованиям идеологии. Цензура во времена Шекспира была жёсткая. Его коллегу по цеху, Бена Джонсона, дважды надолго сажали в тюрьму за шутки, намёки и каламбуры в его пьесах. Сам Шекспир имел проблемы из-за своего «Ричарда II», ведь королеву Елизавету иногда сравнивали с главным героем пьесы, потому что оба они давали много власти своим фаворитам. Шекспир, в отличие от Джонсона, отделался строгим внушением, вот только ему пришлось вырезать из пьесы сцену в парламенте, в которой король отрекается от власти (какое кощунство!).
Но влияние великого драматурга на умы и души, дополненное авторитетом Мора, сыграли с историками злую шутку. Как-то неприлично подвергнуть сомнению или тем более отрицать то, что утверждали такие люди и что вслед за ними повторяли сотни и тысячи писателей, учёных, режиссёров, исследователей. Уж очень монументален миф.
Нужно отличать историю от литературы.
Но гению Шекспира можно простить нечаянные и преднамеренные ошибки. Говоря словами самого драматурга:
Помилостивей к слабостям пера:
Грехи поэта выправит игра.
читать дальшеИсторические персонажи часто привлекали и привлекают писателей, художников и режиссёров. Одни люди прошлого удивляют своим умом, хитростью и коварством. Другие захватывают воображение своей храбростью и силой духа. Третьи остались в анналах истории как пылкие влюблённые, как мученики за веру или за науку, как личности, давшие начало великой загадке, как жестокие и милосердные, мудрые и глупые, самозванцы и отстранённые от престола, полководцы и торговцы, монархи и монахи – те, чьи имена стали нарицательными.
Многие писатели обращались к драматическим эпизодам истории, к временам, о которых интересно писать и читать. К Смутному времени, к разнообразным революциям, к опричнине, к крестовым походам или к войне Алой и Белой розы.
О последней эпохе в этом списке российским читателям известно в основном из хроник Шекспира (в первую очередь «Ричарда III») и книги Р. Л. Стивенсона «Чёрная стрела». Ещё, может быть, из тьмы любовных романов, посвящённых Анне Невилл (той самой шекспировской леди Анне). Шекспир, безусловно, самый талантливый и именитый в этом списке. Если обратиться к его хроникам, то обнаружишь масштабную, захватывающую дух картину феодальной войны.
Война Роз и впрямь оказалась невероятно интересной во всех смыслах темой. Шекспира, осмелюсь предположить, заинтересовали яркие характеры того времени. Характеры и правда яркие без преувеличения. Шекспира можно было бы отложить, изредка перечитывая, если бы не одна-единственная фраза хрониста города Йорка об одном из самых знаменитых персонажей пьес Шекспира – короле Ричарде III. Вот она: «В сей злосчастный день наш добрый король Ричард был побеждён в бою и убит, отчего наступило в городах великое горевание». Горевание? По убийце, злодею и узурпатору?
Маленькое подозрение рождает большое подозрение.
Начать стоит с того, что хронология событий драматурга не особо волновала. В «Ричарде III», например, действие начинается арестом Кларенса, далее следует знаменитая сцена сватовства Глостера к леди Анне, потом сообщается, что король вскоре умрёт, а протектором будет назначен всё тот же Глостер. А ведь в реальности эти события шли в другой последовательности: герцог Глостер женился в 1472-м году, Кларенса арестовали в 78-м, а король Эдуард умер и вовсе в 83-м.
В «Генрихе VI» Шекспир счёл нужным ввести двух новых персонажей – Эдуарда, впоследствии короля, и Ричарда, потом герцога Глостера, - в последних сценах второй части трилогии. Они ручаются за своего отца, герцога Йорка, стало быть, их слово уже имеет какой-то вес; а Ричард в битве при Сент-Олбансе убивает герцога Сомерсета и трижды спасает графа Солсбери от смерти. Между тем Эдуарду в то время было 13 лет, а Ричарду и вовсе 3 года. Того же будущего герцога Глостера драматург представляет в третьей части «Генриха VI» главной движущей силой партии Йорков – мальчика 3-х – 8-ми лет. Настоящий возраст был не важен: ведь Ричард должен был убивать на протяжении всей пьесы, а не только в её конце. Вообще показательно, что во многих постановках шекспировской пьесы и литературных произведениях он преподносится куда старше, чем был на самом деле – словно образ 17-тилетнего убийцы смущает интерпретаторов. Меж тем изначально у Шекспира он юный изверг, начиная со своего первого появления; время в хрониках словно бы спрессовано, год как день, и одновременно время монументально, исторично, величественно. Исключением является как раз последняя (по хронологии событий) пьеса «Ричард Третий», где время словно срывается с цепи, а события, закрученные вокруг единственного главного героя, сменяют друг друга с такой быстротой, что напоминают современный боевик.
Литература
Великий драматург для создания своих хроник пользовался трудом У. Холиншеда, а тот, в свою очередь, рассказывая о событиях конца войны Роз, использовал книгу Томаса Мора «История Ричарда III». Вот что Мор пишет о главном герое своей «Истории…»: «Третий сын, Ричард, о котором сейчас мы поведём речь, был умом и духом равен каждому из них (своих братьев), но в телесной мощи и доблести далеко уступал им обоим: мал ростом, дурно сложен, с горбом на спине, левое плечо намного выше правого, неприятный лицом – весь таков, что иные вельможи обзывали его хищником, а прочие и того хуже. Он был злобен, гневлив, завистлив с самого своего рождения и даже раньше.
На войне он был весьма недурным военачальником, ибо к ней он был куда более расположен, нежели к миру. Часто он побеждал, иногда терпел поражения, но даже его соперники не приписывали это неспособности или трусости с его стороны. Говорили, что он легко тратит деньги и порой не по возможностям щедр: богатыми дарами он приобретал себе непрочную дружбу, но ради этого был вынужден разбойничать и грабить в других местах, навлекая прочную ненависть. Он никогда не доверял никому своих планов, кроме тех, в ком нуждался для их выполнения; но даже им он не открывался ни раньше, ни больше, чем требовало дело. Любую роль он мог принимать, играть и старательно выдерживать: веселье, суровость, важность, распущенность принимал он на себя и хранил по мере надобности. Он был скрытен и замкнут, искусный лицемер со смирением на лице и высокомерием в сердце; внешне льстивый перед теми, кого внутренне ненавидел, он не упускал случая поцеловать того, кого думал убить; был жесток и безжалостен, не всегда по злой воле, но чаще из-за честолюбия и ради умножения или сохранения своего имущества».
Моровский образ перекочевал в пьесы Шекспира. Но драматург внёс свои коррективы – ему было мало одностороннего «чёрного образа». Шекспировский Ричард, одинокий и озлобленный, открывает галерею «героев с комплексом неполноценности», несущих ту или иную стигму – точнее, продолжает, так как первым подобным персонажем у Шекспира был мавр Арон из «Тита Андроника», а продолжают эту линию и Шейлок, и Эдмунд, и Отелло… Драматург рассматривал изоляцию мавра (даже дважды), еврея, незаконнорожденного. Стигма Ричарда самая страшная – уродство. Спрашивая
«Но если Ричард не получит царства, -
Каких ему ждать радостей от мира?
Найду ль блаженство я в объятьях женских
И наряжусь ли в яркие одежды –
Пленять красавиц взором и речами?»
(«Генрих VI», ч. 3, III, 2),
он отвечает:
О, жалкая мечта! Её достигнуть
Трудней, чем двадцать обрести корон.
Я в чреве матери любовью проклят:
Чтоб мне не знать её законов нежных,
Она природу подкупила взяткой,
…
Стал я как хаос, иль как медвежонок,
Что матерью своею не облизан
И не воспринял образа её.
Таков ли я, чтобы меня любили?
О, дикий бред – питать такую мысль!»
(Там же)
Итак, Глостер приходит к выводу, что «иной нет радости мне в мире, как притеснять, повелевать, царить над теми, кто красивее меня». Его переполняет ненависть ко всему миру и в первую очередь к себе («пока над этим туловищем гадким не увенчает голову корона»). После этого монолога начинается череда убийств, которая оканчивается только смертью самого Ричарда. Таким он выведен в последней части трилогии «Генрих VI».
В «Ричарде III» Глостер предстаёт несколько другим. Ненависть осталась, но она запрятана где-то в глубине души. Теперь Ричард – весёлый убийца, наследник Порока из средневековых моралите, «Jack», то есть «шут». Он не предаёт и не лицемерит – он виртуозно актёрствует. Для него важен не столько трон, сколько процесс плетения интриг. Он и леди Анну, и королеву Маргариту нарочно злит – так ведь интересней! Его цель – убедить Анну в своей непричастности к убийствам её родни, а на её вопрос «Так короля убил не ты?» он отвечает «Пусть я». Он играет, развлекается. Но время начинает работать против него – не время в бытовом понимании, а сама История. Начиная со сцены, где герцогиня Йоркская проклинает его, Ричард становится загнанным зверем: бьет гонца, обманывает королеву Елизавету споро и без увлечения. Перед битвой при Босворте его вдруг начинает мучить совесть, в день сражения Ричард неожиданно замечает: «А на земле роса как капли слёз…». По закону жанра, вскоре настает и его очередь проиграть. Часто его сравнивают с пушкинским Борисом Годуновым («Душа горит, нальётся сердце ядом, как молотком стучит в ушах упрёк, и всё тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах… и рад бежать, да некуда») и с пушкинским же Гришкой Отрепьевым, чёртиком из табакерки («А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой…»). Судьба узурпаторов и самозванцев часто схожа:
Бой выигран. Издох кровавый пёс.
(«Ричард III», V, 5)
И впрямь «кровавый». Счёт жертв Ричарда в пьесе перевалил за десяток – точнее, он убивает или приказывает убить одиннадцать человек, и это, не говоря о тех, кого он лишил жизни в бою «за кадром». И Генриха VI «злобно погрузив кинжал ему под ребро, он пронзил и прикончил» (пишет Мор). И Эдуарда Ланкастера «при Тьюксбери в сердцах заколол» (его признание в начале посвящённой ему пьесы). И родного брата Кларенса приказал утопить в бочке мальвазии. И Гастингса, Риверса, Вогена и Грея беззаконно казнил. И принцев, своих племянников, погубил. И по его тайному приказу «удалилась Анна в лучший мир» (его жена).
Последнего Йорка сверг Генрих Тюдор – Шекспир называется его исключительно графом Ричмондом, возможно, опасаясь упоминать царствующую фамилию на сцене, – а история побеждённых, как известно, пишется победителями. Был ли король Ричард таким извергом, каким его изобразили Мор и Шекспир?
Начать стоит с того, что уродом Ричард не был. Низкого роста и хрупкого сложения – да, одно плечо выше другого и лёгкая хромота – да, но не более того. Никакой сухорукости и никакого горба нет и в помине на его портретах. Ричард участвовал во многих битвах войны Роз и, насколько известно, был отличным воином и наездником, а как бы ему это удалось при таком букете увечий?
Почему ему приписали физические недостатки – стоит небольшого обсуждения. Об этом писал ещё Гиппократ, и как минимум до XVIII века считалось, что внешний и душевный облик непосредственно связаны между собой. Тот есть, если человек горбат, то он «горбатый телом и душой». В неосознанном виде это убеждение существует до сих пор. Внешние недостатки и аномалии при рождении (вроде рождения с зубами и волосами считались ещё одним доказательством того, что Ричард III – не человек, а исчадие ада. Кроме того, король действительно прихрамывал, и для потомков это считалось неоспоримым доказательством нечеловеческой природы – ведь, по легенде, когда Бог сбросил дьявола с небес, тот охромел.
Если исследовать биографию Ричарда, игнорируя выпады Мора и летописцев эпохи Тюдоров, то всё предстаёт совершенно в ином свете. Реальный Йорк был военачальником не просто «недурным», а исключительным – одним из лучших воинов и полководцев Европы того времени, а уж в партии Йорка он не знал себе равных, за исключением своего брата Эдуарда IV. Именно 18-летний Ричард прорвал линию войск графа Эксетера в сражении при Барнете и переломил этим ход боя. Именно атака его отряда спасла исход битвы при Тьюксбери несколько месяцев спустя. Во главе 10-тысячной армии не кто иной, как герцог Глостер, разбил шотландское войско и загнал шотландского короля в Эдингбурский замок; по результатам мирного договора он выторговал Англии важную крепость Бервик. Что касается талантов Ричарда в области управления вверенной территорией, то нельзя не отдать ему должное.
После подавления описанного Шекспиром в последней части трилогии мятежа Уорвика, закончившегося битвами при Тюксбери и Барнете, упомянутыми выше, династия Ланкастеров прервалась, и война закончилась. Ричард, который был незаменим для короля во время тех событий, получил от него в надел северные графства, страдающие от набегов шотландцев и засилья ланкастерцев, давно забывшие, что такое мир. Практически все восстания начинались в тех мятежных краях. Через определённое время на севере воцарился мир, а из опоры Ланкастеров те места превратились в главный оплот Йорков. Именно к городу Йорку Глостер обратился впоследствии, когда ему понадобились войска для борьбы с королевой Елизаветой. Север долгое время открыто протестовал против Тюдоров.
Тюдоры продолжили многие начинания последнего Йорка, например, в области освоения морских пространств. Интересно, что Ричард первым из английских королей принял под своё покровительство труппу актёров.
Девиз Ричарда был таков: «Loyalte me lie», то есть «Верностью связан», и носитель его вполне оправдал. Во всей истории войны Роз вряд ли наберётся хотя бы пять рыцарей, которые ни разу не перешли на другую сторону. Настоящий Ричард, в отличие от одноимённого с ним персонажа пьесы, был одним из тех немногих: бросился спасать Эдуарда, своего брата, когда тот попал в плен в 1469-м г., и затем разделил с ним все тяготы изгнания, когда тому пришлось бежать из-за мятежа Уорвика. Между тем все остальные короля бросили – Уорвик, известный под прозвищем «Kingmaker» («Делатель королей») казался уж слишком могучим и влиятельным, чтобы ему можно было противостоять: если он решил посадить королём Ланкастера – так тому и быть. На его сторону перешёл даже герцог Кларенс, брат Эдуарда и Ричарда. Однако победа над Уорвиком и возвращение трона Йоркам оказались вполне возможны, и далеко не в последнюю очередь благодаря герцогу Глостеру. Ричард никогда не требовал награды за то, что делал. Такая верность и скромность в те времена, когда понятие преданности умерло вообще, была просто феноменальной. Трудно объяснить её лицемерием Ричарда.
Для короля Глостер был человеком, которому можно было поручить самое сложное задание и не награждать ничем взамен. А уж жители Йорка звали герцога на помощь по любому поводу – от нападения шотландцев до спора из-за запруды на реке (сохранились документы). Даже пожалование титулом лорда Севера выглядит очередным испытанием, о чём было рассказано выше. Другие титулы Глостера – коннетабль Англии, лорд-адмирал, ответственный за сбор войск на Западе, – также требовали напряжения сил и внимания.
После мятежа Уорвика в Англии не велись войны до самой битв при Босворте (1485 г.). Король Эдуард больше не предпринимал военных эскапад, за исключением ловкой выходки, с помощью которой королю удалось выкачать деньги из парламента. Он объявил продолжение Столетней войны и собрал 118 625 (!) фунтов стерлингов. Однако во Францию двинулся только через четыре года, когда парламент потребовал воевать или же вернуть взятые деньги. Когда английская армия – по словам Филиппа Коммина, такое огромное войско ещё не ступало на французскую землю, – высадилась по су сторону Ла-Манша, оказалось, что у союзника английского короля, герцога Бургундского, мало войск и средств, которые он истратил в мелких сватках. Тогда Эдуард преспокойно согласился на союз, предложенный королём Франции. Людовик XI обязывался платить Йорку ежегодно по 10 000 ф. ст., и ещё 15 000 заплатить сейчас же. Остальные военачальники тоже получили свою плату – кроме щепетильного Глостера, которому это стоило ненависти со стороны французской короны (ещё десять лет спустя регентша Анна де Боже, дочь Людовика, поддерживала притязания Тюдора на английский трон), что компенсировалось бешеной популярностью на родине. Герцог Бургундский прознал о договоре, явился в лагерь англичан и обвинил короля Англии в измене. Тот спокойно посоветовал ему присоединиться к союзу. Герцог изрыгнул поток брани и в гневе покинул лагерь бывших союзников. Эдуард не прогадал: через некоторое время герцог Бургундский погиб в битве при Нанси, а союз с Францией приносил большой доход. Французский король был рад, что так легко отделался, и шутил, что прогнал англичан дешевле, чем его отец, Карл VII: тот – солдатами, а он – пирогами с олениной и добрым вином.
Эдуард был невоздержан: много пил, много ел, развратничал. Это подорвало его здоровье – полагают, впрочем, что он подхватил малярию во французском походе, но авторы хроник морализаторски подчёркивают вину именно грехов короля. В военные дела он больше не ввязывался. Когда возникли проблемы с Шотландией, и когда появился повод отхватить у них пограничную крепость Бервик, ранее принадлежавшую англичанам, король послал туда Глостера. Ричард вообще с последнее время был его правой рукой, несмотря на то, что редко появлялся в Лондоне. Кроме него Эдуард во всём слушался королеву и её родственников, которых поставил на важные должности и одарил доходными постами. Умирая, он назначил Ричарда регентом при своём юном сыне, но, пока весть о смерти Эдуарда добралась до Йорка, клика Вудвилов и Греев (родня королевы) успела перехватить инициативу – ненадолго, потому что вскоре под Лондоном появились отряды Глостера.
Собственно, тут мы подходим к теме ужасных преступлений последнего Йорка, и стоит теперь их разобрать.
История
Эдуард Йорк «к друзьям и врагам относился с равным безразличием», не отличаясь нравственной устойчивостью. Но король не стал бы поручать своему младшему брату, принцу крови, собственноручно марать руки убийством Генриха VI. По некоторым данным, свергнутого Ланкастера и вовсе казнили. Томас Мор в своей «Истории…», излагая версию убийства Генриха, постоянно добавляет «Говорят,…», «Упорно повторяют…», «Полагают…», «Как люди отметили…»; он просто был не прочь передать слушок, тем более что это способствовало его целям. Мор честно сообщает, что это всего лишь слухи, но подаёт их так, что читатель невольно верит им, учитывая, к тому же, прочие злодеяния Ричарда. А Шекспир, по-видимому, хотел показать поведение Глостера после убийства, напоминающее истерику:
«Когда хоть искру жизни сохранил ты, -
В ад, в ад ступай и расскажи, что я
(снова пронзает его)
Тебя послал туда, что я не знаю
Ни жалости, ни страха, ни любви»
В этой сцене Генрих VI произнёс длинную речь, наполненную отнюдь не благими пожеланиями Ричарду; он сообщил, что Глостер «пришёл в мир…, чтобы терзать людей» и проч., и проч.. Ричард, с его болезненным восприятием, пришёл в ярость и убил старого короля. Эта психологическая сцена понадобилась потому, что на самом деле никаких мотивов убийства у реального Глостера не было. О смерти Генриха известно очень мало, но то, что младшему Йорку не было нужды убивать его, тем более, собственноручно – очевидно. Впрочем, о мотивации заботился только Шекспир, остальным хватало «демонологического» объяснения.
Последнего Йорка также обвинили в убийстве сына Генриха VI, Эдуарда Ланкастера. Прослеживается линия тюдоровских хронистов: сперва в убийстве обвинялись просто сторонники Йорка, в том числе лорд Гастингс, затем именно братья короля Эдуарда, затем уже один Ричард. Однако отряд Эдуарда Ланкастера, принца Уэльского, был разбит войсками герцога Кларенса, а не Глостера, да и вообще, принц, по всей видимости (потому что утверждать наверняка спустя столько лет всё же невозможно), пал в бою. Здесь тоже нет ни единого факта против Ричарда, но для тюдоровских хронистов и их последователей работала «презумпция виновности».
Далее следует убийство Кларенса. Вот если кто и был в семье Йорков интриганом и чёрной овцой, так это он. Кларенс много лет враждовал с Глостером из-за давней истории с Анной Невилл – той самой Леди Анной, дочерью Делателя Королей. Увы, знаменитой шекспировской сцены обольщения у гроба Генриха VI не было, и быть не могло – и дело не только в совершенно неправдоподобных обстоятельствах этой встречи.
Судя по переписке и всем обстоятельствам, брак Анны и Ричарда был заключён по любви или, по крайней мере (за давностью лет можно только предполагать), по дружбе. Они были дальними родственниками и воспитывались вместе. Когда Глостер после подавления мятежа Уорвика вознамерился жениться на осиротевшей дочери Делателя Королей, Кларенс безуспешно пытался им помешать; как муж сестры Анны, он владел и её, Анны, приданым, и отнюдь не хотел его терять. Глостер отказался от богатых земель Невиллов, но Кларенс не поверил ему и предпринял глупую попытку помешать брату: спрятал Анну в каком-то трактире в Лондоне. Ричард прочёсывал столицу несколько дней. Девушка убежала, Глостер её нашёл… Всё закончилось свадьбой и полным разрывом между братьями. Глостер официально отказался от приданого невесты («Но этот брак во многом мне поможет», пишет Шекспир…). Несмотря на всё это, когда король, устав от интриг и неповиновения Кларенса, в 1478 г. (семь лет спустя после свадьбы Ричарда) заключил его в Тауэр и предал суду, младший брат пытался его защищать. Хотя неприязнь королевиной родни к нему была сильна, Глостер приехал в Лондон, чтобы просить за брата. Ричарда Эдуард проигнорировал; а вскоре Кларенс скоропостижно скончался в Тауэре… Между старшим и младшим братом, насколько можно судить, пролегла трещина после этих событий – Глостер больше не приезжал в Лондон до своей победы в шотландской войне, когда вынужден был ненадолго прибыть ко двору по этому поводу. Несмотря на всё это, король назначил его лордом-протектором при своё сыне, Эдуарде V – на момент восшествия на трон ему было 12 лет. Родня королевы попыталась захватить власть и объявить регентом графа Риверса, дядю юного короля по материнской линии, сохранились даже несколько указов за его подписью. Однако Глостер перехватил инициативу и уничтожил заговор на корню буквально «без единого выстрела». Риверс, Грей и Воген были преданы суду, осуждены как изменники и казнены, тогда как по Шекспиру они даже скорее убиты; шекспировский Ричард не заботится даже о видимости законности.
Что касается следующего в списке жертв – лорда Гастингса, то с ним, бывшим сторонником Ричарда, перешедшим в партию Елизаветы Вудвил, не всё ясно. По Шекспиру и Мору это просто жестокое и бессмысленное убийство, но всё было гораздо сложнее. Вдовствующая королева вместе с епископом Мортоном, лордом Стэнли и некоторыми другими господами начала плести новый заговор, в который Гастингс оказался вовлечён через Джейн Шор, фаворитку покойного Эдуарда IV, перешедшую лорду-камергеру (таково было звание Гастингса) «по эстафете». Но, тем не менее, Гастингса казнили неприлично быстро, без соблюдения формальностей. Впрочем, Глостер получил от Эдуарда IV звание коннетабля Англии и обладал правом чрезвычайного суда, так что закон нарушен не был. Эту привилегию данный коннетабль использовал всего один раз. Других лордов из партии королевы Ричард не тронул, но, как видно из примера Гастингса и, затем, Бэкингема, друзей-изменников карал жестоко. Если кто-то вход к нему в доверие, он верил этому человеку до последнего – можно судить об этом на этих же двух примерах, особенно – Бэкингема, но это будет чуть позднее.
Далее в списке жертв значатся принцы, племянники Ричарда, которых он отстранил от власти. Эта загадка до сих пор не разгадана полностью, – неизвестно, когда именно пропали принцы (но, по документам, уже после гибели Ричарда при Босворте), неизвестно точно, были ли они убиты. Но однозначно можно сказать, что их убийство совершенно не было выгодно Ричарду.
Дело в том, что мальчики были объявлены незаконнорожденными, и произошло это отнюдь не так, как показывают Мор и вслед за ним Шекспир. Задолго до этих событий, ещё когда Эдуард объявил, что женился на Елизавете Вудвил, его мать Сесилия Невилл, герцогиня Йоркская, выступила с сенсационным заявлением: её старший сын уже женат на леди Элизабет Люси. Тогда эта тема была «прикрыта», но после смерти короля, когда Ричард уже стал протектором, на собрании лордов в Вестминстере епископ Бата и Уэльса Роберт Стилингтон объявил, что сам обручил Эдуарда и Элизабет Люси. Теперь этот факт нельзя было скрывать, и, после небольшого периода замешательства, лорды пригласили на трон Ричарда. Это совершилось в обход сына покойного герцога Кларенса, но тот тоже был ещё совсем юн, а в памяти англичан жив был пример Генриха VI, взошедшего на трон ребёнком, и те бедствия, которые произошли от борьбы клик при нём. Страна хотела получить надёжного короля, и Ричард согласился принять корону.
Что касается сыновей Эдуарда, то они жили в Тауэре – но не в мрачных подземельях, которые возникают в воображении при этом слове, а в той его части, что была резиденцией короля. Елизавета и её дочери первое время укрывались в Вестминстерском аббатстве, но ещё до коронации Ричарда вдовствующая королева – теперь уже просто леди Грей, по первому мужу, – согласилась выйти из убежища и занять место при дворе. Ричарду, даже без учёта его морального облика, ни к чему было их убивать – они и без того не были претендентами на трон, напротив, их смерть заставила бы всколыхнуться подозрения о законности восшествия короля на трон. Сохранились документы, касающееся «лорда незаконного сына» (то есть Эдуарда V), относящиеся к периоду непосредственно перед битвой при Босворте. Мальчики были живы, пока к столице не подошёл Генрих Тюдор…
Теперь об убийстве королевы Анны и пресловутого сватовстве к племяннице, которое Шекспир так замечательно показал. По пьесе Ричард ловко подчиняет себе вдовствующую королеву – мать убитых им принцев! – и она, словно сонамбула, идёт исполнять его приказ (некоторые режиссёры (см. фильм с И.Маккеленом в роли Ричарда) исправляют этот момент, показывая, что Елизавета соглашается со своим врагом только для вида). Планы короля насчёт племянницы представлены как отвратительное кровосмешение, но на самом деле такие браки в те времена были почти обычным делом. Подобного рода планы – относительно своей племянницы Марии Бургундской – вынашивал и герцог Кларенс; помешали ему только политические взгляды Эдуарда IV. Впрочем, это обвинение снято с реального Йорка уже давно по той простой причине, что оно просто не имело смысла. Старшая дочь Эдуарда IV Елизавета Йоркская была вместе с остальными отпрысками короля объявлена незаконнорожденной. То есть браком с ней Ричард признавал её законность, а значит, и тот факт, что он узурпировал престол. А это было бы более чем глупо; не говоря уже о том, что Анна была давно и тяжело больна туберкулёзом, а недавняя смерть их с Ричардом десятилетнего сына усугубила болезнь. Эти две потери были сильным ударом для короля.
И надо сказать, что браки между близкими родственниками требовали особого разрешения Папы Римского. А запросов Понтифику Ричард не посылал – иначе бы в архивах Ватикана остались бы какие-нибудь следы. Впрочем, вдова Эдуарда IV Елизавета Вудвил, по всей видимости, строила насчёт своей старшей дочери определённые планы: она обещала отдать её в жёны Генриху Тюдору (что впоследствии и было проделано) и одновременно позволяла дочерям близко контактировать с королём, похоже, надеясь, что обойти парламентский акт Ричард сумеет. Стоит прибавить, что свои махинации она проделывала после смерти единственного наследника короля, напирая на продолжение династии. Но это не особенно важно, и тем более не было важно для Шекспира, для которого сцена с королём Ричардом и Елизаветой была поводом лишний раз показать коварство, ум и дьявольскую изворотливость главного антигероя хроники. Демагогия шеспировского Ричарда – «Мой с ней союз – иного нет спасенья, мой с ней союз – он должен нас спасти» – просто поражает.
Ричарда сгубили его благородство и вера в союзников. «Гений зла» не репрессировал мятежников и их семьи, хотя и не доверял им. А те не посчитали зазорным предать короля. Герцог же Бэкингем, Генри Стаффорд, был союзником и даже другом Ричарда – он первый поддержал его во время конфликтов после смерти Эдуарда. Но он был весьма знатен и имел даже право на престол – на этот крючок его поймал епископ Мортон, сосланный Ричардом в Уэльс, и встречавшийся там с Бэкингемом. Ричард долгое время не верил в то, что его друг действительно собирает мятежную армию из своих вассалов, писал Бэкингему письма, но, когда положение стало ясным, приказал не наносить его людям вреда – ни военным, ни гражданским (как сказали бы сейчас). Это был не глупо-благородный, а довольно верный ход.
Мятеж Бэкингема провалился. Зачастую мятежников сплачивала мысль, что в случае поражения им не будет пощады – но благодаря указу Ричарда у них был выход. Когда армия Стаффорда захлебнулась в разлившихся водах Северна, началось повальное дезертирство, и претендент на трон быстро остался без войска. Бэкингема арестовали, когда он прятался в доме своего слуги; он требовал встречи с королём, но Ричард отказался с ним разговаривать. Стаффорда судили и приговорили к казни.
После этого, казалось, настал мир; Ричард созвал парламент, один из самых либеральных за историю Англии. Но вскоре умер сын короля, затем королева, и немного времени прошло, прежде чем на горизонте появились корабли Тюдора.
Он, граф Ричмонд, убивает последнего Йорка в пьесе Шекспира. За Ричмонда силы добра, на него работает и Ричардова нечистая совесть. Первый Тюдор был приукрашен – да ещё как – Шекспиром по вполне понятной причине: «Драматические хроники» были написаны в правление Елизаветы I, внучки Генриха VII. Интересно, что идеальный шекспировский граф Ричмонд явно не выдерживает сравнения с Ричардом III. Бегает по Босвортскому полю какой-то человечек, выкрикивает патетические лозунги: «Британия безумствовала долго, самой себе удары нанося!». Хороший персонаж, но не запоминающийся никому. Так и должно было быть: театрального Ричарда сражает не какой-то Ричмонд, а сама судьба, само Провидение.
В реальности всё было куда проще, обыденней и неприятней: исход битвы при Босворте решило предательство лорда Стэнли, его брата сэра Томаса Стэнли и графа Нортумберленда. Стэнли, между прочим, был отчимом Тюдора, но репрессий избежал.
Когда левый фланг королевской армии под предводительством герцога Норфолка начал гибнуть, Ричард послал гонцов к Нортумберленду и Стэнли. Нортумберленд на приказ не среагировал – его отряды стояли в строевом порядке всё сражение. Стэнли выступать не собирался. В этот момент до Ричарда дошла страшная весть: левый фланг его армии уничтожен, а Норфолк убит. Тогда король решил предпринять последнюю попытку выиграть сражение – убить Тюдора самому. Те приближённые, что остались при нём, убеждали его бежать, но король отказался. Он и остатки его войска – не более тысячи человек, тогда как у Тюдора после массовой измены армия увеличилась примерно до 11-ти тысяч воинов – спустились с холма Эмбьен-Хилл, внизу перешли на галоп и со всего размаху врезались в ряды врагов. Ричард был вооружён секирой, которой буквально прорубил себе дорогу через охрану Тюдора. Под королём убили лошадь, он ухитрился достать другую и остаться при этом в живых. («A horse! A horse! My kingdom for a horse! » («Коня! Коня! Престол мой за коня!»)) Когда он добрался до Тюдора и даже успел убить вражеского знаменосца, в тыл его небольшому отряду ударила конница Стэнли. Вскоре последние солдаты Ричарда были или убиты, или тяжело ранены, или взяты в плен. Тюдор отшатнулся от врага, предоставив его своим воинам. Ричарда порубили на куски, а его разрубленную корону после боя лорд Стэнли нашёл в кустах боярышника и тут же водрузил на голову победителя Тюдора, теперь уже короля Генриха VII.
Вот – с головы кровавого злодея
Украденную им я снял корону,
Чтоб ею увенчать твоё чело.
(«Ричард III», V,5)
Acta est fabula.
История и литература
Во времена войны Роз труп поверженного врага выставляли где-нибудь на рыночной площади на несколько дней, чтобы все убедились, что он и впрямь мёртв. Так поступили и с Ричардом. Но и после тихого захоронения его злоключения не закончились. При Генрихе VIII останки последнего Йорка вместе с дешёвым надгробием, которое обошлось скаредному отцу тогдашнего монарха в 10 фунтов и 1 шиллинг, выбросили в реку Сор; из королевского гроба ещё несколько лет поили лошадей в близлежащей гостинице, а потом сделали из него основание для крыльца.
А выдуманное тюдоровцами пугало ещё долгое время вдохновляла людей искусства на новые постановки и экранизации шекспировского «Ричарда III» Но ещё дольше продлились скитания короля Ричарда в литературе. О горбатом Дике и прекрасной Анне (которая, конечно, любила другого) изваяли уже не один том любовных романов. Такого отрицательного персонажа писатели сто лет не могли выдумать. А виной всей этой шумихе внутриполитические проблемы преёмника Ричарда.
Дело в том, что Генрих VII был непопулярен. В его времена были раздавлены феодалы, «овцы пожирали людей», налоги сделались невероятно тяжёлыми, против нищих и бродяг принимались жесточайшие меры. Экономный король не раздавал хлеба за госсчёт в голодные годы. Феодалам не нравился не в меру самостоятельный Ричард, к тому же часто делавший жесты в сторону третьего сословия. А в результате они получили Тюдора, который окончательно добил феодализм, – в этом и состоит единственная сомнительная заслуга Генриха перед историей. После себя он оставил казну не просто без долгов, но и наполненной под завязку – неслыханное дело. Впрочем, короля ненавидели как раз за это, ведь огромную сумму он собрал за счёт налогов и штрафов, взимаемых с народа и с феодалов. Вдобавок ко всему, по отцу Генрих VII был валлийцем, а жителей Уэльса в те времена англичане не любили и считали дикарями. При всём этом прав на трон у него практически не было; он был потомком бастарда Джона Гонта, герцога Ланкастерского, по женской линии.
Можно представить, с какой тоской и ностальгией вспоминали Йорков – правление Эдуарда IV и особенно Ричарда III. Поэтому Тюдор занялся активной пропагандой. С Эдуардом уже ничего уже нельзя поделать – Генрих был женат на его дочери Елизавете, – так что пришлось ограничиться рассказами о его распутстве, а вот свергнутого непосредственно Тюдором Ричарда сделали и уродом, и убийцей, и беспринципным узурпатором. Стоит добавить, что дальняя родня королевского дома (бастарды, потомки по женской линии и т.п.), вполне мирно существовавшая при Йорках, была под корень изведена Тюдорами (Генрих и сам-то был не из ближних и закономерно боялся свержения). А это тоже нравилось далеко не всем. Поэтому последний Йорк по тюдоровской версии убивал такое множество королей и принцев крови. Плюс к этому «демоническая» хромота, горб и даже связь с дьяволом.
Итак, портрет был готов стараниями таких авторов хроник, как Р. Фабиан, Д. Росс и Б. Андрэ. Нужно было только талантливое перо, которое сделало бы получившуюся страшилку живой. Такое перо нашлось – Томас Мор, тогда ещё не лорд-канцлер, не автор «Утопии» и уж точно не католический святой, мученик за веру, а просто помощник лондонского шерифа; зато Мор провёл юность в доме Джона Мортона, епископа Или, а тогда уже кардинала. Этот прелат, уже упоминавшийся выше, был непримиримым врагом Ричарда III, постоянно плёл интриги при его жизни, (за что был всего лишь сослан в свою епархию в Уэльс) и непрерывно поливал его грязью после его смерти (за что был назначен лорд-канцлером). Полагают, что он-то и поведал Мору душераздирающую историю об изверге Ричарде, моральном и физическом чудовище. А великий английский гуманист в лице последнего Йорка показал пороки власти и обнажил пружины, движущие людьми вроде него или герцога Бэкингема (этот последний – достаточно значимый персонаж «Истории…»).
Истинный Ричард был к тому времени всеми забыт; большинство знавших его уже сошли в могилу. В летописях времён смены династий похожая картина. Все быстро сориентировались: кабатчики перекрасили белых вепрей (символ Ричарда III) на своих вывесках в синий цвет (синий кабан – знак тюдоровца графа Оксфорда), а хронисты сделали нужные Тюдору записи. Только один уже упоминавшийся летописец города Йорка на свой страх и риск написал: «В сей злосчастный день наш добрый король Ричард был побеждён в бою и убит, отчего наступило в городах великое горевание».
Последний гвоздь в гроб репутации невезучего короля вбил Шекспир. Он так гениально изобразил «чёрную легенду Англии» и так много раз его пьеса игралась на сцене, что если упомянешь Ричарда III, то рискуешь услышать что-нибудь вроде «А, это тот, который горбатый и своих племянников убил? Про него ещё Шекспир писал…».
Меж тем в английском законодательстве существует так называемая «поправка Ричарда Третьего» к закону о преследовании за клевету на умерших – оклевётанный должен был умереть не ранее определённо срока, куда меньшего, чем пятьсот лет, иначе многих режиссёров и артистов можно было бы заключить в тюрьму…
Заключение
Далеко не все персонажи шекспировских хроник так сильно отличались от своих прототипов.
Гэмфри Глостер («добрый герцог Гэмфри», как звали его в народе) и впрямь отличался воинственностью, энергичностью и ненавистью к кардиналу Бофору.
Граф Уорвик и правда был искусным политиком, талантливым полководцем и вообще харизматической личностью.
Лорд Клиффорд на самом деле был агрессивным и активным участником войны Роз, и он на самом деле убил графа Ратленда – только не зарубил, а застрелил из лука. Тут сыграли свою роль законы театра.
Людовик XI, король Франции, взаправду был хитрым и непостоянным политиком, дружащим только с победителями, вертящим законами и обязательствами по своему усмотрению. Ему ещё мало досталось от драматурга, изобразившего французского короля ещё не в те годы, когда тот стал жестоким параноиком, ненавидящим и боящимся всех вокруг.
Но это можно считать, скорее, случайностью. Шекспир не был так уж хорошо информирован об эпохе и, главное, в своих хрониках он не гнался за исторической правдой. За чем угодно – изображением чувств, увлекательностью повествования, обличением пороков власти, за хорошими сборами в театре, наконец, – но не за правдивостью событий.
Многого он просто не знал. Возможно, что-то просто не волновало драматурга. Возможно, он просто считал, что кое-чем и кое-кем можно пожертвовать, кроме того, это же театр, а не академия. К тому же, в любом случае Бард просто подчинился веяниям времени и требованиям идеологии. Цензура во времена Шекспира была жёсткая. Его коллегу по цеху, Бена Джонсона, дважды надолго сажали в тюрьму за шутки, намёки и каламбуры в его пьесах. Сам Шекспир имел проблемы из-за своего «Ричарда II», ведь королеву Елизавету иногда сравнивали с главным героем пьесы, потому что оба они давали много власти своим фаворитам. Шекспир, в отличие от Джонсона, отделался строгим внушением, вот только ему пришлось вырезать из пьесы сцену в парламенте, в которой король отрекается от власти (какое кощунство!).
Но влияние великого драматурга на умы и души, дополненное авторитетом Мора, сыграли с историками злую шутку. Как-то неприлично подвергнуть сомнению или тем более отрицать то, что утверждали такие люди и что вслед за ними повторяли сотни и тысячи писателей, учёных, режиссёров, исследователей. Уж очень монументален миф.
Нужно отличать историю от литературы.
Но гению Шекспира можно простить нечаянные и преднамеренные ошибки. Говоря словами самого драматурга:
Помилостивей к слабостям пера:
Грехи поэта выправит игра.
@темы: история, литература, война Роз, Шекспир
-
-
20.01.2012 в 19:11Но влияние великого драматурга на умы и души, дополненное авторитетом Мора, сыграли с историками злую шутку.
С чего бы историкам следовать Шекспиру?
Бегает по Босвортскому полю какой-то человечек, выкрикивает патетические лозунги: «Британия безумствовала долго, самой себе удары нанося!». Хороший персонаж, но не запоминающийся никому
-
-
20.01.2012 в 21:09Так себе текстик, тем более что целевая аудитория - для которой писался рефер, - порядком запуталась в событиях, но цитаты шикарные
но мне интересна сама тема клеветы и демонизации.
Я на ней застряла прочно и надолго - Ричард, Влад Цепеш, Сальери... Все как-то из разных опер, но тем интересней
С чего бы историкам следовать Шекспиру? Скорее это касается рядовых людей.
У нас рядовые люди не читают Шекспира
-
-
20.01.2012 в 21:19Зато могут "слышать звон."
-
-
20.01.2012 в 21:27Ой да