(Эта часть - последняя. Начало здесь -
kriemhild-von-tronege.diary.ru/p178204054.htm , продолжение здесь -
kriemhild-von-tronege.diary.ru/p178236376.htm .
В романе фон Харбоу Кримхильда, пригласив приехавшего свататься Рюдигера к себе, показывает ему тёмное пятно на полу и предостерегает, чтоб он на него не наступал – вдовица запретила смывать натёкшую кровь Зигфрида, бережёт её следы. Жутковато, правда? У меня пронеслась мысль, что автор была знакома с пассажем Леонгарда, который в «Акцентуированных личностях» довольно неуверенно обмолвился насчёт того, что патологическая мстительность свидетельствует о "застревающей" акцентуации у Кримхильды. И оговаривается: но надо, конечно, учитывать, что это эпос… законы жанра…
Ланг, может, и должен был учитывать законы произведения, в которое вошёл волей судеб, но перед ним стояла задача, которую я как-то раз подробно обсуждала – замотивировать поведение этой весьма странной женщины так, чтобы актриса могла её сыграть. Однако «проблема Кримхильды», действительная серьёзная для интерпретатора, обычно решается как «она попросту дура». Меж тем, вопрос «Почему Кримхильда выдала Хагену уязвимое место мужа?» по масштабу сопоставим с вопросом «Почему Отелло поверил Яго?». Можно изобразить Отелло просто буйным дикарём, и можно примерно на том же уровне решать Кримхильду.
Однако в случае с Шекспиром у нас есть Яго. В случаю с Песнью эту роль обычно пытаются, конечно, отдать Хагену. Отсюда все эти извращения, когда Хаген запугивает Кримхильду, громоздит доводы, какие только разбойники и враги Бургундии не появляются в его речах (у ланговского Хагена эти самые враги – тот ещё пунктик). А ведь на самом деле ничего этого не было. Кримхильда просто взяла и рассказала.
Именно в этот момент она впервые становится интересна как образ.
читать дальшеВ том числе, если не знаешь сюжета, начинаешь спрашивать: что она будет делать дальше? Теперь, когда она соучастница убийства и от этого убийства тяжко страдает? Кримхильда ведь своими собственными руками отдала мужа Смерти. Задаёшь и вопрос – имеет ли она вообще право мстить за человека, которого сама же выдала?
И, конечно, она не может не мстить именно поэтому – потому, что она сама виновна в большей степени, нежели Гунтер и Брюнхильда. Два антагониста, Кримхильда и Хаген, по сути, убивали Зигфрида вдвоём. Перекладывание всего на Хагена делает ситуацию в разы менее интересной, хотя и на первый взгляд более простой. Коварный убийца запугал бедную женщину, выцарапал тайну и воспользовался её знанием. Однако для того, чтобы возвести эту ситуацию, режиссёру и актёрам надо предварительно понастроить строительных лесов вокруг неё. Доверие Кримхильды к Хагену, например: они должны пересекаться "в кадре" задолго до того, как он придёт к ней, чтобы узнать, куда упал листочек липы. Вообще Хаген гораздо важнее Зигфрида не только для сюжета, но и лично для Кримхильды. Она хочет убить его – и это его жизни, жизни Хагена фон Тронье, не стоят все бургунды и гунны, вместе взятые. Она очень высоко оценила его голову! И на определённом этапе становится уже неважно, с чего всё началось, потому что дело заходит слишком далеко, когда остановиться уже невозможно, как нельзя остановиться, как не может остановиться убийца в состоянии аффекта.
Антагонисты по сути своей родственны друг другу – так как по некоторым версиям они бывают сводными братом и сестрой, это вполне логично – они оба принадлежат стихии огня. Кримхильда поджигает дворец, но Хаген не сгорает. На фоне этого огня, этой горячей сухости становятся только резче различия между антагонистами, между их поведением (сравнить хотя бы, как каждый из них сработал свою месть!). Они оба выходит за границы простого человеческого – но в разные стороны.
Это есть фильме, очень, очень отчасти. Я даже не хочу говорить о том, как ослаблен был Хаген в своём поведении – по сравнению с этим Кримхильда получилась вполне достойной… ей хотя бы оставили её поступки. Однако эпическая героиня вышла попросту страдательной истеричкой, которая любую паузу в событиях использует для того, чтобы закатить глаза…
Пожалуй, стоило бы поднять вопрос о том, кто такая вообще Кримхильда. Насколько она безоблачна до того, как Хаген убил Зигфрида – ведь автор с самого начала с мрачным упорством напоминает, что многих, многих это милая девушка сгубит. Что подстёгивает её на всём её пути к уничтожению мира – ведь внутренний мир Песни уничтожен, фактически, наступил конец света. Почему именно ей, изначально самой трогательной, красивой, милой принцессе, какую только можно придумать, отведена роль уничтожительницы, заместительницы Хель на земле, Великой Блудницы. Ответ на многие вопросы могут дать исследователи – но произведение искусства не исчерпывается его исторической ценностью. А, главное, создатели фильма должны отвечать на эти вопросы своими словами, горячо, искренне; они должны сами задавать вопросы, которые, может быть, никто другой и не подумал бы задать.
Ланг отображает трансформацию героини очень выпукло и видимо; разгуливающая в лёгких белых одеждах весь первый фильм, Кримхильда постепенно как бы костенеет, сперва покрывшись трауром, затем представ перед гостями-бургундами в неком подобии шлема и кольчуги, уже вовсе не похожая на женщину. Но, пожалуй, забвение женского только этим и показано – ланговская Кримхильда максимально освобождена от преступления, которое совершает героиня Песни: в фильме она не подставляет под меч своего сына. А ведь это принципиально важный момент. Женщина взяла в руки мужское оружие. Женщина убивает своего ребёнка. Женщина восстаёт против природы и против самого Бога, взяв на себя Его функции («Мне отмщение»). Никогда в человеческом искусстве не было образа страшнее матери-детоубийцы. Кримхильда, таким образом, переходит последний рубеж Митгарда и оказывается в области хаоса. А Хаген в этом активно участвует; и он-то знает, что королева сама толкнула сына под его меч, но об этом не знают все остальные. И у некоторых ещё сохраняется надежда на остатки человечности в Кримхильде. Хаген же понимает, что уничтожение неизбежно, он это понимает с самого начала – и он наблюдает и способствует появлению на свет этого существа, этой чёрной Кали, которая должна пожрать всё упорядоченное, что есть в мире Песни.
А бедные её братья ещё верят, что она вспомнит об узах родства!
Зритель ланговского фильма понимает, что уничтожение неизбежно, он ощущает дыхание смерти и заранее знает, что никто не спасётся. Но тут есть одно большое «но».
Кримхильда теряет свои функции из-за того, что в мире фильма изначально не было чего-то столь уж упорядоченного. Мир шатается с самого начала, «благородный дикарь» Зигфрид пятнает себя кровью и обманом, и вот вскоре все идут на поводу у Хагена, который дирижирует уже начавшей сход лавиной. Кримхильда, по сути, выступает очередной ведомой, причём, пожалуй, самой глупой из всех – возможно, потому самой глупой, что самой сильной. Она, женщина, вдовица, единственный достаточно сильный и самостоятельный человек в мире фильма, который может вообще требовать чего-то, который смеет строить планы убийства Хагена. И парадоксальным образом она самый упорядоченный человек здесь – у неё есть только один закон, одна цель, но она строго ей следует, ей не приписали ничего лишнего (но и необходимого тоже не стали добавлять). От этой Кримхильды знаешь чего ожидать, начиная от того, какие она сделает глаза, и кончая тем, как она будет выстраивать свою месть. В этом мире гордый Хаген подслушивает под дверью, а благородный Дитрих отдаёт пленника на верную смерть, и только Кримхильда не работает с двойными стандартами. Как минимум, у неё на лице написано всё, что она сейчас скажет и сделает.
И вот это – ключевая ошибка, ключевое извращение, случившееся, главным образом оттого, что разрушен оказался образ Хагена, а, следовательно, его убийца не могла не пострадать. Однако есть и именно изменения в образе Кримхильды, и изменения последовательные.
Автор Песни жил в мире, в котором были незыблемые основы. Ужасы финальных авентюр поэмы были в нём возможны, он этого не отрицал, и он заканчивает своё произведение горестным плачем, тоскуя и недоумевая, как же так, почему всё так вышло, – и он может делать это именно потому, что он знает незыблемые основы. Мир Песни рушится, но мир автора цел. В небе есть Бог. В жизни есть правила, законы. Если их не соблюдать, ты пожнёшь только разрушение. Автор Песни знал целительную силу правил. Громадная пропасть разделяла его и романтиков XIX века, которые воспевали Зигфрида именно за незнание правил, неследование им; их не волновали уж вопросы чести и неуклонного следования по назначенному пути. Их можно понять, они были травмированы крахом всех разумных основ и революцией, но в конечном итоге из этого выросло нечто страшное. Об этом страшном и рассказывает Ланг.
Его эпоха знала другое крушение основ в лице Первой мировой войны. Отчаяние его эпохи было куда глубже. И он разрушает всё от верхушки до фундамента, разносит мир по кирпичику – сильные разрушают, слабые разрушают, мужчины разрушают, женщины разрушают, разрушают те, кто держится порядка, и те, кто несёт в себе хаос. Чего бы ты ни хотел, славы, любви или золота, ты всё равно неизбежно убьёшь, и хорошо ещё, если дракона и карлика, а не любимого человека. Ланг со вкусом и достоинством показывает смерть всего. Его кино гораздо апокалиптичней Песни, но, как ни покажется странным при такой посылке – не трагичней и вполовину. Ланг предстаёт в этом своём творении усталым циником, у него виновны все, и никому нет прощения, никому нет надежды, всё пошло прахом. Нет славной смерти. Напрасно Хаген из последних сил защищает своего короля посреди бушующего пожара – вассальная честь уже не в почёте. Напрасно Кримхильда страдает и плачет – в её любовь не веришь. И эпическая красота мизансцен и декораций – только мишура. Это уже не люди, это карлики, держащие поднос с золотом, золотом смерти. Взяв историю о выдающихся личностях, Ланг сделал из неё историю о личностях мелких – чтобы величие духа не заслоняло зрителю торжество Смерти. Он сделал «danse macabre» XX века, где люди ничто в сравнении со скелетами, и к ним испытываешь не сочувствие – и тем более не восхищаешься ими, – а только животную жалость, которую чувствует смертная плоть к другой смертной плоти. Totentanz Ланга велик, он владел этим искусством (поэтому он и снял самый лучший фильм о серийном убийце), не говоря уж о его владении композицией, фактурой, мизансценой – он владел этим смертным плотским миром, словно сама Смерть с косой!
Он был гением своего дела. Именно поэтому ему нельзя было брать это конкретное произведение – Песнь о Нибелунгах, где говорится совсем о другом.
-
-
03.07.2012 в 13:59Аплодирую стоя.
-
-
03.07.2012 в 14:07-
-
03.07.2012 в 14:21Кого?
-
-
03.07.2012 в 14:42-
-
27.05.2014 в 23:45-
-
27.05.2014 в 23:57-
-
28.05.2014 в 00:05-
-
28.05.2014 в 00:16Нет, у меня отзыв на Ланга состоял из трёх частей: "Зигфрид", "Хаген", "Кримхильда". Но я мог бы накропать))).
Сейчас перечитал — а реально хорошо написал.
-
-
28.05.2014 в 00:20-
-
28.05.2014 в 00:27-
-
28.05.2014 в 00:29на день филолога=) Если решишь писать, я могу прыгать и махать помпонами!