Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Седьмая главаСедьмая глава
Две фигуры ротты
Открыв утром глаза и увидев потолок в серых потёках, Вирджиния поняла, что её время здесь прошло. Невозможно скрываться в «Гранатовом яблоке» до бесконечности.
Поднявшись с постели, она привычным движением дотронулась до раны на лбу – та покрылась корочкой, хрупкой, как обманчивое душевное спокойствие Вирджинии. Грандина потянулась к своему маскарадному костюму. На рукавах и воротнике до сих пор видны были брызги крови; после беготни по городу на коленях и локтях остались грязные пятна. Вирджиния кое-как запихала волосы под тюрбан арапчонка, настолько нестарательно, что пряди повисли сзади, сбоку, одна даже упала на глаза – пришлось заправить её за ухо. Грандина чувствовала себя чудовищно грязной, неопрятной. Её это мало волновало, но под слоем равнодушия к себе теплилось некоторое удовольствие от собственного позора, как будто она отбывает наказание, как будто искупает этим вину – ведь она жива, а они мертвы.
Она выглянула из комнатки. За те три дня, что она здесь пробыла, посетители «Гранатового яблока» практически перестали обращать на неё внимание. Джустины на кухне не было, только сидел какой-то детина, зевал и ковырял столешницу ножом. Вирджиния сказала ему «Хорошее утро» – его в это время как раз раздирал зевок, и он, не в силах справиться с этой могучей силой, сумел только пару раз кивнуть, показывая, что да, мол, доброго утречка.
Вирджиния не любила оставлять долги, но прощаться с доброй хозяйкой не имела никакой охоты – она кинула несколько монет из своего кошелька на постель, надеясь, что никто не успеет украсть их, и этого было довольно. Все здесь уходили и приходили, когда вздумается.
На улице было ветрено и солнечно. Даже грязь и полуразвалившиеся заборы стали словно бы нарядней, когда согрелись, и доски посветлели, а лужи заискрились. Сжимая подмышкой книгу, единственное своё имущество, Вирджиния шагала, не разбирая пути, и, конечно же, скоро вымочила себе ноги. Река текла сперва мимо трущоб, затем мимо борделей, затем мимо дворянских домов. Избегая опасных мест, грандина сделала крюк, и, когда она подошла к собору, солнце разгорелось и уже порядочно припекало.
Она видела, как к храму подъезжает епископ – двоюродный брат покойной грандессы Феррафератта. Вирджиния наблюдала, как он выбирается из кареты, опираясь на лакея, слегка улыбается зевакам, глазеющим на него. Она даже поймала взгляд его зелёных, необыкновенно светлых глаз – епископ на секунду будто бы всмотрелся в неё… но отвернулся и направился к собору. Вирджиния вспомнила, что сегодня воскресенье, и одновременно подумала, что бессмысленно обращаться за помощью к родственникам. Разглядеть её сможет разве что какой-нибудь монах-схимник.
Идя по нагретым камням, по которым так приятно шагать даже в мягкой обуви, Вирджиния вспоминала историю о заколдованной женщине, превращённой в лошадь – но святой праведник смог увидеть, что это только дьявольская иллюзия, и на самом деле она остаётся человеком. Почему меня никто не видит, кроме проклятых чёрных масок? раздумывала она, прикусив губу. Потому что мы «на одной дороге», или это всего лишь иллюзия для недостаточно зорких людей?
Но вряд ли этого мерзавца Алькуно можно сравнить с духовно зрячими святыми праведниками, не так ли?
Она шагнула на мост. Остановилась на секунду, как можно более уверенно и твёрдо стоя на ногах, словно показывая, что никто не заставит её свернуть во второй раз. И пошла вперёд. Ка Феррафератта был совсем близко, даже слишком близко – хоть раньше она и подъезжала к нему только в экипаже или паланкине, а теперь шла пешком. Она подошла к ограде. Никого. Распахнутые двери. Трава меж камней двора – была и раньше, но кажется, будто это тоже признак разрушения…
Как было сказано в книге пророка Исайи… или Иезекииля? Разрушенные дома, дома, ставшие жилищем лисиц и привидений… Вирджиния даже остановилась и растерянно потёрла лоб, понимая, что не помнит фразы и откуда она. Всё забыла, всё забыла.
Но память услужливо подсунула другую цитату, хуже которой нельзя было придумать: «Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники; а виноградники наши в цвете»…
Дверь так и осталась приоткрытой с тех пор, как из неё выходили чёрные маски в ночь убийства. Ловите лисиц, усмехнулась Вирджиния. Поджигайте им хвосты и пускайте в поле. Месть…
Она не пошла через «изнаночную» дверь – когда возвращаешься домой после долгого отсутствия, надо радоваться старым памятным вещам и идти так, как всегда ходил годами. Поэтому грандина миновала кухни, подсобные помещения, даже комнаты прислуги – куда спешить? Дом такой огромный и тёплый, словно дремлющий дракон; очень страшно подойти к нему, но потом невозможно оторваться от его чешуйчатого бока. Вирджиния задумалась о том, что это хорошая метафора страха и любви, но ноги вынесли её в памятное место – маленькая гостиная, где она разговаривала с каждым, кто сватался за неё. Энцо был здесь, Альвизе был здесь, и её муж тоже.
…Сперва Алькуно показалось, что в Ка Феррфератта вернулся Мелькьоре или Бальдассаре. Оба стряпчих пропали после памятной резни, а от вошедшего словно бы шёл родственный, знакомый дух, и последний оставшийся в доме шпион Совета почувствовал гостя с довольно большого расстояния. Алькуно был в это время в большом зале – собирался отправиться на поиски пропитания, – а посетитель вошёл в маленькую гостиную. Стряпчий пёс не спеша дошёл до двери туда; берясь за ручку, он уже понял, что это не Мелькьоре и не Бальдассаре, но ни на секунду не задержал плавное движение, которым потянул створку на себя.
Вирджиния стояла прямо перед ним, за спиной у неё раскрывалась анфилада пройденных ею комнат; она смотрела в сторону, когда Алькуно взялся за ручку, и таким же плавным движением, каким он открывал дверь, она повернула голову. На её лице отразилось только недоумение – хотя она его узнала.
- Что ты тут делаешь!
Алькуно мог вообразить себе самые разнообразные её слова при их встрече, но не такие обыденные.
- Вы могли спросить что-нибудь более оригинальное, грандина, – ответил он с лёгким поклоном. Как же она изменилась; как странно видеть её такой потерянной, неопрятной, лишившейся былого достоинства. Особенно стряпчего пса поразили свисающие вдоль лица пряди волос – как хороша она была с этими сложными причёсками, перевитыми жемчугом! Как хороши были они все, дочери гранда Феррафератта, каждый день они были так же прекрасны, как любая другая – невестой в день свадьбы.
- Что ты делаешь в моём доме? Вон отсюда.
- Это больше не ваш дом, грандина, это прибежище лис и привидений. А я, после того, как спас вас от гибели, укрываюсь здесь с полным правом.
Вирджиния сделала пару шагов навстречу ему, смерила взглядом и через силу процедила:
- Оскорбление, которое ты нанёс Семье, настолько омерзительно, но никакие благодеяния не искупят его. Уйди с дороги.
По её тону Алькуно внезапно понял, что она читала его записи от первой до последней, а потом увидел книгу в её руке и отшатнулся от неё, ударившись об косяк двери.
- Я всё знаю про твою слежку за нами, лисица, про двери, про окошки, – ровно продолжала Вирджиния. – Как только я верну себе своё достоинство, я прикажу найти тебя и колесовать.
- Колесовать! – фыркнул Алькуно, отступив, тем не менее, ещё на шаг. – Грандина, ваше достоинство вы сохраняете только для меня. Для любого другого человека на Изнанке вы – дичь, да к тому же перемазанная в крови и грязи так, что противно притронуться.
Вирджиния впервые за время разговора живо восприняла его слова – она даже задохнулась:
- Противно притронуться? Противно притронуться? Почему ты не убил меня? – и также впервые посмотрела ему в глаза, словно ожидая обстоятельного ответа; пауза, последовавшая после вопроса, дала обоим расслышать звук шагов вдали, в анфиладе. Глаза Вирджинии расширились; обойдя её, Алькуно выглянул в маленькую гостиную, а, обернувшись, прошептал:
- Кажется, по наши души. Чёрные маски.
Они переглянулись; после чего Алькуно молча пошёл прочь, а Вирджиния – за ним следом. В следующей комнате они почти перешли на бег – там, в анфиладе, чёрные маски не торопились, и это неспешное движение, неестественное, как в кошмаре, пугало больше всего. Стряпчий пёс резко свернул и толкнул какую-то дверь, грандина, едва не врезавшись ему в спину, поспешила за ним, боясь отстать. Очень быстро первую роль стал играть бывший шпион.
- Налево, – бросил он на ходу. – Добраться бы до комнаты, там арбалет и… – он расстегнул пряжку плаща и намотал ткань на руку, затем вытащил из ножен катцбальгер. Оба услышали шаги уже в коридоре. Чёрные маски теперь тоже неприлично спешили… Вирджиния вдруг улыбнулась. Совсем близко. За поворотом.
- Чёрт! – выкрикнул Алькуно, как будто это было его боевым кличем, и бросился в боковое ответвление. Грандина побежала, услышав грохот вооружённого столкновения.
Алькуно отшвырнул встреченного им человека от поворота в главный коридор; чёрных масок было двое, и они пошли перехватить добычу тем коридором, каким шли на резню в день свадьбы. Алькуно вытянул руку с катцбальгером – не подходи. Конец, подумал он, глядя на изготовившихся к поединку чёрных масок; против двоих не сладить.
Но он оставался жив, пока схватка больше напоминала топтанье взад-вперёд; фигура первая, фигура вторая, танцуем ротту, подумал Алькуно, поймав ритм пляски и отбив катцбальгером первый удар. Начало было положено, и теперь его быстро вытеснили в главный коридор, плащ затрещал, принимая в себя клинок врага – такой же короткий, для свалок, как у самого Алькуно. Клинок застрял, и всё, что мог сделать стряпчий пёс – заслонить себя телом противника от второй чёрной маски и со всей силы толкнуть одного на другого. Конец, конец.
- Она там! – прошипел он, слегка кивнув головой в ту сторону, где скрылась Вирджиния, и добился только того, что едва успел принять на плащ очередной удар.
Вирджиния бежала по коридору к комнате – она смутно помнила, где та находится; нашла и толкнула дверь обеими руками, ворвалась в комнату и схватила со стола арбалет. Толстая металлическая тетива натянута. Грандина спокойно нашла болт и закрепила в ложе. Сунула второй найденный болт за пояс и направилась обратно, переводя дыхание. Интересно, убит стряпчий пёс или ещё нет? Арбалет был страшно тяжёл, и руки у Вирджинии дрожали. Если он убит – она осталась одна с двумя убийцами. Тюрбан мешал, и она одним движением скинула его с головы.
Услышав шум шагов, тяжёлое дыхание и лязг, грандина осторожно выглянула из-за угла. Медленно, неуклюже подняла арбалет; руки едва её слушались. Драка в коридоре была уже отчаянной свалкой, долго нельзя было понять, где кто, потом под прицелом арбалета оказался отступающий назад Алькуно, затем он поднырнул под локоть противника, и Вирджиния нажала спусковой крючок.
Сила выстрела была ужасающей; грандина упала бы, если б не уткнулась спиной в выступ стены (весьма больно), а тот, в кого попал арбалетный болт, отлетел на пару шагов, увлекая за собой соратника и противника. Цепляясь за шершавую стену, Вирджиния нашла равновесие и снова выглянула из-за угла; Алькуно и вторая чёрная маска уже поднялись с полу – и заметили её. Грандина ни о чём не думала. Перехватив арбалет, она пошла навстречу чёрной маске, готовая ударить его прикладом арбалета. Меч в его руке её не интересовал. Ударить. Ещё раз и ещё.
Чёрная маска бросился к ней – но, когда уже был близко от неё, остановился, зашатался… Подняв глаза от торчащего из его груди кончика клинка, Вирджиния увидела лицо Алькуно, совершенно ничего не выражающее. Человек в маске упал на пол. Вирджиния разжала пальцы, и арбалет тоже рухнул со страшным шумом, а она подошла к трупу; разогнувшись, Алькуно подтвердил:
- Мёртв, – и прислонившись к стене, сполз по ней до самого пола. Вирджиния, проковыляв два шага, последовала его примеру. Некоторое время оба сидели на полу, молчали и слушали собственное дыхание.
Два мёртвых тела на полу были неподвижны, как горы, как сама земля. Казалось, они всегда лежали здесь, и всё же в этой неподвижности была отвратительная неестественность.
- Тот, второй… – сказал Вирджиния.
- Я его добил, – ответил Алькуно. И молчание снова продолжалось почти так же долго.
- Не думайте, – вдруг сказал стряпчий пёс. – Мне приходилось убивать немногим чаще, чем вам. Я умею это делать, но делал это редко.
- Поэтому это получается у тебя так плохо, – глухо откликнулась Вирджиния, опустив голову.
- Вы мне обязаны жизнью.
Молчание вслед за этими словами продолжалось ещё не меньше минуты. Наконец, грандина выпрямилась, поправила волосы, повернулась к стряпчему псу и сказала:
- Ваши услуги Семье, magister Алькуно, достаточно весомы, чтобы загладить нанесённое оскорбление. Я приношу вас свою благодарность за спасение жизни единственной наследницы Семьи.
В грязном сером коридоре, возле двух трупов, это прозвучало нелепо и едва ли не пугающе, но Алькуно давно не замечал подобных несуразностей; он был очень польщён.
- Благодарю вас, грандина, – не вставая на ноги, он обозначил поклон. И всё же прибавил: – Но я не magister. Это люди ближние к высоким особам, к советникам. Я в лучшее моё время был всего лишь сер Алькуно, хотя и мог пугать секретарей чином выше меня.
- Сейчас вы ближний человек при моей особе, – ответила Вирджиния. Руки у неё дрожали, вскоре начали подрагивать и плечи. – Пусть это и продлится очень недолго.
- Вы… меня нанимаете, грандина? – спросил Алькуно с улыбкой, но явственно взволнованный.
- Нет, что вы, – скривилась она. – Скажу честно… – она замком сцепила руки на коленях. – Вы мне нужны. Сейчас, когда некому меня защитить, вы действительно мне нужны, и я гневила бы Бога, если бы спорила с этим. Но я считаю, что я вам нужна не меньше. – Она выжидающе покосилась на Алькуно. Тот, снова прислонившись к стене, смотрел на трупы.
- Я предложил им, – сказал он, – бежать по вашему следу, грандина. – Вирджиния не ответила, и он продолжил: – Я также честно скажу вам, что у меня был приказ убить вас; я собирался это сделать, но вышло так, что не сделал сразу. Ну, а потом я задумался, кому нужна ваша смерть и почему. Вы живы потому, что я ещё не решил этот вопрос.
Вирджиния фыркнула:
- Ты уже не выполнил приказ и предал своих хозяев. Если ты принесёшь им мою голову – это не спасёт тебя.
- Это мои хозяева предали меня! – резко возразил Алькуно. – Я не был предупреждён о резне и…
- А если б был предупреждён, – Вирджиния рванулась к нему, оскалившись, – что бы ты сделал? Попытался бы остановить?
- Я не знаю, – последовал сдержанный, холодный ответ. Вирджиния отстранилась, злая на себя за свой порыв. Она оперлась было на стену, но поняла, что пока н в силах подняться. Прислонившись виском к стене – она была чуть влажной, – грандина осознала, как же у неё болит голова.
- Кто-нибудь остался в доме?
- Никого.
- А слуги?
- Сбежали.
- А что стало с… мёртвыми?
- Увезли городские чиновники.
Алькуно ждал следующего вопроса, но ему пришлось ждать на протяжении ещё одной долго паузы.
- Кто были те люди? – спросила она.
- Четыре дня назад? – понял Алькуно, избегая, однако, называть те события. – Я не знаю, грандина. Я думаю, это были люди Совета. Больше никто не мог ходить по Изнанке.
Снова помолчали, глядя в пустоту и, кажется, страшно устав друг от друга и от этого коридора.
- Но когда за вами гнались конники, грандина, – проговорил стряпчий с ключами, – вы сказали, что это люди Бадоэро.
- Наверное, я ошиблась. Какое отношение Альвизе может иметь к Совету? – вяло отозвалась Вирджиния. Алькуно отметил про себя, что она зовёт гранда Бадоэро просто по имени. – Он же незнатен… Но это нужно проверить. – Держась за стену, она встала на ноги и с бессознательным отвращением вытерла влажную ладонь об панталоны маскарадного костюма.
- И как же? – поинтересовался Алькуно, глядя на неё снизу вверх.
- Я отправлюсь туда и посмотрю. Я ведь теперь невидимка, как и ты с твоими собратьями.
- Там вполне могут быть мои собратья.
- Пускай, – Вирджиния пошла прочь по коридору. Он крикнул ей вслед:
- Грандина, вы хотите жить?
- Нет, – ответила она, не останавливаясь, – я хочу найти виновных.
Она скрылась из виду, и Алькуно обтёр катцбальгер от крови, поднял арбалет, отправился, прихрамывая, в комнату, взял запасной плащ и шляпу. Запасы его одежды не были рассчитаны на подобные приключения, и плащ этот был последним в его гардеробе. Нацепив на пояс кошель с последними деньгами, взяв пару арбалетных болтов и таким образом экипировавшись, стряпчий пёс пошёл следом за Вирджинией, думая о том, что это последний человек, за которым он обязан следить. Мыслями о грандине Феррафератта он пытался заглушить ясное сознание того факта, что в этот дом он больше не может вернуться.
Выйдя на воздух, он обернулся. Каменная громада вечно падала со своей гигантской высоты и будто никак не могла упасть.
- Ну, что ж, прощай, – пробормотал Алькуно. Идя прочь, он ворчал: – Чудесное это чувство, когда не знаешь, где переночевать.
О том, что ему может не посчастливиться, и ночевать не придётся больше нигде и никогда, он решил не думать, считая это преждевременным и неразумным. Он вышел к реке и какое-то время шагал по набережной, придерживая шляпу, так как было ветрено, и иногда поглядывая на серые небеса. Ныли полученные во время драки ушибы и порезы на руке, которой он защищался.
«Я убил двоих человек и остался жив. Я убил катцбальгером, который дал мне Анджело Малипьери».
Он прихрамывал, вернее, не столько прихрамывал, сколько берёг колено, и радовался тому, что Изнанка глушит все ощущения.
Вирджиния шла шагах в сорока впереди. Очевидно, она тоже не спешила, и чем ближе она подходила, тем медленнее шла, потому что, когда Алькуно подошёл к Ка Бадоэро, она ещё только входила в ворота малого двора. Грандина заметила стряпчего с ключами, потому что, едва обернувшись, махнула ему рукой. Алькуно прислонился к каменной ограде набережной и, по привычке сжав правой рукой запястье левой, огляделся.
По реке двигались несколько разукрашенных лодок; возможно, на Лицевой стороне они и казались красивыми, но не на Изнанке – впрочем, на фоне серого неба и серой воды, под пронизывающим ветром отчаянно трепетавшие флаги и цветочные гирлянды казались жалкими и заставляли ещё сильнее почувствовать холод. Река застыла, словно смола. На мосту столпились люди, наблюдавшие за процессией лодок.
Неподалёку от Алькуно начиналась лестница, ведущая вниз, к лодочному причалу, принадлежащему Ка Бадоэро. Там видно было, как на самом деле неспокойна вода – она вырывалась из каменной клетки и накрывала всю площадку причала, а потом, вдруг затаившись, скрывалась, и снова бросалась, оставляя на ступенях серую пену. Большие ворота для въездов располагались дальше, на другой стороне здания, а здесь был малый двор для незаметных выездов и прочих неофициальных мероприятий. Плащ Алькуно хлопал у него за спиной, сбиваясь на сторону, и стряпчий пёс лениво отбивался, когда ткань мешала ему, точно назойливо ластящаяся собака. Хотя мимо порой проходили люди или проезжали конные, он по привычке ощущал себя в одиночестве. На Изнанке всегда ощущаешь себя в одиночестве.
Он сосредоточенно размышлял о том, как ему теперь быть, чего ему ждать и где укрыться.
Вирджиния, пройдя двор, вошла через дверь для прислуги; устройство Ка Бадоэро напоминало её собственный дом достаточно, чтобы она не растерялась. По коридору сновали слуги с корзинами; запах сырого мяса и сырых овощей стоял в воздухе. Держась стены, Вирджиния медленно и осторожно продвигалась по коридору; ей всё более невыносимо было это давление запахов и движения. Её сжигала жажда действия. Она заторопилась и, пройдя заполненное людьми пространство, стремительно зашагала по более широкому коридору, ставшему более широким, минуя кладовки, кухни и подсобные помещения. Она прислушивалась к неумолчному говору, распоряжениям, видела беготню поварят и шла, не останавливаясь.
Коридор резко свернул и, выйдя из-за угла, грандина увидела человека в ливрее Бадоэро, выходящего из какого-то закоулка. Посмотрев прямо на её лицо, он развернулся и направился обратно почти бегом. Вирджиния остановилась, гадая, увидел он её или нет. Всмотревшись, она поняла по чёткости фигуры, что этот человек – на Изнанке. Облизнув губы, она пошла в противоположную сторону, нырнула в одно из помещений и, увидев висящие под потолком свиные и коровьи туши, остановилась, закрыла глаза. Отвернув лицо от огромных кусков мяса, у которых угадывались только подобия конечностей, о головах которых напоминали только широкие обрубки шей, она тихо пошла через комнату. В её конце была дверь, ведущая в другое хранилище, на этот раз – одни мешки да ящики. Там было две двери – вперёд и налево.
Вирджиния поняла, что теперь может заблудиться. Кружение по коридорам напоминало бесконечные фигуры ротты… От этого танца у неё всегда кружилась голова.
Она пошла налево и вышла в каморку, где сидел горбатый старик, что-то писавший в большой книге и щёлкающий бусинами на массивных счётах. Вирджиния остановилась возле него. Он совсем её не замечал, и его очертания были слегка туманны, как у людей с Лицевой стороны. Улыбнувшись, она пошла дальше.
Из каморки был выход только в большую комнату для прислуги. Осторожно пройдя её, грандина вышла в зал. Она стояла у стены, поправляя падающие на глаза волосы и глядя, как проходят по каменному полу, громыхая деревянными подмётками, то один, то другой слуга, а несколько раз бесшумно прошли лакеи в кожаной обуви. Здесь было гораздо тише, чем на кухне, но и это движение казалось ей суетливым и словно ненастоящим. Её охватило презрительное спокойствие. Она подошла к лестнице и, увидев, что вверху появились люди в ливреях, быстро поднырнула под неё и спряталась под ступеньками. Видели бы меня теперь мои родственники, подумала она невольно. Прячусь под лестницей в доме Альвизе Бадоэро. Что я здесь делаю, зачем? Усилием воли она заставила себя не думать о матери, отце, Иммаколате, Концессе, Франческо… Яростно тряхнув головой, она выскользнула из-под лестницы почти танцевальным движением. Слуги в ливреях уже прошли зал. Поставив ногу на ступеньку и подняв глаза, она увидела, что к ней спускается хозяин дома собственной персоной.
Альвизе Бадоэро остановился на середине лестницы.
- Мария! О Господи! – выдавил он, наконец, и буквально слетел вниз. Глядя на него, Вирджиния сперва не могла понять, на Изнанке ли он – лицо Альвизе стало расплываться перед её глазами. Однако когда он обнял её и крепко прижал к себе, сомнений не осталось.
Уткнувшись в плечо гранда Бадоэро (на щеке потом остался след узора, вышитого на ткани колета), Вирджиния боролась со слезами. Неужели – защита, безопасность, помощь? В бок ей упиралась маскарадная маска, которая была у гранда в руке, когда он спускался по лестнице, но грандине хотелось бы, чтобы это небольшое удобство продолжалось как можно дольше… Другая рука Альвизе осторожно притронулась к её волосам, и тут Вирджиния устыдилась, особенно когда он отстранился от неё. Его колет, иссиня-чёрные волосы и прекраснейшая бородка по последней моде, его чистота и ухоженность, делавшие его похожим на породистого скакуна, делали особенно отвратительной грязь, покрывавшую наследницу семьи Феррафератта.
- Простите меня за мой неподобающий вид – сказала Вирджиния.
- Это вы простите меня за моё неподобающие поведение, – ответил Альвизе, отступая от неё. – Но я был слишком рад вас видеть… как вы уцелели? – не сдержался он. – Постойте, не отвечайте. Расположимся с удобством. Я распоряжусь о ванне для вас… и о комнате, конечно – вы остаётесь здесь! Кем бы ни были те, от кого вы спаслись, здесь они вас не достанут, будьте покойны.
Он отдал маску слуге, остановившемуся на одной из нижних ступенек и, поднявшись к нему, торопливо шепнул что-то. Потом обернулся к Вирджинии:
- Мария, кто это мог быть?
Грандина покачала головой. Посмотрев ей в лицо, больше он ни о чём её не спрашивал, сказал только:
- Вот к вам идут. Я вас оставляю.
Женщина с испуганными глазами повела Вирджинию куда-то – та уже не следила, – и была комната с маленькими окнами, был жарко затопленный камин, в котором тут же сожгли грязный и окровавленный маскарадный костюм, и внесли огромную лохань с дымящейся водой. Грандина вспомнила утро своей свадьбы и не сразу заставила себя перешагнуть влажный деревянный бортик.
После долгой банной процедуры Вирджиния, выспавшись, сидела у огня в одной льняной рубашке и вертела в руках книгу, украденную у Алькуно. Дождавшись, пока женщина с испуганным глазами выйдет, неуклюже ударившись об дверной косяк, она потихоньку раскрыла дневник шпиона и кинула в камин.
Танцуем ротту, усмехнулась она про себя. Сближение кругов, смена партнёров.
Восьмая главаВосьмая глава
Мертвецы, рождённые рекой
- Усаживайтесь, Мария, ужин вас ждёт, пусть и поздний, но и король к нему бы не придрался, – Альвизе буквально светился, и Вирджиния отметила про себя, что даже при первой их сегодняшней встрече он таким радостным не был. Любое потрясение, пусть и приятное, заставляет сперва почувствовать дурноту и головокружение, задумалась она. Были ли в жизни Альвизе ужасные потрясения?
Вот и Вирджинию сперва замутило от вида еды, и она усилием воли заставила себя взять виноградинку.
- Когда вы в последний раз ели? – озабоченно спросил гостеприимный хозяин.
- Утром. В «Гранатовом яблоке».
- Господи! «Гранатовое яблоко»! – взорвался он. – Дочь гранда Феррафератта спасается от убийц и скрывается по притонам!.. Что это за «Гранатовое яблоко»?
- Без преувеличения, притон, – кивнула Вирджиния, прожевав виноградинку и почувствовав, что могла бы съесть и ещё что-нибудь. – К тому же, на Изнанке.
- Где, вы сказали?
- На Изнанке, где и мы с вами находимся. Только то, что я оказалась там, спасло меня от убийц, вернее сказать, не только это, но также один из обитателей Изнанки.
Альвизе отложил нож; лицо его ничего не выражало, но это было особенное «ничего» – глаза его блестели как будто из прорезей маски.
- О чём вы говорите, милая девушка?
- Об Изнанке, конечно, – терпеливо повторила Вирджиния, и тут её осенило: – Альвизе, а что же тут делаете вы?
Гранд улыбнулся:
- Мне очень приятно, что вы называете меня по имени. В последнюю нашу встречу всё было не так, но я надеюсь, что могу считать вас своим другом…
- Безусловно.
- Тогда расскажите мне без утайки о ваших приключениях, – его тон был сдержанным и успокаивающим, – потому что я не понимаю, что за Изнанку вы имеете в виду. Я понял по вашему виду, когда вы только появились в моём доме, что вы побывали на изнанке жизни, но… – он сделал вопросительную паузу.
- Нет-нет, Изнанка – это не поэтический образ, – и Вирджиния, отдирая кусочки мяса от кроличьей лапки и иногда, увлечённая рассказом, забывая отправить в рот, сообщила Альвизе абсолютно всё.
Он слушал, не перебивая, не задавая вопросов (тем более что рассказ грандины был точен и подробен, и она могла гордиться тем своим отстранённым тоном) и совершенно не двигаясь, только проводя рукой по усам. Бадоэро не смотрел на Вирджинию, а Вирджиния смотрела на кроличью лапку, размеренно повествуя.
Когда она закончила, молчание продолжалось некоторое время. Подняв глаза, грандина увидела, что в окно за спиной Альвизе как будто вставлено чёрное стекло, настолько стало темно, и что глаза Альвизе так же темны, а тяжёлые челюсти стиснуты. Он встал с места к концу рассказа и теперь стоял возле стены с бокалом вина в руке.
- Мария, – проговорил он со вздохом, – мне тяжело вам это говорить, но что-то в вашем рассказе не так.
- Вы не верите мне?
- Нет-нет, – заторопился он, – вам я верю, но не тем людям, которые… давайте я налью вам вина, вы немного успокоитесь, и поговорим.
- Я совершенно спокойна, – и тут только Вирджиния заметила, что впилась пальцами в многострадальную кроличью лапку. Пока она салфеткой отирала жир с рук, Альвизе отошёл к маленькому столику, на котором стояло вино, вскоре вернулся, поднёс девушке бокал, и, протягивая руку, она ощутила нечто странное – как будто она была одновременно нападающим коршуном и трепещущим воробьём. Она понимала, что находится целиком и полностью во власти Альвизе, но теперь она увидела, что и он – как будто боится её. Нет, даже не боится, но словно бы внутренне дрожит. Принимая бокал, Вирджиния посмотрела ему в глаза.
Невозможно. По тёмным глазам ничего не понять – они излучают тепло, подобное солнечному, но словно бы заслоняются этой завесой тепла от любопытных. Глаза Альвизе просто сияли теплом, как будто он кричал ей в лицо «Ну смотри же, всё здесь – для тебя», но крик этот был грубым и… да, недобрым.
- Выпейте-выпейте, – сказал он, улыбаясь.
- Альвизе, что вы собираетесь предпринять? – Она чуть не спросила: «Что вы со мной сделаете?».
Передав ей бокал, он отошёл обратно к своему месту:
- Давайте сперва обсудим ваш рассказ.
Вирджиния поняла, что только она здесь – трепещущий воробей.
- У меня возникло немало вопросов – например, как вы поняли, что оказались на Изнанке…
- Я описала вам.
- Да, но посмотрите: вам это всего лишь сказали. Дело даже не в том, что существование серых коридоров кажется сказкой. Если Совет Десяти имеет на Изнанке своих шпионов, то как он с ними сообщается? – Вирджиния кивнула головой с вопросительным выражением лица: продолжайте. – Кто-то из советников должен находиться там же, на Изнанке. Но мы знаем, что советники все – люди влиятельные.
- Мы ничего не знаем о советниках.
- Мы знаем, что безопасностью этого города заведует Анджело Малипьери. Я надеюсь, что нас сейчас никто не подслушивает, поэтому скажу, что знающие люди города полагают, что он – один из советников. Если это так, то шпионы должны быть под его рукой. Как сообщаться ему с агентами, если и вы, и я не раз могли видеть его здесь, среди нас?
Вирджиния отпила вина – во рту было кисловато после кролика. За окном мерцали праздничные огни.
- И, наконец. Вы ощущаете себя по-прежнему на Изнанке?
- Да, – без колебаний ответила она.
- А тогда почему я вижу вас и с вами говорю?
В ужасе от этой мысли Вирджиния вжалась в спину кресла, потом подалась вперёд.
- Так значит… – она поставила бокал на стол, и вино оттуда расплескалось. Розовые пятна поползли по скатерти. Альвизе, улыбаясь, вскинул бровь:
- Я похож на шпиона Совета Десяти?
- Признаться, гранд, мало похожи, – ответила грандина сдержанно.
- И как вы видите меня?
- Как будто вы на Изнанке.
Он снова приблизился к Вирджинии:
- То есть чётко и различимо, а не размыто и тускло. Не потому ли так, что я, в отличие от тупой черни, смотрю вам в глаза? Не оттого ли, что вы можете обращаться ко мне, и я вас услышу? – Грандина снова отпила вина и подумала о том, что час уже поздний. Хоть она и отдыхала днём, её снова клонило в сон. И, в самом деле, пора...
Помолчав, Альвизе спросил:
- Вам не кажется, что кто-то воспользовался вашим потрясением?
- Мне кажется, что дело гораздо сложнее, чем я думала.
- Вы выглядите очень усталой, грандина.
- Так и есть.
- А ведь завтра очередной день празднества, когда мы должны будем заявить о том, что вы живы.
- Я боюсь это делать. Не желаю, чтоб Совет довершил начатое.
Альвизе всмотрелся в её лицо; теперь казалось, что он воробей, и даже ручной.
- Но хотя бы посмотреть на веселье, послушать музыку, Мария? – попросил он. – Я хочу, чтоб вы всё забыли.
- Если вы так хотите… – медленно проговорила она и прибавила: – Но я не надену маскарадный костюм.
- Посмотрите, что у меня есть! – Альвизе отошёл в угол комнаты и вернулся с чем-то нежно-золотистым и переливающимся. Это оказался роскошный плащ с огромным капюшоном. – Я хотел подарить вам.
Вирджиния поднялась с кресла, опираясь на подлокотники, и Бадоэро накинул плащ ей на плечи – ему было не очень удобно это делать, потому что в левой руке он держал чёрную карнавальную маску, принесённую вместе с нарядом.
- Но, я вижу, вы совсем засыпаете, – сказал он и накинул капюшон на голову грандины. Она вяло кивнула. – Вы даже не представляете, как это хорошо.
- А, вино… – поняла она, закрывая глаза. В ушах у неё загудело, и она перестала различать лицо Альвизе. Когда у неё подкосились ноги, гранд подхватил её под локти и опустил в кресло. Последнее, что она ощутила – что ей на лицо опускается глухая маска, и внутренняя обивка почему-то щекочет ей лицо.
…Погуляв возле Ка Бадоэро около двух часов, Алькуно понял, что внезапных событий, скорее всего, не будет. Подтверждением тому стала женщина, выбежавшая из малых ворот и между делом сообщившая охране, что отправляется за покупками для молодой дамы.
Значит, Альвизе принял Вирджинию в своём доме. И Алькуно отправился на рынок искать себе обед. Он сегодня ничего не ел, и, хотя на Изнанке ни разу не знал сильного голода, всё-таки ощущение пустого живота было не очень приятным. Скромно украв солёную рыбину с лотка и хлебу в булочной, он вернулся к набережной, скинул арбалет с плеча и сел на оградку, похожий на довольного кота.
Кто такой этот Бадоэро, раздумывал бывший шпион, выплёвывая вездесущую чешую изо рта, стряхивая с пальцев и смахивая с одежды. Выскочка, затесавшийся в гранды. Претендент на руку Марии Вирджинии. Алькуно был уверен, что именно он поучаствовал в резне, но…
Неторопливо жуя, он смотрел на город. За спиной у него текла река – как будто медлительное могучее чудовище, знающее всё о своих жителях, порождающее их и каждого принимающая обратно в своё чрево. Она породила этот город, в котором даже весенние листья казались спелыми, в котором лето было как подгнившая осень. Она знала, кто вырезал семью Феррафератта и кто убрал трупы с места преступления, знала, кто такой Альвизе Бадоэро и кто входит в Совет Десяти, где скрывается гранд Санта-Фьоре и что случится с Марией Вирджинией. Она хотела каждого из них упокоить навеки, и притяжение смерти ощущалось даже во время карнавала… особенно во время карнавала. Об этом никто никогда не говорил – все и так об этом знали.
Алькуно был уверен, что однажды его труп найдёт пристанище именно в ней. Ему было приятно чувствовать спиной её медлительное и полное сдержанной силы движение. Там, в реке, нет разобщенности. Однажды она родит тебя мёртвым, выплюнув на поверхность, родит наоборот...
На площади перед собором поставили карусель, и весь день там смеялись дети, а вечером снова развели костры и плясали. Алькуно бродил между горожанами, поправляя лямку тяжёлого арбалета, натирающую плечо, и улыбался. Возле самого крупного костра плясала с бубном темноволосая девушка, плотно сбитая, даже пухленькая, но удивительно ловкая в движениях, казавшаяся норкой или выдрой, ловящей рыбу в реке. И она получала свою рыбу – ей щедро кидали монеты. Между гуляющими разносили жареное мясо, капали жиром и роняли прохожим на одежду хмельную пену из кружек, не извиняясь за это, а только громко смеясь. Запыхавшаяся девушка с бубном остановилась и убрала прядь волос с мокрого лица. Когда она подняла голову, то внезапно встретилась глазами с Алькуно. Он вздрогнул и отступил на шаг – но танцорка уже смотрела в другую сторону. Идя прочь, он вспоминал, как едва не встретился с Вирджинией где-то между Изнанкой и Лицевой стороной. До чего всё-таки странная история.
Возле причала Ка Бадоэро стояла прелестная лодка с навесом, и Алькуно поспешил к мосту, чтобы узнать, что творится на том берегу.
Лодочник сладостно зевал и почёсывал спину (стряпчий пёс внезапно ощутил, что и он не прочь был бы поспать немного после сегодняшних схваток и треволнений). Судя по всему, он находился на Изнанке, хотя что-то в его движениях выдавало в нём человека с Лицевой – какая-то большая свобода и расхлябанность. Алькуно подошёл, тоже невольно зевая.
- Да, братец, отдохнуть бы, – сочувственно заметил лодочник.
- А ты пассажиров ждёшь?
- Если бы. Вроде как хоронить везу.
- Не повезло тебе, я-то хоть с живыми работаю.
- Не скажи, живые больно шебутные. Лучше покойников возить!
- Ну, тогда удачи, – сказал Алькуно и пошёл по набережной в сторону Ка Бадоэро. Зайдя за угол, он снял с плеча арбалет и стал заряжать болт.
Лодочник с криком и всплеском упал в реку, и она проглотила его.
Снова закинув арбалет за спину, Алькуно вернулся к лодке. Внутри он нашёл множество цветочных гирлянд (зимние цветы волчеягодника и ведьмина ореха рядом с драгоценными, привезёнными издалека розами), запрятанную меж ними флягу с вином (он не преминул попробовать) и карнавальную маску «чумного доктора». Спрятав арбалет и надев маску, стряпчий с ключами устроился на том самом месте, на котором сидел до того лодочник. Только начав отвинчивать крышку с фляги мертвеца, Алькуно заметил, что руки у него дрожат после убийства.
- Я так и не научился, – пробормотал он и сделал большой глоток.
Время шло. Огни на той стороне реки горели, слышались песни, долетавшие (вот уж действительно) как будто из другого мира. Алькуно уже слегка задремал под влиянием сытости, вина и холода, когда двери для малых выездов загремели.
Разглядев в свете фонаря людей в цветах Бадоэро, бывший шпион закричал:
- Ребятки, я вас уже три часа жду!
- Извини, братец, задержались – пропыхтел один из них. – Сами не знали, что нас вызовут.
Они тащили к причалу тело, держа за четыре конца кусок ткани, в которой труп покачивался, как в колыбели. Алькуно вышел из лодки, давая им положить свой груз среди цветов.
- Ты помнишь, да? – спросил тот, что, очевидно, был главным. – Переходить, только когда покинешь город!
- Да-да, конечно, – торопливо ответил Алькуно.
- Тогда маску сними, придурок, – разозлился тот, – а то надышишься… Каждый раз присылают новых, и всё объяснять по сто раз!
Стряпчий пёс послушно ослабил тесёмки маски, закинул её на спину и, поправив шляпу, шагнул в покачнувшуюся лодку.
- Ну, в добрый путь, – сказали ему, и он приветливо попрощался.
Некоторое время он плыл в темноте, и только отблески праздничных костров играли на бархатной маске трупа и золотистой ткани плаща. Алькуно погружал весло в воду то слева, то справа от лодки, и тихий плеск иногда заглушал шум гуляний.
Стряпчий пёс понимал, что, шатаясь в окрестностях Ка Бадоэро, проворонил смерть грандины. Род Феррафератта прервался, теперь никто ничего не узнает. Все прежние планы Алькуно, так или иначе, были связаны с этой девочкой. Что же делать теперь?
Да и зачем…
Как во сне Алькуно продолжал грести. Он шёл против медлительного течения, и эти усилия только слегка беспокоили реку, которая, отражая огни, казалась густой остывающей лавой. Постепенно кончились костры, течение унесло празднество назад, стало совсем темно, и только лодочный фонарь давал слабый свет. Мимо проплывали тёмные особняки, церкви, ограды. В иных окнах мерцали свечи, и казалось, что дом дрожит изнутри – и может исчезнуть, как марево, да и весь город растает, как туман. Посмотрев вперёд, стряпчий с ключами увидел, что темнота впереди потускнела и поблекла. Теперь он правил на зеленоватую полосу, предвещающую рассвет.
Неужели уже утро, изумился Алькуно. Проплыв ещё немного, он предоставил течению нести его обратно, снял фонарь и склонился с ним над телом Вирджинии.
Маска на ней была сплошной, без отверстий для глаз и рта. Особенно странными и неприятными выглядели слепые вмятины на месте глаз. Алькуно протянул было руку, но остановился, почувствовав себя не в силах дотронуться до бархата на лице мёртвой. Холод шёл со всех сторон, поднимаясь от воды, но, сняв шляпу, Алькуно понял, что всё лицо у него мокрое от пота. Утерев лоб рукавом, он снова посмотрел на одетую в золотой плащ куклу. Ему сделалось не по себе.
Возможно, если плыть дальше, где-то его ждут с грузом… чтобы, очевидно, предъявить её труп всем любопытствующим. Что должен был лодочник сделать с ней?
Алькуно одной рукой осторожно развязал завязки золотого плаща, откинул со лба Вирджинии капюшон. Теперь чёрную слепую маску обрамляли светлые волосы. Казалось, что она жива. Когда Алькуно стало видеться, что жилка на шее слабо пульсирует, он втянул в себя пахнущий мокрым песком воздух и, продолжая держать на весу фонарь, снова потянулся к маске. Его пальцы легли в бархатные глазницы. Алькуно потянул маску на себя – не прикреплена ничем… лицо Вирджинии открылось. В свете фонаря оно казалось второй маской, и ничего нельзя было понять. Алькуно дотронулся до её шеи и почувствовал слабое биение.
- О Господи, – он поставил фонарь прямо на цветы и откинулся назад. – Так она жива. – С отвращением отложив слепую маску, он поднялся на ноги и увидел, что вокруг всё серо. Солнце надвигалось.
Вирджиния дышала медленно и глубоко, Алькуно снова взялся за весло.
- Как быстро светлеет, – проворчал он и задул фонарь. – Как выйдет солнце, так вонь непередаваемая…
От реки действительно шёл густой запах – воды, песка, рыбы… Алькуно несколько раз судорожно вдохнул – запах обволакивал и как будто забивал лёгкие. Небо стремительно светлело. Что-то было не так.
Вирджиния медленно села, плащ упал с её плеч; медленно двигая глазами, мутными, с сузившимися зрачками, она осмотрела лодку и вдруг быстрым движением – к борту, и её вырвало в реку. Тут Алькуно и понял, что происходит. Вернее сказать, сперва он обрадовался:
- Грандина! – а уже затем едва не выпустил весло: – Лицевая сторона…
Девятая главаДевятая глава
Граждане ада
Когда лёгкий ветерок коснулся лица Алькуно, принеся вместе с вонью реки слабый запах хлеба, он захлебнулся и тоже упал на цветочные гирлянды. Отдав реке свой ужин, он с отвращением сплюнул и с трудом перевернулся на бок, ударившись о борт головой. Стряпчий пёс ощущал себя слабым, как новорождённый котёнок.
Приподнявшись, он лицом к лицу столкнулся с Вирджинией.
- Где..? Что..? – проскрипела она. Лицо её было синюшно-бледным. Алькуно справедливо подозревал, что сам выглядит не лучше.
- Лицевая сторона, – повторил он, тяжело дыша. Коснувшись рукой лица, чтобы отереть губы от рвоты, он едва не застонал – кожа горела от любого прикосновения и от самых солнечных лучей.
Лодку меж тем несло течение; когда она миновала один из особняков, бросавший глубокую тень, солнце ошпарило обоих выходцев с Изнанки. Вирджиния бросилась лицом в цветы, Алькуно с вскриком бросился к своей шляпе.
- Пожалуйста! – застонала грандина со слезами в голосе. Запах от увядающих пожухлых гирлянд был нестерпим для неё, а Алькуно начал задыхаться. С огромным трудом он выпрямился, дотянулся до весла, снова рухнул в цветы.
- Причал, – сказала Вирджиния, подняв голову. – Нужно править к берегу.
- Я ни к чему притронуться не могу! – простонал он в ответ. Грандина села, протянула руки к веслу, стиснув зубы, взяла и подала:
- Правьте к берегу. Нас унесёт в море.
Как Алькуно это сделал – он не помнил. Но хорошо запомнил, как потерял равновесие, когда лодка ударилась об причал, и сполз вниз, ударившись ладонями и об камень, и об дерево. Вирджиния снова склонилась над водой, дрожащими руками подбирая пряди волос; мучительные судороги ничего не выжали из неё.Потом Алькуно увидел край её подола, прошуршавший несколько раз мимо него – грандина вынесла из лодки арбалет и обе маски. Стряпчий пёс закрыл глаза, ожидая её окончательного исчезновения. А потом он уже подумает, как выбраться из этой… истории.
Какое-то время было тихо, но слух выходца с Изнанки мучили слабые звуки пробуждающегося города, далёкие голоса и плеск воды. Затем шорох подола снова вторгся в этот однообразный шум.
- Поднимайтесь, – сказала Вирджиния. Алькуно поднял голову и увидел, что она стоит в надвинутом на самый лоб капюшоне и неумело привязывает канат лодки к столбику – укутанная золотой тканью фигура, похожая на саму Смерть, с канатом в прыгающих, как у пьяного, руках. Ни руки, ни канат совершенно её не слушались.
- Идите, – вяло сказал Алькуно.
- Вставайте скорее.
- Грандина, – ему трудно давались связаны сложные фразы, – ваша доверчивость уже вышла вам боком.
- Вставайте, лодку может унести.
- Я не могу, – со стыдом ответил он.
- Вставайте, это приказ.
Алькуно приподнялся, опираясь на руки.
- Ну, раз вы приказываете… – заметил он и попытался выполнить повеление. Это удалось ему с третьей попытки. Опираясь на тот столбик, возле которого стояла Вирджиния, он невольно оглянулся на реку – над ней цвело солнце. Пошатываясь, Алькуно отполз по площадке к каменной лестнице, которая давала тень, и забился туда поглубже. Вирджиния походкой глубокой старухи подошла следом и устроилась рядом, сев прямо на свой золотой плащ.
Алькуно был очень бледен и тяжело дышал.
- Я не был на Лицевой стороне больше трёх лет, – сказал он в своё оправдание. Вирджиния криво улыбнулась:
- Как вампиры, застигнутые петухом.
Алькуно кивнул и закрыл глаза.
- Что мы оба здесь делаем? – спросила Вирджиния. Ответа не последовало.
- Алькуно, – позвала она. Стряпчий пёс повернул к ней голову. – Я устала. Вы не представляете, как я устала. – В её голосе зазвучала хрипотца, предшествующая слезам. – Слишком много событий для меня. Я не могу больше… пожалуйста, объясните мне… хоть что-нибудь. – Она закусила губу и непослушной рукой отёрла выступившие слёзы. Алькуно облизнул сухие губы и, отвернувшись, с отвращением сплюнул.
- Вы взяли флягу с вином из лодки? – спросил он.
- Да.
- Дайте мне, пожалуйста. Прежде выпейте сами, если хотите.
Вирджиния наполнила вином рот, прополоскала и, встав, осторожно выплюнула. Алькуно сделал то же самое, но не вставая с места, а потом основательно приложился к фляге. Прислонившись к изнаночной стороне лестницы – ступенька создавала внизу острый выступ, упиравшийся ему в плечо, – он вкратце, делая большие паузы и борясь с тошнотой, объяснил:
- Я следил за Ка Бадоэро. Увидел возню на причале. Вовремя пробрался в лодку. Едва не проспал ваше убийство. – Затем, подкрепившись ещё глотком, он медленно разжал пальцы, отложил фляжку и закатал левый рукав:
- Так и есть, – на его запястье налились алым следы от верёвок. Опасливо пошевелив пальцами, он тусклым голосом заметил: – В таком виде я пришёл на Изнанку… а теперь вот всё возвращается.
Вирджиния невольно коснулась лба: кровь.
- На Изнанке все раны заживают быстрее, – заметила она. Алькуно кивнул и снова закрыл глаза.
- Так что мои руки всё же не вернулись мне перерезанными верёвкой… О Господи! – простонал он сквозь зубы, не выдержав. – Грандина… я умираю. Мне даже моя одежда причиняет боль. Я умираю.
Ему уже не было стыдно, что он при ней сжимает кулаки, корчится и обливается потом, валяясь в грязном закутке на набережной. Только страшно.
Вирджиния, сидя рядом прямо на земле, в своём золотом плаще, смотрела на его мокрое лицо и глаза с расширенными зрачками. Смотрела довольно холодно. Потом, обхватив руками колени, сказала вещь, которую очень бы не хотела говорить:
- Мне больше некому доверять, кроме вас, кем бы вы ни были и кем бы я вас ни считала.
- Господи, да вы всем доверяете! – рявкнул он.
- Сейчас мне уже не к кому идти. – Она внутренней стороной запястья стёрла со лба кровь, закрыла глаза, и её брови на мгновение страдальчески и вопросительно приподнялись: – Теперь доверять совсем некому. Пусть кто-то хотя бы не пытается меня убить…
Алькуно с трудом сосредоточил взгляд на ней и даже прищурился, вслушиваясь в её слова. Утро было мягким, а тон Вирджинии стал таким жёстким, на какой она только была способна:
- Вы не имеете права умирать. Я вас нанимаю.
Алькуно отвёл взгляд и слегка улыбнулся. Рукавом утёр пот со лба.
- Я постараюсь не умереть, – кротко произнёс он и в следующее мгновение резко вдохнул, а глаза у него закатились и закрылись.
Так они и провели первые часы в мире живых, прячась от солнца и тяжело страдая. Алькуно, то и дело проваливающийся в тяжёлое забытьё, ещё не мог толком держаться на ногах, когда Вирджиния уже почувствовала себя способной выглянуть на свет.
Осторожно пройдясь по площадке и вспугнув гуляющих голубей, она вернулась со словами:
- Я страшно хочу есть, magister.
Алькуно дремал, и стремительный шорох крыльев разбудил его; он проследил взглядом за голубями и заметил на слова Вирджинии:
- На Изнанке никогда не хочется есть.
- Разве? Я думала, что не ем из-за… потрясения. – Вирджинии очень хотелось поддержать разговор, чтобы создать ощущение чего-то обыденного, нестрашного, но то, ночное, всё равно прорывалось наружу.
- Может, и так, но на Изнанке действительно почти не ощущаешь боли и голода, запахи мягкие, свет не слепит глаза…
- На Изнанке чего ни хватишься – ничего нет. – Алькуно поднял на неё глаза, и Вирджиния сказала: – Я думаю, это ад.
- Ад здесь, – пробурчал он и попытался встать, опираясь на лестницу. Ноги были как ватные, а руки мучительно ныли, напоминая о допросах трёхлетней давности, но всё-таки он смог разговаривать с грандиной в приличном положении, а не как паралитик. – На Изнанке нет боли.
- Там пустота, – парировала Вирджиния. – «В Царстве Божием ничего нельзя пожелать, что бы не нашлось; в аду же ничего нельзя найти, что пожелаешь».
- А если хочешь боли – то не найдёшь её в аду? – поинтересовался Алькуно.
- Кажется, вам заметно лучше.
- Стыдно признаться, но я сам очень голоден, и если где есть ад на земле – то он у меня в желудке. Ох, – осенило его, – теперь нужно добывать деньги, добывать еду… придумывать, как выжить… Грандина, дайте мне маску, может, она вернёт меня обратно.
Девушка посмотрела на него удивительно взрослым взглядом.
- Думаете о смерти? – спросила она. Алькуно огрызнулся:
- На Изнанке меня не волновала смерть!
- А теперь волнует?
По привычке сжав запястье левой руки правой и тут же отпустив, он прорычал:
- Грандина, на Лицевой стороне мы два идиота, мы не знаем, как выживать здесь, а я не знаю, как обеспечить вашу безопасность… – слово «безопасность» он не договорил, сплюнув на сторону горькую слюну. – Безопасность, – повторил он внятно. – Раз уж вы меня наняли. Вот ведь ввязался на свою голову..!
- Значит, теперь вас волнует смерть. Меня она волнует ещё больше, – призналась Вирджиния, и снова Алькуно увидел, каким взрослым взглядом она умеет смотреть. – Пять дней я была мертвецом. Теперь я знаю, что буду жить, и для этого готова даже вас нанять.
- Благодарю за оказанную честь, грандина, – ответил он, и сам не понял, сколько в его словах было шутки, а сколько серьёзности.
- Я хочу жить – повторила она.
Алькуно молча кивнул. Потом со смешком заметил:
- А чтобы жить, нужно есть.
- Чтобы жить, нужно победить!
- Вдвоём против Совета Десяти? – Бывший шпион с иронией вскинул брови. Вирджиния пожала плечами.
Оба решили, что пора уходить отсюда. Лодку оттолкнули от берега, чтобы она не навела на след, маски каждый привязал на запястье, и никакой спешки не было – но вскоре они поняли, что солнце давало им передышку, всё это время находясь за облаком. Когда оно сверкнуло, выходя на свободу, грозное, как пожар, Алькуно, вцепившись в лестницу, пробормотал:
- Скорее, идёмте.
Он вежливо подал ей руку, но, когда они стали подниматься с причала на набережную, не столько она опиралась на него, сколько он на неё. Подъём шёл медленно.
- Царь граждан неба – Господь, а князь граждан ада – дьявол, – продолжала рассуждать Вирджиния, глядя наверх из-под капюшона. – А кто же правит Изнанкой?
- Там нет единой власти.
- А кому вы делали свои доклады?
- Анджело Малипьери.
- О! А как он там оказался?
Алькуно обернулся к ней. Уже привычным движением вытерев пот со лба, он заметил:
- Вы правы… ведь он должен был появляться на Лицевой стороне.
- Я тоже об этом не думала, пока меня не спросил Альвизе.
- Альвизе, – прошипел стряпчий пёс, преодолевая ступеньку. – Не стоит верить тому, что сказал вам Альвизе. Он вроде бы пытался вас убить.
- Я не знаю, что он задумывал, но…
- У него-то и нашлись эти прелестные маски. Значит, он может перебрасывать людей с одной стороны на другую. Значит, и Малипьери так делает.
Больше никто ничего не успел сказать, потому что, поднявшись на набережную, они лицом к лицу столкнулись с чумазым мальчишкой, смотревшим на них с нескрываемым ужасом.
- М.. ммм… мертвецы, – пробормотал он и перекрестился. – Идите своей дорогой, не трогайте меня.
- Мы не мёртвые, – ласково ответила Вирджиния, – и не тронем тебя.
- А кто же вы? – невольно спросил мальчишка, шмыгнув носом.
- Моли Бога о том, чтобы никогда не узнать, – отрезал Алькуно и, приосанившись, повёл Вирджинию к тенистой улочке, которую приметил краем глаза. Мальчишка бросился бежать, и они услышали, как он тяжело топочет по мостовой. Войдя в тень, Алькуно остановился и несколько раз с удовольствием вдохнул – ему не хватало воздуха. Придя в себя, он впервые осмотрел Вирджинию и только теперь увидел, что она бледна, как смерть, губы фиолетовые, под глазами глубокие тени – и увидел, что она оглядывает его с точно таким же интересом.
- Мертвец, – вынес вердикт Алькуно.
- И вы, – ответила она. – Граждан ада видно издалека.
Улица, тянувшаяся впереди, была тихой, по одному из подоконников гулял голубь. Хлопнула ставня, и граждане ада невольно вздрогнули; женщина высунулась из окна, чтобы вытряхнуть из тарелки очистки.
- Теперь придётся скрываться, – Алькуно надвинул шляпу на глаза, задев при этом маской за кирпичную стену и сам ударившись локтем. Они пошли по улочке прочь от реки и, вместе с запахом сырого непропечённого хлеба, до них донёсся мальчишеский голос:
- Солнце согревает всё…
- В самом деле, – не удержался стряпчий пёс.
- …И, наш мир лелея,
Обращает к нам лицо
С щедростью апреля.
И любое существо,
О любви мечтает,
И Младенец-Божество
Счастьем наделяет...
- Идёмте в церковь, – предложила Вирджиния.
- В дни карнавала – в церковь?
- Там темно и прохладно, magister. Даже в дни карнавала.
Две фигуры ротты
Открыв утром глаза и увидев потолок в серых потёках, Вирджиния поняла, что её время здесь прошло. Невозможно скрываться в «Гранатовом яблоке» до бесконечности.
Поднявшись с постели, она привычным движением дотронулась до раны на лбу – та покрылась корочкой, хрупкой, как обманчивое душевное спокойствие Вирджинии. Грандина потянулась к своему маскарадному костюму. На рукавах и воротнике до сих пор видны были брызги крови; после беготни по городу на коленях и локтях остались грязные пятна. Вирджиния кое-как запихала волосы под тюрбан арапчонка, настолько нестарательно, что пряди повисли сзади, сбоку, одна даже упала на глаза – пришлось заправить её за ухо. Грандина чувствовала себя чудовищно грязной, неопрятной. Её это мало волновало, но под слоем равнодушия к себе теплилось некоторое удовольствие от собственного позора, как будто она отбывает наказание, как будто искупает этим вину – ведь она жива, а они мертвы.
Она выглянула из комнатки. За те три дня, что она здесь пробыла, посетители «Гранатового яблока» практически перестали обращать на неё внимание. Джустины на кухне не было, только сидел какой-то детина, зевал и ковырял столешницу ножом. Вирджиния сказала ему «Хорошее утро» – его в это время как раз раздирал зевок, и он, не в силах справиться с этой могучей силой, сумел только пару раз кивнуть, показывая, что да, мол, доброго утречка.
Вирджиния не любила оставлять долги, но прощаться с доброй хозяйкой не имела никакой охоты – она кинула несколько монет из своего кошелька на постель, надеясь, что никто не успеет украсть их, и этого было довольно. Все здесь уходили и приходили, когда вздумается.
На улице было ветрено и солнечно. Даже грязь и полуразвалившиеся заборы стали словно бы нарядней, когда согрелись, и доски посветлели, а лужи заискрились. Сжимая подмышкой книгу, единственное своё имущество, Вирджиния шагала, не разбирая пути, и, конечно же, скоро вымочила себе ноги. Река текла сперва мимо трущоб, затем мимо борделей, затем мимо дворянских домов. Избегая опасных мест, грандина сделала крюк, и, когда она подошла к собору, солнце разгорелось и уже порядочно припекало.
Она видела, как к храму подъезжает епископ – двоюродный брат покойной грандессы Феррафератта. Вирджиния наблюдала, как он выбирается из кареты, опираясь на лакея, слегка улыбается зевакам, глазеющим на него. Она даже поймала взгляд его зелёных, необыкновенно светлых глаз – епископ на секунду будто бы всмотрелся в неё… но отвернулся и направился к собору. Вирджиния вспомнила, что сегодня воскресенье, и одновременно подумала, что бессмысленно обращаться за помощью к родственникам. Разглядеть её сможет разве что какой-нибудь монах-схимник.
Идя по нагретым камням, по которым так приятно шагать даже в мягкой обуви, Вирджиния вспоминала историю о заколдованной женщине, превращённой в лошадь – но святой праведник смог увидеть, что это только дьявольская иллюзия, и на самом деле она остаётся человеком. Почему меня никто не видит, кроме проклятых чёрных масок? раздумывала она, прикусив губу. Потому что мы «на одной дороге», или это всего лишь иллюзия для недостаточно зорких людей?
Но вряд ли этого мерзавца Алькуно можно сравнить с духовно зрячими святыми праведниками, не так ли?
Она шагнула на мост. Остановилась на секунду, как можно более уверенно и твёрдо стоя на ногах, словно показывая, что никто не заставит её свернуть во второй раз. И пошла вперёд. Ка Феррафератта был совсем близко, даже слишком близко – хоть раньше она и подъезжала к нему только в экипаже или паланкине, а теперь шла пешком. Она подошла к ограде. Никого. Распахнутые двери. Трава меж камней двора – была и раньше, но кажется, будто это тоже признак разрушения…
Как было сказано в книге пророка Исайи… или Иезекииля? Разрушенные дома, дома, ставшие жилищем лисиц и привидений… Вирджиния даже остановилась и растерянно потёрла лоб, понимая, что не помнит фразы и откуда она. Всё забыла, всё забыла.
Но память услужливо подсунула другую цитату, хуже которой нельзя было придумать: «Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники; а виноградники наши в цвете»…
Дверь так и осталась приоткрытой с тех пор, как из неё выходили чёрные маски в ночь убийства. Ловите лисиц, усмехнулась Вирджиния. Поджигайте им хвосты и пускайте в поле. Месть…
Она не пошла через «изнаночную» дверь – когда возвращаешься домой после долгого отсутствия, надо радоваться старым памятным вещам и идти так, как всегда ходил годами. Поэтому грандина миновала кухни, подсобные помещения, даже комнаты прислуги – куда спешить? Дом такой огромный и тёплый, словно дремлющий дракон; очень страшно подойти к нему, но потом невозможно оторваться от его чешуйчатого бока. Вирджиния задумалась о том, что это хорошая метафора страха и любви, но ноги вынесли её в памятное место – маленькая гостиная, где она разговаривала с каждым, кто сватался за неё. Энцо был здесь, Альвизе был здесь, и её муж тоже.
…Сперва Алькуно показалось, что в Ка Феррфератта вернулся Мелькьоре или Бальдассаре. Оба стряпчих пропали после памятной резни, а от вошедшего словно бы шёл родственный, знакомый дух, и последний оставшийся в доме шпион Совета почувствовал гостя с довольно большого расстояния. Алькуно был в это время в большом зале – собирался отправиться на поиски пропитания, – а посетитель вошёл в маленькую гостиную. Стряпчий пёс не спеша дошёл до двери туда; берясь за ручку, он уже понял, что это не Мелькьоре и не Бальдассаре, но ни на секунду не задержал плавное движение, которым потянул створку на себя.
Вирджиния стояла прямо перед ним, за спиной у неё раскрывалась анфилада пройденных ею комнат; она смотрела в сторону, когда Алькуно взялся за ручку, и таким же плавным движением, каким он открывал дверь, она повернула голову. На её лице отразилось только недоумение – хотя она его узнала.
- Что ты тут делаешь!
Алькуно мог вообразить себе самые разнообразные её слова при их встрече, но не такие обыденные.
- Вы могли спросить что-нибудь более оригинальное, грандина, – ответил он с лёгким поклоном. Как же она изменилась; как странно видеть её такой потерянной, неопрятной, лишившейся былого достоинства. Особенно стряпчего пса поразили свисающие вдоль лица пряди волос – как хороша она была с этими сложными причёсками, перевитыми жемчугом! Как хороши были они все, дочери гранда Феррафератта, каждый день они были так же прекрасны, как любая другая – невестой в день свадьбы.
- Что ты делаешь в моём доме? Вон отсюда.
- Это больше не ваш дом, грандина, это прибежище лис и привидений. А я, после того, как спас вас от гибели, укрываюсь здесь с полным правом.
Вирджиния сделала пару шагов навстречу ему, смерила взглядом и через силу процедила:
- Оскорбление, которое ты нанёс Семье, настолько омерзительно, но никакие благодеяния не искупят его. Уйди с дороги.
По её тону Алькуно внезапно понял, что она читала его записи от первой до последней, а потом увидел книгу в её руке и отшатнулся от неё, ударившись об косяк двери.
- Я всё знаю про твою слежку за нами, лисица, про двери, про окошки, – ровно продолжала Вирджиния. – Как только я верну себе своё достоинство, я прикажу найти тебя и колесовать.
- Колесовать! – фыркнул Алькуно, отступив, тем не менее, ещё на шаг. – Грандина, ваше достоинство вы сохраняете только для меня. Для любого другого человека на Изнанке вы – дичь, да к тому же перемазанная в крови и грязи так, что противно притронуться.
Вирджиния впервые за время разговора живо восприняла его слова – она даже задохнулась:
- Противно притронуться? Противно притронуться? Почему ты не убил меня? – и также впервые посмотрела ему в глаза, словно ожидая обстоятельного ответа; пауза, последовавшая после вопроса, дала обоим расслышать звук шагов вдали, в анфиладе. Глаза Вирджинии расширились; обойдя её, Алькуно выглянул в маленькую гостиную, а, обернувшись, прошептал:
- Кажется, по наши души. Чёрные маски.
Они переглянулись; после чего Алькуно молча пошёл прочь, а Вирджиния – за ним следом. В следующей комнате они почти перешли на бег – там, в анфиладе, чёрные маски не торопились, и это неспешное движение, неестественное, как в кошмаре, пугало больше всего. Стряпчий пёс резко свернул и толкнул какую-то дверь, грандина, едва не врезавшись ему в спину, поспешила за ним, боясь отстать. Очень быстро первую роль стал играть бывший шпион.
- Налево, – бросил он на ходу. – Добраться бы до комнаты, там арбалет и… – он расстегнул пряжку плаща и намотал ткань на руку, затем вытащил из ножен катцбальгер. Оба услышали шаги уже в коридоре. Чёрные маски теперь тоже неприлично спешили… Вирджиния вдруг улыбнулась. Совсем близко. За поворотом.
- Чёрт! – выкрикнул Алькуно, как будто это было его боевым кличем, и бросился в боковое ответвление. Грандина побежала, услышав грохот вооружённого столкновения.
Алькуно отшвырнул встреченного им человека от поворота в главный коридор; чёрных масок было двое, и они пошли перехватить добычу тем коридором, каким шли на резню в день свадьбы. Алькуно вытянул руку с катцбальгером – не подходи. Конец, подумал он, глядя на изготовившихся к поединку чёрных масок; против двоих не сладить.
Но он оставался жив, пока схватка больше напоминала топтанье взад-вперёд; фигура первая, фигура вторая, танцуем ротту, подумал Алькуно, поймав ритм пляски и отбив катцбальгером первый удар. Начало было положено, и теперь его быстро вытеснили в главный коридор, плащ затрещал, принимая в себя клинок врага – такой же короткий, для свалок, как у самого Алькуно. Клинок застрял, и всё, что мог сделать стряпчий пёс – заслонить себя телом противника от второй чёрной маски и со всей силы толкнуть одного на другого. Конец, конец.
- Она там! – прошипел он, слегка кивнув головой в ту сторону, где скрылась Вирджиния, и добился только того, что едва успел принять на плащ очередной удар.
Вирджиния бежала по коридору к комнате – она смутно помнила, где та находится; нашла и толкнула дверь обеими руками, ворвалась в комнату и схватила со стола арбалет. Толстая металлическая тетива натянута. Грандина спокойно нашла болт и закрепила в ложе. Сунула второй найденный болт за пояс и направилась обратно, переводя дыхание. Интересно, убит стряпчий пёс или ещё нет? Арбалет был страшно тяжёл, и руки у Вирджинии дрожали. Если он убит – она осталась одна с двумя убийцами. Тюрбан мешал, и она одним движением скинула его с головы.
Услышав шум шагов, тяжёлое дыхание и лязг, грандина осторожно выглянула из-за угла. Медленно, неуклюже подняла арбалет; руки едва её слушались. Драка в коридоре была уже отчаянной свалкой, долго нельзя было понять, где кто, потом под прицелом арбалета оказался отступающий назад Алькуно, затем он поднырнул под локоть противника, и Вирджиния нажала спусковой крючок.
Сила выстрела была ужасающей; грандина упала бы, если б не уткнулась спиной в выступ стены (весьма больно), а тот, в кого попал арбалетный болт, отлетел на пару шагов, увлекая за собой соратника и противника. Цепляясь за шершавую стену, Вирджиния нашла равновесие и снова выглянула из-за угла; Алькуно и вторая чёрная маска уже поднялись с полу – и заметили её. Грандина ни о чём не думала. Перехватив арбалет, она пошла навстречу чёрной маске, готовая ударить его прикладом арбалета. Меч в его руке её не интересовал. Ударить. Ещё раз и ещё.
Чёрная маска бросился к ней – но, когда уже был близко от неё, остановился, зашатался… Подняв глаза от торчащего из его груди кончика клинка, Вирджиния увидела лицо Алькуно, совершенно ничего не выражающее. Человек в маске упал на пол. Вирджиния разжала пальцы, и арбалет тоже рухнул со страшным шумом, а она подошла к трупу; разогнувшись, Алькуно подтвердил:
- Мёртв, – и прислонившись к стене, сполз по ней до самого пола. Вирджиния, проковыляв два шага, последовала его примеру. Некоторое время оба сидели на полу, молчали и слушали собственное дыхание.
Два мёртвых тела на полу были неподвижны, как горы, как сама земля. Казалось, они всегда лежали здесь, и всё же в этой неподвижности была отвратительная неестественность.
- Тот, второй… – сказал Вирджиния.
- Я его добил, – ответил Алькуно. И молчание снова продолжалось почти так же долго.
- Не думайте, – вдруг сказал стряпчий пёс. – Мне приходилось убивать немногим чаще, чем вам. Я умею это делать, но делал это редко.
- Поэтому это получается у тебя так плохо, – глухо откликнулась Вирджиния, опустив голову.
- Вы мне обязаны жизнью.
Молчание вслед за этими словами продолжалось ещё не меньше минуты. Наконец, грандина выпрямилась, поправила волосы, повернулась к стряпчему псу и сказала:
- Ваши услуги Семье, magister Алькуно, достаточно весомы, чтобы загладить нанесённое оскорбление. Я приношу вас свою благодарность за спасение жизни единственной наследницы Семьи.
В грязном сером коридоре, возле двух трупов, это прозвучало нелепо и едва ли не пугающе, но Алькуно давно не замечал подобных несуразностей; он был очень польщён.
- Благодарю вас, грандина, – не вставая на ноги, он обозначил поклон. И всё же прибавил: – Но я не magister. Это люди ближние к высоким особам, к советникам. Я в лучшее моё время был всего лишь сер Алькуно, хотя и мог пугать секретарей чином выше меня.
- Сейчас вы ближний человек при моей особе, – ответила Вирджиния. Руки у неё дрожали, вскоре начали подрагивать и плечи. – Пусть это и продлится очень недолго.
- Вы… меня нанимаете, грандина? – спросил Алькуно с улыбкой, но явственно взволнованный.
- Нет, что вы, – скривилась она. – Скажу честно… – она замком сцепила руки на коленях. – Вы мне нужны. Сейчас, когда некому меня защитить, вы действительно мне нужны, и я гневила бы Бога, если бы спорила с этим. Но я считаю, что я вам нужна не меньше. – Она выжидающе покосилась на Алькуно. Тот, снова прислонившись к стене, смотрел на трупы.
- Я предложил им, – сказал он, – бежать по вашему следу, грандина. – Вирджиния не ответила, и он продолжил: – Я также честно скажу вам, что у меня был приказ убить вас; я собирался это сделать, но вышло так, что не сделал сразу. Ну, а потом я задумался, кому нужна ваша смерть и почему. Вы живы потому, что я ещё не решил этот вопрос.
Вирджиния фыркнула:
- Ты уже не выполнил приказ и предал своих хозяев. Если ты принесёшь им мою голову – это не спасёт тебя.
- Это мои хозяева предали меня! – резко возразил Алькуно. – Я не был предупреждён о резне и…
- А если б был предупреждён, – Вирджиния рванулась к нему, оскалившись, – что бы ты сделал? Попытался бы остановить?
- Я не знаю, – последовал сдержанный, холодный ответ. Вирджиния отстранилась, злая на себя за свой порыв. Она оперлась было на стену, но поняла, что пока н в силах подняться. Прислонившись виском к стене – она была чуть влажной, – грандина осознала, как же у неё болит голова.
- Кто-нибудь остался в доме?
- Никого.
- А слуги?
- Сбежали.
- А что стало с… мёртвыми?
- Увезли городские чиновники.
Алькуно ждал следующего вопроса, но ему пришлось ждать на протяжении ещё одной долго паузы.
- Кто были те люди? – спросила она.
- Четыре дня назад? – понял Алькуно, избегая, однако, называть те события. – Я не знаю, грандина. Я думаю, это были люди Совета. Больше никто не мог ходить по Изнанке.
Снова помолчали, глядя в пустоту и, кажется, страшно устав друг от друга и от этого коридора.
- Но когда за вами гнались конники, грандина, – проговорил стряпчий с ключами, – вы сказали, что это люди Бадоэро.
- Наверное, я ошиблась. Какое отношение Альвизе может иметь к Совету? – вяло отозвалась Вирджиния. Алькуно отметил про себя, что она зовёт гранда Бадоэро просто по имени. – Он же незнатен… Но это нужно проверить. – Держась за стену, она встала на ноги и с бессознательным отвращением вытерла влажную ладонь об панталоны маскарадного костюма.
- И как же? – поинтересовался Алькуно, глядя на неё снизу вверх.
- Я отправлюсь туда и посмотрю. Я ведь теперь невидимка, как и ты с твоими собратьями.
- Там вполне могут быть мои собратья.
- Пускай, – Вирджиния пошла прочь по коридору. Он крикнул ей вслед:
- Грандина, вы хотите жить?
- Нет, – ответила она, не останавливаясь, – я хочу найти виновных.
Она скрылась из виду, и Алькуно обтёр катцбальгер от крови, поднял арбалет, отправился, прихрамывая, в комнату, взял запасной плащ и шляпу. Запасы его одежды не были рассчитаны на подобные приключения, и плащ этот был последним в его гардеробе. Нацепив на пояс кошель с последними деньгами, взяв пару арбалетных болтов и таким образом экипировавшись, стряпчий пёс пошёл следом за Вирджинией, думая о том, что это последний человек, за которым он обязан следить. Мыслями о грандине Феррафератта он пытался заглушить ясное сознание того факта, что в этот дом он больше не может вернуться.
Выйдя на воздух, он обернулся. Каменная громада вечно падала со своей гигантской высоты и будто никак не могла упасть.
- Ну, что ж, прощай, – пробормотал Алькуно. Идя прочь, он ворчал: – Чудесное это чувство, когда не знаешь, где переночевать.
О том, что ему может не посчастливиться, и ночевать не придётся больше нигде и никогда, он решил не думать, считая это преждевременным и неразумным. Он вышел к реке и какое-то время шагал по набережной, придерживая шляпу, так как было ветрено, и иногда поглядывая на серые небеса. Ныли полученные во время драки ушибы и порезы на руке, которой он защищался.
«Я убил двоих человек и остался жив. Я убил катцбальгером, который дал мне Анджело Малипьери».
Он прихрамывал, вернее, не столько прихрамывал, сколько берёг колено, и радовался тому, что Изнанка глушит все ощущения.
Вирджиния шла шагах в сорока впереди. Очевидно, она тоже не спешила, и чем ближе она подходила, тем медленнее шла, потому что, когда Алькуно подошёл к Ка Бадоэро, она ещё только входила в ворота малого двора. Грандина заметила стряпчего с ключами, потому что, едва обернувшись, махнула ему рукой. Алькуно прислонился к каменной ограде набережной и, по привычке сжав правой рукой запястье левой, огляделся.
По реке двигались несколько разукрашенных лодок; возможно, на Лицевой стороне они и казались красивыми, но не на Изнанке – впрочем, на фоне серого неба и серой воды, под пронизывающим ветром отчаянно трепетавшие флаги и цветочные гирлянды казались жалкими и заставляли ещё сильнее почувствовать холод. Река застыла, словно смола. На мосту столпились люди, наблюдавшие за процессией лодок.
Неподалёку от Алькуно начиналась лестница, ведущая вниз, к лодочному причалу, принадлежащему Ка Бадоэро. Там видно было, как на самом деле неспокойна вода – она вырывалась из каменной клетки и накрывала всю площадку причала, а потом, вдруг затаившись, скрывалась, и снова бросалась, оставляя на ступенях серую пену. Большие ворота для въездов располагались дальше, на другой стороне здания, а здесь был малый двор для незаметных выездов и прочих неофициальных мероприятий. Плащ Алькуно хлопал у него за спиной, сбиваясь на сторону, и стряпчий пёс лениво отбивался, когда ткань мешала ему, точно назойливо ластящаяся собака. Хотя мимо порой проходили люди или проезжали конные, он по привычке ощущал себя в одиночестве. На Изнанке всегда ощущаешь себя в одиночестве.
Он сосредоточенно размышлял о том, как ему теперь быть, чего ему ждать и где укрыться.
Вирджиния, пройдя двор, вошла через дверь для прислуги; устройство Ка Бадоэро напоминало её собственный дом достаточно, чтобы она не растерялась. По коридору сновали слуги с корзинами; запах сырого мяса и сырых овощей стоял в воздухе. Держась стены, Вирджиния медленно и осторожно продвигалась по коридору; ей всё более невыносимо было это давление запахов и движения. Её сжигала жажда действия. Она заторопилась и, пройдя заполненное людьми пространство, стремительно зашагала по более широкому коридору, ставшему более широким, минуя кладовки, кухни и подсобные помещения. Она прислушивалась к неумолчному говору, распоряжениям, видела беготню поварят и шла, не останавливаясь.
Коридор резко свернул и, выйдя из-за угла, грандина увидела человека в ливрее Бадоэро, выходящего из какого-то закоулка. Посмотрев прямо на её лицо, он развернулся и направился обратно почти бегом. Вирджиния остановилась, гадая, увидел он её или нет. Всмотревшись, она поняла по чёткости фигуры, что этот человек – на Изнанке. Облизнув губы, она пошла в противоположную сторону, нырнула в одно из помещений и, увидев висящие под потолком свиные и коровьи туши, остановилась, закрыла глаза. Отвернув лицо от огромных кусков мяса, у которых угадывались только подобия конечностей, о головах которых напоминали только широкие обрубки шей, она тихо пошла через комнату. В её конце была дверь, ведущая в другое хранилище, на этот раз – одни мешки да ящики. Там было две двери – вперёд и налево.
Вирджиния поняла, что теперь может заблудиться. Кружение по коридорам напоминало бесконечные фигуры ротты… От этого танца у неё всегда кружилась голова.
Она пошла налево и вышла в каморку, где сидел горбатый старик, что-то писавший в большой книге и щёлкающий бусинами на массивных счётах. Вирджиния остановилась возле него. Он совсем её не замечал, и его очертания были слегка туманны, как у людей с Лицевой стороны. Улыбнувшись, она пошла дальше.
Из каморки был выход только в большую комнату для прислуги. Осторожно пройдя её, грандина вышла в зал. Она стояла у стены, поправляя падающие на глаза волосы и глядя, как проходят по каменному полу, громыхая деревянными подмётками, то один, то другой слуга, а несколько раз бесшумно прошли лакеи в кожаной обуви. Здесь было гораздо тише, чем на кухне, но и это движение казалось ей суетливым и словно ненастоящим. Её охватило презрительное спокойствие. Она подошла к лестнице и, увидев, что вверху появились люди в ливреях, быстро поднырнула под неё и спряталась под ступеньками. Видели бы меня теперь мои родственники, подумала она невольно. Прячусь под лестницей в доме Альвизе Бадоэро. Что я здесь делаю, зачем? Усилием воли она заставила себя не думать о матери, отце, Иммаколате, Концессе, Франческо… Яростно тряхнув головой, она выскользнула из-под лестницы почти танцевальным движением. Слуги в ливреях уже прошли зал. Поставив ногу на ступеньку и подняв глаза, она увидела, что к ней спускается хозяин дома собственной персоной.
Альвизе Бадоэро остановился на середине лестницы.
- Мария! О Господи! – выдавил он, наконец, и буквально слетел вниз. Глядя на него, Вирджиния сперва не могла понять, на Изнанке ли он – лицо Альвизе стало расплываться перед её глазами. Однако когда он обнял её и крепко прижал к себе, сомнений не осталось.
Уткнувшись в плечо гранда Бадоэро (на щеке потом остался след узора, вышитого на ткани колета), Вирджиния боролась со слезами. Неужели – защита, безопасность, помощь? В бок ей упиралась маскарадная маска, которая была у гранда в руке, когда он спускался по лестнице, но грандине хотелось бы, чтобы это небольшое удобство продолжалось как можно дольше… Другая рука Альвизе осторожно притронулась к её волосам, и тут Вирджиния устыдилась, особенно когда он отстранился от неё. Его колет, иссиня-чёрные волосы и прекраснейшая бородка по последней моде, его чистота и ухоженность, делавшие его похожим на породистого скакуна, делали особенно отвратительной грязь, покрывавшую наследницу семьи Феррафератта.
- Простите меня за мой неподобающий вид – сказала Вирджиния.
- Это вы простите меня за моё неподобающие поведение, – ответил Альвизе, отступая от неё. – Но я был слишком рад вас видеть… как вы уцелели? – не сдержался он. – Постойте, не отвечайте. Расположимся с удобством. Я распоряжусь о ванне для вас… и о комнате, конечно – вы остаётесь здесь! Кем бы ни были те, от кого вы спаслись, здесь они вас не достанут, будьте покойны.
Он отдал маску слуге, остановившемуся на одной из нижних ступенек и, поднявшись к нему, торопливо шепнул что-то. Потом обернулся к Вирджинии:
- Мария, кто это мог быть?
Грандина покачала головой. Посмотрев ей в лицо, больше он ни о чём её не спрашивал, сказал только:
- Вот к вам идут. Я вас оставляю.
Женщина с испуганными глазами повела Вирджинию куда-то – та уже не следила, – и была комната с маленькими окнами, был жарко затопленный камин, в котором тут же сожгли грязный и окровавленный маскарадный костюм, и внесли огромную лохань с дымящейся водой. Грандина вспомнила утро своей свадьбы и не сразу заставила себя перешагнуть влажный деревянный бортик.
После долгой банной процедуры Вирджиния, выспавшись, сидела у огня в одной льняной рубашке и вертела в руках книгу, украденную у Алькуно. Дождавшись, пока женщина с испуганным глазами выйдет, неуклюже ударившись об дверной косяк, она потихоньку раскрыла дневник шпиона и кинула в камин.
Танцуем ротту, усмехнулась она про себя. Сближение кругов, смена партнёров.
Восьмая главаВосьмая глава
Мертвецы, рождённые рекой
- Усаживайтесь, Мария, ужин вас ждёт, пусть и поздний, но и король к нему бы не придрался, – Альвизе буквально светился, и Вирджиния отметила про себя, что даже при первой их сегодняшней встрече он таким радостным не был. Любое потрясение, пусть и приятное, заставляет сперва почувствовать дурноту и головокружение, задумалась она. Были ли в жизни Альвизе ужасные потрясения?
Вот и Вирджинию сперва замутило от вида еды, и она усилием воли заставила себя взять виноградинку.
- Когда вы в последний раз ели? – озабоченно спросил гостеприимный хозяин.
- Утром. В «Гранатовом яблоке».
- Господи! «Гранатовое яблоко»! – взорвался он. – Дочь гранда Феррафератта спасается от убийц и скрывается по притонам!.. Что это за «Гранатовое яблоко»?
- Без преувеличения, притон, – кивнула Вирджиния, прожевав виноградинку и почувствовав, что могла бы съесть и ещё что-нибудь. – К тому же, на Изнанке.
- Где, вы сказали?
- На Изнанке, где и мы с вами находимся. Только то, что я оказалась там, спасло меня от убийц, вернее сказать, не только это, но также один из обитателей Изнанки.
Альвизе отложил нож; лицо его ничего не выражало, но это было особенное «ничего» – глаза его блестели как будто из прорезей маски.
- О чём вы говорите, милая девушка?
- Об Изнанке, конечно, – терпеливо повторила Вирджиния, и тут её осенило: – Альвизе, а что же тут делаете вы?
Гранд улыбнулся:
- Мне очень приятно, что вы называете меня по имени. В последнюю нашу встречу всё было не так, но я надеюсь, что могу считать вас своим другом…
- Безусловно.
- Тогда расскажите мне без утайки о ваших приключениях, – его тон был сдержанным и успокаивающим, – потому что я не понимаю, что за Изнанку вы имеете в виду. Я понял по вашему виду, когда вы только появились в моём доме, что вы побывали на изнанке жизни, но… – он сделал вопросительную паузу.
- Нет-нет, Изнанка – это не поэтический образ, – и Вирджиния, отдирая кусочки мяса от кроличьей лапки и иногда, увлечённая рассказом, забывая отправить в рот, сообщила Альвизе абсолютно всё.
Он слушал, не перебивая, не задавая вопросов (тем более что рассказ грандины был точен и подробен, и она могла гордиться тем своим отстранённым тоном) и совершенно не двигаясь, только проводя рукой по усам. Бадоэро не смотрел на Вирджинию, а Вирджиния смотрела на кроличью лапку, размеренно повествуя.
Когда она закончила, молчание продолжалось некоторое время. Подняв глаза, грандина увидела, что в окно за спиной Альвизе как будто вставлено чёрное стекло, настолько стало темно, и что глаза Альвизе так же темны, а тяжёлые челюсти стиснуты. Он встал с места к концу рассказа и теперь стоял возле стены с бокалом вина в руке.
- Мария, – проговорил он со вздохом, – мне тяжело вам это говорить, но что-то в вашем рассказе не так.
- Вы не верите мне?
- Нет-нет, – заторопился он, – вам я верю, но не тем людям, которые… давайте я налью вам вина, вы немного успокоитесь, и поговорим.
- Я совершенно спокойна, – и тут только Вирджиния заметила, что впилась пальцами в многострадальную кроличью лапку. Пока она салфеткой отирала жир с рук, Альвизе отошёл к маленькому столику, на котором стояло вино, вскоре вернулся, поднёс девушке бокал, и, протягивая руку, она ощутила нечто странное – как будто она была одновременно нападающим коршуном и трепещущим воробьём. Она понимала, что находится целиком и полностью во власти Альвизе, но теперь она увидела, что и он – как будто боится её. Нет, даже не боится, но словно бы внутренне дрожит. Принимая бокал, Вирджиния посмотрела ему в глаза.
Невозможно. По тёмным глазам ничего не понять – они излучают тепло, подобное солнечному, но словно бы заслоняются этой завесой тепла от любопытных. Глаза Альвизе просто сияли теплом, как будто он кричал ей в лицо «Ну смотри же, всё здесь – для тебя», но крик этот был грубым и… да, недобрым.
- Выпейте-выпейте, – сказал он, улыбаясь.
- Альвизе, что вы собираетесь предпринять? – Она чуть не спросила: «Что вы со мной сделаете?».
Передав ей бокал, он отошёл обратно к своему месту:
- Давайте сперва обсудим ваш рассказ.
Вирджиния поняла, что только она здесь – трепещущий воробей.
- У меня возникло немало вопросов – например, как вы поняли, что оказались на Изнанке…
- Я описала вам.
- Да, но посмотрите: вам это всего лишь сказали. Дело даже не в том, что существование серых коридоров кажется сказкой. Если Совет Десяти имеет на Изнанке своих шпионов, то как он с ними сообщается? – Вирджиния кивнула головой с вопросительным выражением лица: продолжайте. – Кто-то из советников должен находиться там же, на Изнанке. Но мы знаем, что советники все – люди влиятельные.
- Мы ничего не знаем о советниках.
- Мы знаем, что безопасностью этого города заведует Анджело Малипьери. Я надеюсь, что нас сейчас никто не подслушивает, поэтому скажу, что знающие люди города полагают, что он – один из советников. Если это так, то шпионы должны быть под его рукой. Как сообщаться ему с агентами, если и вы, и я не раз могли видеть его здесь, среди нас?
Вирджиния отпила вина – во рту было кисловато после кролика. За окном мерцали праздничные огни.
- И, наконец. Вы ощущаете себя по-прежнему на Изнанке?
- Да, – без колебаний ответила она.
- А тогда почему я вижу вас и с вами говорю?
В ужасе от этой мысли Вирджиния вжалась в спину кресла, потом подалась вперёд.
- Так значит… – она поставила бокал на стол, и вино оттуда расплескалось. Розовые пятна поползли по скатерти. Альвизе, улыбаясь, вскинул бровь:
- Я похож на шпиона Совета Десяти?
- Признаться, гранд, мало похожи, – ответила грандина сдержанно.
- И как вы видите меня?
- Как будто вы на Изнанке.
Он снова приблизился к Вирджинии:
- То есть чётко и различимо, а не размыто и тускло. Не потому ли так, что я, в отличие от тупой черни, смотрю вам в глаза? Не оттого ли, что вы можете обращаться ко мне, и я вас услышу? – Грандина снова отпила вина и подумала о том, что час уже поздний. Хоть она и отдыхала днём, её снова клонило в сон. И, в самом деле, пора...
Помолчав, Альвизе спросил:
- Вам не кажется, что кто-то воспользовался вашим потрясением?
- Мне кажется, что дело гораздо сложнее, чем я думала.
- Вы выглядите очень усталой, грандина.
- Так и есть.
- А ведь завтра очередной день празднества, когда мы должны будем заявить о том, что вы живы.
- Я боюсь это делать. Не желаю, чтоб Совет довершил начатое.
Альвизе всмотрелся в её лицо; теперь казалось, что он воробей, и даже ручной.
- Но хотя бы посмотреть на веселье, послушать музыку, Мария? – попросил он. – Я хочу, чтоб вы всё забыли.
- Если вы так хотите… – медленно проговорила она и прибавила: – Но я не надену маскарадный костюм.
- Посмотрите, что у меня есть! – Альвизе отошёл в угол комнаты и вернулся с чем-то нежно-золотистым и переливающимся. Это оказался роскошный плащ с огромным капюшоном. – Я хотел подарить вам.
Вирджиния поднялась с кресла, опираясь на подлокотники, и Бадоэро накинул плащ ей на плечи – ему было не очень удобно это делать, потому что в левой руке он держал чёрную карнавальную маску, принесённую вместе с нарядом.
- Но, я вижу, вы совсем засыпаете, – сказал он и накинул капюшон на голову грандины. Она вяло кивнула. – Вы даже не представляете, как это хорошо.
- А, вино… – поняла она, закрывая глаза. В ушах у неё загудело, и она перестала различать лицо Альвизе. Когда у неё подкосились ноги, гранд подхватил её под локти и опустил в кресло. Последнее, что она ощутила – что ей на лицо опускается глухая маска, и внутренняя обивка почему-то щекочет ей лицо.
…Погуляв возле Ка Бадоэро около двух часов, Алькуно понял, что внезапных событий, скорее всего, не будет. Подтверждением тому стала женщина, выбежавшая из малых ворот и между делом сообщившая охране, что отправляется за покупками для молодой дамы.
Значит, Альвизе принял Вирджинию в своём доме. И Алькуно отправился на рынок искать себе обед. Он сегодня ничего не ел, и, хотя на Изнанке ни разу не знал сильного голода, всё-таки ощущение пустого живота было не очень приятным. Скромно украв солёную рыбину с лотка и хлебу в булочной, он вернулся к набережной, скинул арбалет с плеча и сел на оградку, похожий на довольного кота.
Кто такой этот Бадоэро, раздумывал бывший шпион, выплёвывая вездесущую чешую изо рта, стряхивая с пальцев и смахивая с одежды. Выскочка, затесавшийся в гранды. Претендент на руку Марии Вирджинии. Алькуно был уверен, что именно он поучаствовал в резне, но…
Неторопливо жуя, он смотрел на город. За спиной у него текла река – как будто медлительное могучее чудовище, знающее всё о своих жителях, порождающее их и каждого принимающая обратно в своё чрево. Она породила этот город, в котором даже весенние листья казались спелыми, в котором лето было как подгнившая осень. Она знала, кто вырезал семью Феррафератта и кто убрал трупы с места преступления, знала, кто такой Альвизе Бадоэро и кто входит в Совет Десяти, где скрывается гранд Санта-Фьоре и что случится с Марией Вирджинией. Она хотела каждого из них упокоить навеки, и притяжение смерти ощущалось даже во время карнавала… особенно во время карнавала. Об этом никто никогда не говорил – все и так об этом знали.
Алькуно был уверен, что однажды его труп найдёт пристанище именно в ней. Ему было приятно чувствовать спиной её медлительное и полное сдержанной силы движение. Там, в реке, нет разобщенности. Однажды она родит тебя мёртвым, выплюнув на поверхность, родит наоборот...
На площади перед собором поставили карусель, и весь день там смеялись дети, а вечером снова развели костры и плясали. Алькуно бродил между горожанами, поправляя лямку тяжёлого арбалета, натирающую плечо, и улыбался. Возле самого крупного костра плясала с бубном темноволосая девушка, плотно сбитая, даже пухленькая, но удивительно ловкая в движениях, казавшаяся норкой или выдрой, ловящей рыбу в реке. И она получала свою рыбу – ей щедро кидали монеты. Между гуляющими разносили жареное мясо, капали жиром и роняли прохожим на одежду хмельную пену из кружек, не извиняясь за это, а только громко смеясь. Запыхавшаяся девушка с бубном остановилась и убрала прядь волос с мокрого лица. Когда она подняла голову, то внезапно встретилась глазами с Алькуно. Он вздрогнул и отступил на шаг – но танцорка уже смотрела в другую сторону. Идя прочь, он вспоминал, как едва не встретился с Вирджинией где-то между Изнанкой и Лицевой стороной. До чего всё-таки странная история.
Возле причала Ка Бадоэро стояла прелестная лодка с навесом, и Алькуно поспешил к мосту, чтобы узнать, что творится на том берегу.
Лодочник сладостно зевал и почёсывал спину (стряпчий пёс внезапно ощутил, что и он не прочь был бы поспать немного после сегодняшних схваток и треволнений). Судя по всему, он находился на Изнанке, хотя что-то в его движениях выдавало в нём человека с Лицевой – какая-то большая свобода и расхлябанность. Алькуно подошёл, тоже невольно зевая.
- Да, братец, отдохнуть бы, – сочувственно заметил лодочник.
- А ты пассажиров ждёшь?
- Если бы. Вроде как хоронить везу.
- Не повезло тебе, я-то хоть с живыми работаю.
- Не скажи, живые больно шебутные. Лучше покойников возить!
- Ну, тогда удачи, – сказал Алькуно и пошёл по набережной в сторону Ка Бадоэро. Зайдя за угол, он снял с плеча арбалет и стал заряжать болт.
Лодочник с криком и всплеском упал в реку, и она проглотила его.
Снова закинув арбалет за спину, Алькуно вернулся к лодке. Внутри он нашёл множество цветочных гирлянд (зимние цветы волчеягодника и ведьмина ореха рядом с драгоценными, привезёнными издалека розами), запрятанную меж ними флягу с вином (он не преминул попробовать) и карнавальную маску «чумного доктора». Спрятав арбалет и надев маску, стряпчий с ключами устроился на том самом месте, на котором сидел до того лодочник. Только начав отвинчивать крышку с фляги мертвеца, Алькуно заметил, что руки у него дрожат после убийства.
- Я так и не научился, – пробормотал он и сделал большой глоток.
Время шло. Огни на той стороне реки горели, слышались песни, долетавшие (вот уж действительно) как будто из другого мира. Алькуно уже слегка задремал под влиянием сытости, вина и холода, когда двери для малых выездов загремели.
Разглядев в свете фонаря людей в цветах Бадоэро, бывший шпион закричал:
- Ребятки, я вас уже три часа жду!
- Извини, братец, задержались – пропыхтел один из них. – Сами не знали, что нас вызовут.
Они тащили к причалу тело, держа за четыре конца кусок ткани, в которой труп покачивался, как в колыбели. Алькуно вышел из лодки, давая им положить свой груз среди цветов.
- Ты помнишь, да? – спросил тот, что, очевидно, был главным. – Переходить, только когда покинешь город!
- Да-да, конечно, – торопливо ответил Алькуно.
- Тогда маску сними, придурок, – разозлился тот, – а то надышишься… Каждый раз присылают новых, и всё объяснять по сто раз!
Стряпчий пёс послушно ослабил тесёмки маски, закинул её на спину и, поправив шляпу, шагнул в покачнувшуюся лодку.
- Ну, в добрый путь, – сказали ему, и он приветливо попрощался.
Некоторое время он плыл в темноте, и только отблески праздничных костров играли на бархатной маске трупа и золотистой ткани плаща. Алькуно погружал весло в воду то слева, то справа от лодки, и тихий плеск иногда заглушал шум гуляний.
Стряпчий пёс понимал, что, шатаясь в окрестностях Ка Бадоэро, проворонил смерть грандины. Род Феррафератта прервался, теперь никто ничего не узнает. Все прежние планы Алькуно, так или иначе, были связаны с этой девочкой. Что же делать теперь?
Да и зачем…
Как во сне Алькуно продолжал грести. Он шёл против медлительного течения, и эти усилия только слегка беспокоили реку, которая, отражая огни, казалась густой остывающей лавой. Постепенно кончились костры, течение унесло празднество назад, стало совсем темно, и только лодочный фонарь давал слабый свет. Мимо проплывали тёмные особняки, церкви, ограды. В иных окнах мерцали свечи, и казалось, что дом дрожит изнутри – и может исчезнуть, как марево, да и весь город растает, как туман. Посмотрев вперёд, стряпчий с ключами увидел, что темнота впереди потускнела и поблекла. Теперь он правил на зеленоватую полосу, предвещающую рассвет.
Неужели уже утро, изумился Алькуно. Проплыв ещё немного, он предоставил течению нести его обратно, снял фонарь и склонился с ним над телом Вирджинии.
Маска на ней была сплошной, без отверстий для глаз и рта. Особенно странными и неприятными выглядели слепые вмятины на месте глаз. Алькуно протянул было руку, но остановился, почувствовав себя не в силах дотронуться до бархата на лице мёртвой. Холод шёл со всех сторон, поднимаясь от воды, но, сняв шляпу, Алькуно понял, что всё лицо у него мокрое от пота. Утерев лоб рукавом, он снова посмотрел на одетую в золотой плащ куклу. Ему сделалось не по себе.
Возможно, если плыть дальше, где-то его ждут с грузом… чтобы, очевидно, предъявить её труп всем любопытствующим. Что должен был лодочник сделать с ней?
Алькуно одной рукой осторожно развязал завязки золотого плаща, откинул со лба Вирджинии капюшон. Теперь чёрную слепую маску обрамляли светлые волосы. Казалось, что она жива. Когда Алькуно стало видеться, что жилка на шее слабо пульсирует, он втянул в себя пахнущий мокрым песком воздух и, продолжая держать на весу фонарь, снова потянулся к маске. Его пальцы легли в бархатные глазницы. Алькуно потянул маску на себя – не прикреплена ничем… лицо Вирджинии открылось. В свете фонаря оно казалось второй маской, и ничего нельзя было понять. Алькуно дотронулся до её шеи и почувствовал слабое биение.
- О Господи, – он поставил фонарь прямо на цветы и откинулся назад. – Так она жива. – С отвращением отложив слепую маску, он поднялся на ноги и увидел, что вокруг всё серо. Солнце надвигалось.
Вирджиния дышала медленно и глубоко, Алькуно снова взялся за весло.
- Как быстро светлеет, – проворчал он и задул фонарь. – Как выйдет солнце, так вонь непередаваемая…
От реки действительно шёл густой запах – воды, песка, рыбы… Алькуно несколько раз судорожно вдохнул – запах обволакивал и как будто забивал лёгкие. Небо стремительно светлело. Что-то было не так.
Вирджиния медленно села, плащ упал с её плеч; медленно двигая глазами, мутными, с сузившимися зрачками, она осмотрела лодку и вдруг быстрым движением – к борту, и её вырвало в реку. Тут Алькуно и понял, что происходит. Вернее сказать, сперва он обрадовался:
- Грандина! – а уже затем едва не выпустил весло: – Лицевая сторона…
Девятая главаДевятая глава
Граждане ада
Когда лёгкий ветерок коснулся лица Алькуно, принеся вместе с вонью реки слабый запах хлеба, он захлебнулся и тоже упал на цветочные гирлянды. Отдав реке свой ужин, он с отвращением сплюнул и с трудом перевернулся на бок, ударившись о борт головой. Стряпчий пёс ощущал себя слабым, как новорождённый котёнок.
Приподнявшись, он лицом к лицу столкнулся с Вирджинией.
- Где..? Что..? – проскрипела она. Лицо её было синюшно-бледным. Алькуно справедливо подозревал, что сам выглядит не лучше.
- Лицевая сторона, – повторил он, тяжело дыша. Коснувшись рукой лица, чтобы отереть губы от рвоты, он едва не застонал – кожа горела от любого прикосновения и от самых солнечных лучей.
Лодку меж тем несло течение; когда она миновала один из особняков, бросавший глубокую тень, солнце ошпарило обоих выходцев с Изнанки. Вирджиния бросилась лицом в цветы, Алькуно с вскриком бросился к своей шляпе.
- Пожалуйста! – застонала грандина со слезами в голосе. Запах от увядающих пожухлых гирлянд был нестерпим для неё, а Алькуно начал задыхаться. С огромным трудом он выпрямился, дотянулся до весла, снова рухнул в цветы.
- Причал, – сказала Вирджиния, подняв голову. – Нужно править к берегу.
- Я ни к чему притронуться не могу! – простонал он в ответ. Грандина села, протянула руки к веслу, стиснув зубы, взяла и подала:
- Правьте к берегу. Нас унесёт в море.
Как Алькуно это сделал – он не помнил. Но хорошо запомнил, как потерял равновесие, когда лодка ударилась об причал, и сполз вниз, ударившись ладонями и об камень, и об дерево. Вирджиния снова склонилась над водой, дрожащими руками подбирая пряди волос; мучительные судороги ничего не выжали из неё.Потом Алькуно увидел край её подола, прошуршавший несколько раз мимо него – грандина вынесла из лодки арбалет и обе маски. Стряпчий пёс закрыл глаза, ожидая её окончательного исчезновения. А потом он уже подумает, как выбраться из этой… истории.
Какое-то время было тихо, но слух выходца с Изнанки мучили слабые звуки пробуждающегося города, далёкие голоса и плеск воды. Затем шорох подола снова вторгся в этот однообразный шум.
- Поднимайтесь, – сказала Вирджиния. Алькуно поднял голову и увидел, что она стоит в надвинутом на самый лоб капюшоне и неумело привязывает канат лодки к столбику – укутанная золотой тканью фигура, похожая на саму Смерть, с канатом в прыгающих, как у пьяного, руках. Ни руки, ни канат совершенно её не слушались.
- Идите, – вяло сказал Алькуно.
- Вставайте скорее.
- Грандина, – ему трудно давались связаны сложные фразы, – ваша доверчивость уже вышла вам боком.
- Вставайте, лодку может унести.
- Я не могу, – со стыдом ответил он.
- Вставайте, это приказ.
Алькуно приподнялся, опираясь на руки.
- Ну, раз вы приказываете… – заметил он и попытался выполнить повеление. Это удалось ему с третьей попытки. Опираясь на тот столбик, возле которого стояла Вирджиния, он невольно оглянулся на реку – над ней цвело солнце. Пошатываясь, Алькуно отполз по площадке к каменной лестнице, которая давала тень, и забился туда поглубже. Вирджиния походкой глубокой старухи подошла следом и устроилась рядом, сев прямо на свой золотой плащ.
Алькуно был очень бледен и тяжело дышал.
- Я не был на Лицевой стороне больше трёх лет, – сказал он в своё оправдание. Вирджиния криво улыбнулась:
- Как вампиры, застигнутые петухом.
Алькуно кивнул и закрыл глаза.
- Что мы оба здесь делаем? – спросила Вирджиния. Ответа не последовало.
- Алькуно, – позвала она. Стряпчий пёс повернул к ней голову. – Я устала. Вы не представляете, как я устала. – В её голосе зазвучала хрипотца, предшествующая слезам. – Слишком много событий для меня. Я не могу больше… пожалуйста, объясните мне… хоть что-нибудь. – Она закусила губу и непослушной рукой отёрла выступившие слёзы. Алькуно облизнул сухие губы и, отвернувшись, с отвращением сплюнул.
- Вы взяли флягу с вином из лодки? – спросил он.
- Да.
- Дайте мне, пожалуйста. Прежде выпейте сами, если хотите.
Вирджиния наполнила вином рот, прополоскала и, встав, осторожно выплюнула. Алькуно сделал то же самое, но не вставая с места, а потом основательно приложился к фляге. Прислонившись к изнаночной стороне лестницы – ступенька создавала внизу острый выступ, упиравшийся ему в плечо, – он вкратце, делая большие паузы и борясь с тошнотой, объяснил:
- Я следил за Ка Бадоэро. Увидел возню на причале. Вовремя пробрался в лодку. Едва не проспал ваше убийство. – Затем, подкрепившись ещё глотком, он медленно разжал пальцы, отложил фляжку и закатал левый рукав:
- Так и есть, – на его запястье налились алым следы от верёвок. Опасливо пошевелив пальцами, он тусклым голосом заметил: – В таком виде я пришёл на Изнанку… а теперь вот всё возвращается.
Вирджиния невольно коснулась лба: кровь.
- На Изнанке все раны заживают быстрее, – заметила она. Алькуно кивнул и снова закрыл глаза.
- Так что мои руки всё же не вернулись мне перерезанными верёвкой… О Господи! – простонал он сквозь зубы, не выдержав. – Грандина… я умираю. Мне даже моя одежда причиняет боль. Я умираю.
Ему уже не было стыдно, что он при ней сжимает кулаки, корчится и обливается потом, валяясь в грязном закутке на набережной. Только страшно.
Вирджиния, сидя рядом прямо на земле, в своём золотом плаще, смотрела на его мокрое лицо и глаза с расширенными зрачками. Смотрела довольно холодно. Потом, обхватив руками колени, сказала вещь, которую очень бы не хотела говорить:
- Мне больше некому доверять, кроме вас, кем бы вы ни были и кем бы я вас ни считала.
- Господи, да вы всем доверяете! – рявкнул он.
- Сейчас мне уже не к кому идти. – Она внутренней стороной запястья стёрла со лба кровь, закрыла глаза, и её брови на мгновение страдальчески и вопросительно приподнялись: – Теперь доверять совсем некому. Пусть кто-то хотя бы не пытается меня убить…
Алькуно с трудом сосредоточил взгляд на ней и даже прищурился, вслушиваясь в её слова. Утро было мягким, а тон Вирджинии стал таким жёстким, на какой она только была способна:
- Вы не имеете права умирать. Я вас нанимаю.
Алькуно отвёл взгляд и слегка улыбнулся. Рукавом утёр пот со лба.
- Я постараюсь не умереть, – кротко произнёс он и в следующее мгновение резко вдохнул, а глаза у него закатились и закрылись.
Так они и провели первые часы в мире живых, прячась от солнца и тяжело страдая. Алькуно, то и дело проваливающийся в тяжёлое забытьё, ещё не мог толком держаться на ногах, когда Вирджиния уже почувствовала себя способной выглянуть на свет.
Осторожно пройдясь по площадке и вспугнув гуляющих голубей, она вернулась со словами:
- Я страшно хочу есть, magister.
Алькуно дремал, и стремительный шорох крыльев разбудил его; он проследил взглядом за голубями и заметил на слова Вирджинии:
- На Изнанке никогда не хочется есть.
- Разве? Я думала, что не ем из-за… потрясения. – Вирджинии очень хотелось поддержать разговор, чтобы создать ощущение чего-то обыденного, нестрашного, но то, ночное, всё равно прорывалось наружу.
- Может, и так, но на Изнанке действительно почти не ощущаешь боли и голода, запахи мягкие, свет не слепит глаза…
- На Изнанке чего ни хватишься – ничего нет. – Алькуно поднял на неё глаза, и Вирджиния сказала: – Я думаю, это ад.
- Ад здесь, – пробурчал он и попытался встать, опираясь на лестницу. Ноги были как ватные, а руки мучительно ныли, напоминая о допросах трёхлетней давности, но всё-таки он смог разговаривать с грандиной в приличном положении, а не как паралитик. – На Изнанке нет боли.
- Там пустота, – парировала Вирджиния. – «В Царстве Божием ничего нельзя пожелать, что бы не нашлось; в аду же ничего нельзя найти, что пожелаешь».
- А если хочешь боли – то не найдёшь её в аду? – поинтересовался Алькуно.
- Кажется, вам заметно лучше.
- Стыдно признаться, но я сам очень голоден, и если где есть ад на земле – то он у меня в желудке. Ох, – осенило его, – теперь нужно добывать деньги, добывать еду… придумывать, как выжить… Грандина, дайте мне маску, может, она вернёт меня обратно.
Девушка посмотрела на него удивительно взрослым взглядом.
- Думаете о смерти? – спросила она. Алькуно огрызнулся:
- На Изнанке меня не волновала смерть!
- А теперь волнует?
По привычке сжав запястье левой руки правой и тут же отпустив, он прорычал:
- Грандина, на Лицевой стороне мы два идиота, мы не знаем, как выживать здесь, а я не знаю, как обеспечить вашу безопасность… – слово «безопасность» он не договорил, сплюнув на сторону горькую слюну. – Безопасность, – повторил он внятно. – Раз уж вы меня наняли. Вот ведь ввязался на свою голову..!
- Значит, теперь вас волнует смерть. Меня она волнует ещё больше, – призналась Вирджиния, и снова Алькуно увидел, каким взрослым взглядом она умеет смотреть. – Пять дней я была мертвецом. Теперь я знаю, что буду жить, и для этого готова даже вас нанять.
- Благодарю за оказанную честь, грандина, – ответил он, и сам не понял, сколько в его словах было шутки, а сколько серьёзности.
- Я хочу жить – повторила она.
Алькуно молча кивнул. Потом со смешком заметил:
- А чтобы жить, нужно есть.
- Чтобы жить, нужно победить!
- Вдвоём против Совета Десяти? – Бывший шпион с иронией вскинул брови. Вирджиния пожала плечами.
Оба решили, что пора уходить отсюда. Лодку оттолкнули от берега, чтобы она не навела на след, маски каждый привязал на запястье, и никакой спешки не было – но вскоре они поняли, что солнце давало им передышку, всё это время находясь за облаком. Когда оно сверкнуло, выходя на свободу, грозное, как пожар, Алькуно, вцепившись в лестницу, пробормотал:
- Скорее, идёмте.
Он вежливо подал ей руку, но, когда они стали подниматься с причала на набережную, не столько она опиралась на него, сколько он на неё. Подъём шёл медленно.
- Царь граждан неба – Господь, а князь граждан ада – дьявол, – продолжала рассуждать Вирджиния, глядя наверх из-под капюшона. – А кто же правит Изнанкой?
- Там нет единой власти.
- А кому вы делали свои доклады?
- Анджело Малипьери.
- О! А как он там оказался?
Алькуно обернулся к ней. Уже привычным движением вытерев пот со лба, он заметил:
- Вы правы… ведь он должен был появляться на Лицевой стороне.
- Я тоже об этом не думала, пока меня не спросил Альвизе.
- Альвизе, – прошипел стряпчий пёс, преодолевая ступеньку. – Не стоит верить тому, что сказал вам Альвизе. Он вроде бы пытался вас убить.
- Я не знаю, что он задумывал, но…
- У него-то и нашлись эти прелестные маски. Значит, он может перебрасывать людей с одной стороны на другую. Значит, и Малипьери так делает.
Больше никто ничего не успел сказать, потому что, поднявшись на набережную, они лицом к лицу столкнулись с чумазым мальчишкой, смотревшим на них с нескрываемым ужасом.
- М.. ммм… мертвецы, – пробормотал он и перекрестился. – Идите своей дорогой, не трогайте меня.
- Мы не мёртвые, – ласково ответила Вирджиния, – и не тронем тебя.
- А кто же вы? – невольно спросил мальчишка, шмыгнув носом.
- Моли Бога о том, чтобы никогда не узнать, – отрезал Алькуно и, приосанившись, повёл Вирджинию к тенистой улочке, которую приметил краем глаза. Мальчишка бросился бежать, и они услышали, как он тяжело топочет по мостовой. Войдя в тень, Алькуно остановился и несколько раз с удовольствием вдохнул – ему не хватало воздуха. Придя в себя, он впервые осмотрел Вирджинию и только теперь увидел, что она бледна, как смерть, губы фиолетовые, под глазами глубокие тени – и увидел, что она оглядывает его с точно таким же интересом.
- Мертвец, – вынес вердикт Алькуно.
- И вы, – ответила она. – Граждан ада видно издалека.
Улица, тянувшаяся впереди, была тихой, по одному из подоконников гулял голубь. Хлопнула ставня, и граждане ада невольно вздрогнули; женщина высунулась из окна, чтобы вытряхнуть из тарелки очистки.
- Теперь придётся скрываться, – Алькуно надвинул шляпу на глаза, задев при этом маской за кирпичную стену и сам ударившись локтем. Они пошли по улочке прочь от реки и, вместе с запахом сырого непропечённого хлеба, до них донёсся мальчишеский голос:
- Солнце согревает всё…
- В самом деле, – не удержался стряпчий пёс.
- …И, наш мир лелея,
Обращает к нам лицо
С щедростью апреля.
И любое существо,
О любви мечтает,
И Младенец-Божество
Счастьем наделяет...
- Идёмте в церковь, – предложила Вирджиния.
- В дни карнавала – в церковь?
- Там темно и прохладно, magister. Даже в дни карнавала.
@темы: книжка
-
-
23.11.2012 в 15:17Прощание с домом очень понравилось. И вообще, все, что связано с домом. Дом такой огромный и тёплый, словно дремлющий дракон; очень страшно подойти к нему, но потом невозможно оторваться от его чешуйчатого бока.
-
-
23.11.2012 в 20:22И вообще, я проглотила главу, не прожёвывая, и хочу ещё! х)
-
-
23.11.2012 в 20:50-
-
24.11.2012 в 16:28-
-
24.11.2012 в 16:35Вдохновлялось оно, что забавно, вещью про Флоренцию)))
Посмотрим, как будет получаться дальше...
-
-
25.11.2012 в 16:52Дальше, дальше хочу!!!
-
-
25.11.2012 в 16:56Она потом объяснит исчёрпывающе, но вообще по-человечески понятно, к сожалению
-
-
26.11.2012 в 16:16Вторая половина, начиная с Алькуно, просто потрясающая. *ждет 9 главу*
-
-
05.12.2012 в 10:30Отдельные моменты вообще прекрасны:
"- Вы не имеете права умирать. Я вас нанимаю."
"Алькуно молча кивнул. Потом со смешком заметил:
- А чтобы жить, нужно есть.
- Чтобы жить, нужно победить!"
Очень здорово, что действие не провисает, и нет такого, что уже знаешь, чем дело кончится.
-
-
05.12.2012 в 13:59-
-
05.12.2012 в 14:06Вирджиния в состоянии стресса становится остроумной))
Только в следующей главе мне придётся хоть что-нибудь объяснить