Продолжение мерлезонского балета

[Volker von Alzey]

Десятая глава

Десятая глава
Милосердие палача и верность шпиона

Вечером, окрасившим город в лиловые тона и забившим тёмными тучами небо, двое беглецов резко появились из-за поворота с улицы Невинных Младенцев на Святого Германа, ведущую к набережной. Оба изрядно запыхались, но, не останавливаясь, пересекли дорогу и скрылись в простенке между домами. По улице Святого Германа прошла, гремя амуницией, городская стража. Алькуно тихо вздохнул. В этот момент об утоптанную землю ударились первые капли с неба.
Вирджиния оттолкнулась от стены и равнодушным тоном заметила:
- Повезло, – и тут же прислонилась снова. Алькуно покосился на грязноватое здание, карниз которого нависал над ними, будто хотел съесть, потом поднял глаза на угол дома на перекрёстке. Сквозь полукруглые арки балкона в переулок долетали последние лучи солнца. Внезапно они потухли, стало сумрачно, но всё же эта сумрачность не шла ни в какое сравнение с Изнанкой.
- Весь день скрываюсь, как кролик от собак, – пробормотала Вирджиния.
- На чём мы остановились? Ах да. – Алькуно улыбнулся. – Когда появилась стража, вы как раз рассказывали, как гранд Бадоэро накинул на вас этот плащик.
Вирджиния кивнула не без усилия и устало закончила рассказ:
- Потом он сказал: «Но, я вижу, вы уже засыпаете», И прибавил: «Вы даже не представляете, как это хорошо». Я поняла, что он подсыпал что-то в вино, но не успела ничего сделать. Последнее, что я почувствовала – это то, что на меня надевают маску, а следующим, что я увидела, уже была река, лодка и ваша изумлённая физиономия.
Алькуно понял, что, если сейчас не поддержать грандину – она долго не протянет. Как она сказала? «Сейчас мне больше не к кому идти». Ещё утром она очень хорошо держалась…
Впрочем, если не поесть и не отдохнуть, то недолго продержатся они оба. Алькуно выглянул из проулка, и тут хлынул дождь.
Ветра не было, и вода прямо и нагло обрушилась на землю; косой дождь приятен своей разнообразностью, теми узорами, которые создаёт в воздухе, а теперь казалось, будто небесное море прохудилось. Вирджиния и Алькуно прижались к стене, и хищный карниз защитил их от ледяных струй – но не от холодных брызг. Приподнимая то одну, то другую ногу, Вирджиния аккуратно подбирала полы плаща и подол платья, чтоб их не замочило. Алькуно вспомнил, что собирался поддержать свою начальницу, но вместо этого сказал:
- Грандина, сказать, что я удивлён – значит ничего не сказать. Вы же умны и образованны! Вы знаете, что даже воробей может оказаться чёртом, и всё же сели с Бадоэро за один стол… – он передёрнул плечами.
- Однако он не собирался меня убивать, – парировала она, – а только усыпил.
- Сударыня, – разозлился стряпчий пёс, – мёртвое тело нельзя перетащить на Лицевую сторону! Сперва ему нужно было надеть на вас эту проклятую маску!
- Все тела на Изнанке так или иначе являются мёртвыми.
Алькуно промолчал в ответ. Шорох дождя заполнил повисшее молчание.
- Значит, вы знаете, что мёртвого нельзя перенести обратно? – почти шёпотом спросила Вирджиния. Алькуно снова не ответил; только после длинной паузы он проговорил:
- Я не так уж много знаю об Изнанке, но лучше поговорим об этом в более сухом и приятном месте, если вы не возражаете… Кстати, если я правильно помню, на соседней улице располагается таверна.
- Возле реки? – в голосе Вирджинии прозвучало отвращение.
- Что поделать, мы с вами практически отбросы общества… – После этой фразы Алькуно всё же придумал, что сказать ей. – Грандина, мы с вами теперь знаем, кто устроил резню.
- Альвизе?
- Ну конечно же. Его и следует взять за горло.
С полей шляпы Алькуно капала вода; Вирджиния усмехнулась:
- Прежде чем мы возьмём его за горло, Совет придушит меня. И вас заодно. Никогда не поздно убить меня, magister. Вы ведь не меньший воробей, чем Альвизе.
- Нет, теперь я этого не сделаю ни при каких обстоятельствах. Ведь вы наняли меня.
- Мне даже нечем расплатиться.
- Останемся живы – сочтёмся, грандина.
Она отшатнулась так, что оказалась под дождём. Если бы не ливень, она бы, наверное, убежала. Однако Вирджиния заставила себя сделать шаг обратно под карниз. Стряхнув воду с капюшона, она сказала:
- Дьявол всегда так говорит.
- Да считайте меня кем хотите, право слово. – Алькуно снял шляпу и тоже встряхнул. Некоторое время они стояли рядом – карниз был так узок, что прямо посмотреть в лицо соседу было невозможно, – дождь продолжал шуршать по земле и реветь в водостоках. Вдруг вдали послышалось развесёлое пение:
- Ве-ечный покой
Да-аруй им, Господи!
Грандина содрогнулась и заметила, что шпион тоже оттолкнулся от стены, вцепившись в рукоять своего короткого меча. Перехватив взгляд Вирджинии, он сказал:
- Карнавал даже в такую погодку.
- Такая история только в карнавал и могла случиться. Я не удивлюсь, если вы, Альвизе и Анджело Малипьери – один человек, – Вирджиния издала смешок. – И все вы начинаетесь на букву «А», - она захихикала. В резко наступившей темноте Алькуно не мог разглядеть её лица. Впервые за всё время разговора он развернулся к ней (плечо ему тут же обсыпало каплями дождя, а потом и целые струи потекли по плащу), и грандина тоже обратилась к нему; почти наугад стряпчий пёс протянул руку, коснулся плеча Вирджинии и слегка притянул её к себе.
- Никто больше, госпожа моя! Никто не посмеет даже подойти. Есть кому вас охранять.
Вирджиния готова была прислониться лбом к плечу Алькуно точно так же, как недавно прижималась к колету гранда Бадоэро. Она отдавала себе в этом отчёт. Ей очень хотелось, чтоб хоть кто-нибудь обнял её и сказал, что никогда не оставит… Кто угодно, пусть даже эта грязная лиса. Всё равно, если это уже не будет никто из них… Она ушиблась об стену, отступая от Алькуно.
- Идёмте до этой вашей таверны, – сказала она таким голосом, будто в её горле повёртывались каменные жернова. Стряпчий пёс медлительно обернулся, вглядываясь в темноту. Струи воды мелькали, как серебряные нити.
- Беритесь за мою руку, грандина, здесь сущее болото.
Алькуно был раздосадован – кажется, он сделал только хуже. А ведь фраза про то, что больше никто не посмеет даже подойти к ней, казалась ему исключительно удачной. Нужно поддержать девушку, успокоить, а потом в спокойной обстановке расспросить о резне, но теперь это совершенно невозможно!
И в целом его поведение очень уж непоследовательно. Алькуно относился к этому с пониманием, ведь он совершенно отвык от подобного (да, будем честны, никогда и не привыкал), но всё же надо разработать стратегию… Пока же главной задачей было, поддерживая Вирджинию за руку, щадить отвратительно ноющие запястья. По следам от верёвок тоже текла вода, как текла она по шляпе, по плащу грандины и по грязной жадной земле.
Таверна была похожа на жабу. Одноэтажная, разбухшая от пристроек, с тускло светящимися окнами, она излучала какое-то влажное тепло. Вирджиния остановилась было, но тут налетел ветер и стал настойчиво срывать с неё капюшон. Алькуно, придерживая шляпу, открыл перед ней дверь.
В прихожей было темно, и дождь очень громко стучал по деревянной крыше – очень деревенский звук, как почему-то показалось Вирджинии. За второй дверью было мягкое сияние свечей, витающий в воздухе дымок и тёплые, едва слышные звуки скрипки. Впрочем, здесь всё было тёплым, даже излишне громкие разговоры и пьяный смех. На Вирджинию и её сопровождающего оглядывались, иные поворачивались с кусочками еды на вилках или в руках, чтобы полюбопытствовать, не отвлекаясь от приёма пищи. От столов летели запахи, плотные, как пуховые одеяла.
Алькуно нашёл стол в углу, усадил грандину и отправился разыскивать хозяина. Тот поджидал за доской, перегораживающей вход в кухню, и любовался полной залой, свидетельствующей о его преуспеянии.
Алькуно снял шляпу и опёрся локтём на стойку. Обсуждая с целовальником его супы, кроликов и напитки, он краем уха услышал тихие, но горькие рыдания, раздававшиеся со стороны стола, придвинутого вплотную к ближайшей стенке. Человек за этим столом был наряден и красив (вот только его тонкий нос изрядно покраснел и распух от слёз).
- Эх, хозяин, – хрипло сказал он, – давай-ка ещё.
- Подождите, любезный, я должен обслужить вот этого сиьнора, – отозвался тот, записывая за Алькуно. Тот как раз начал:
- И две порции… – когда страдающий посетитель не выдержал и начал изливать душу:
- Хозяин, знал бы ты, что со мной случилось, ты из человеколюбия налил бы мне ещё! Я был дворянином, и не самого дурного, осмелюсь заметить, рода, а теперь…
- Синьор, извольте подождать, – и целовальник исчез в недрах кухни. Страдающий посетитель совсем расстроился. Алькуно, разглядывая свои руки и понимая, что сам он не сможет отнести к столу даже тарелку супа, спросил:
- А кто же вы теперь?
- Знали бы вы! – повторил страдающий. Поднявшись с места, он придвинулся к Алькуно, посмотрел ему в лицо своими красивыми карими глазами, покрасневшими, в прожилках и полными слёз, и выдохнул:
- Я женился на дочери палача!
Подошедший хозяин, услышав эти слова, невольно отшатнулся. Алькуно обернулся к нему, и тот собрался с духом:
- Вскоре ваш заказ будет готов, синьор.
- Пришлите к вот тому столу, – ответил стряпчий пёс и вернулся к пьяному дворянину с новым интересом. Тот, сев снова за стол, безутешно подпёр голову руками.
- Как же так вышло? – спросил бывший шпион у будущего палача.
- Я не знал, чья она дочь! – и парень разрыдался. Закрыв лицо ладонями, он сквозь всхлипы бормотал: – Карнавал… не мог же я после этого… обещал ей жениться, тогда узнал… Все от меня отшатнутся. Обычай есть обычай. Теперь я буду рубить головы, Боже!
- И пытать, – радостно поддакнул Алькуно. И прибавил, наклонившись к несчастному: – Зато у вас будет возможность проявить милосердие.
Палач поднял лицо, непонимающе щурясь.
- Вы же не хотите нанести мне увечье? – ухмыльнулся стряпчий пёс. Тот затряс головой:
- Боже, никогда!
- Если б у меня был такой добросердечный палач, я б молился за него, – серьёзно подытожил Алькуно. Глаза у бывшего дворянина округлились, а потом и полезли на лоб, когда бывший шпион закатал рукав до локтя.
- Милосердие, – всхлипнул он, увидев следы палаческой работы.
- Именно! У палачей есть средства для лечения таких вещей. Девиз гильдии: покалечив, излечи! Так что вы можете…
- Я раздобуду вам такое средство! – парень вскочил и вынужден был вцепиться в стол, чтобы удержать равновесие. – Я хочу вам помочь, и, клянусь…
- Не клянитесь уж больше, – предостерёг его Алькуно. Бывший дворянин был пьян и мог позабыть о своём обещании, но всё же дело стоило того – легко ли вот так встретить палача? – Вы завтра найдёте меня здесь.
- Положитесь на меня! – Глаза палача сделались как у приласканной собаки. Он понёсся галопом: – Понимаете, семья теперь от меня отказалась, после того, как они узнали, поговорить ни с кем не удаётся…
Только выговорившись всласть, он обнаружил, что его участливый слушатель исчез. Но к тому времени палач успел осушить целую бутылку, и его мало что могло удивить.
Алькуно же ускользнул от несчастного сразу после того, как тот сказал «положитесь на меня». Петляя между столами, он вышел к столу Вирджинии и остановился перед ним. Следом за Алькуно пришёл кухонный мальчишка с подносом: белые, хоть и грубоватой ткани, салфетки «для таких знатных посетителей», хлеб, холодная закуска и две огромные кружки с крышечками.
Глядя, как эти белые кружки, расписанные листьями и цветами, плавно перемещаются на стол, Вирджиния спросила:
- Что это?
- Поможет согреться, – ответил Алькуно. – Довольно сложное лакомство, но более всего там молока и пряностей.
Вирджиния кивнула и откинулась на спинку стула; стряпчий пёс понял, что она неосознанно ждёт, когда её начнут обслуживать. И, не успел он что-либо подумать по этому поводу, как, зажав шляпу подмышкой, встал у грандины за спиной, повязал ей салфетку, разложил приборы… Прислуживал он неумело, в том числе потому, что чувствовал себя отвратительно: руки болели, а за столом сидело существо, которое он привёл сюда за руку, но которое было бесконечно выше его, и ещё неделю назад он не посмел бы её коснуться, даже если бы мог.
Преимущество шпиона в том, что он как будто вне общества, ничтожен, но не подчинён никому, кроме своих господ, которых страшатся даже могущественные гранды. В каком-то смысле шпион – важная шишка. А теперь Алькуно унизительно напомнили (он сам себе напомнил!), что он по рождению своему – прислуга, и ей останется. Стоя возле стола, он понимал, что не имеет права сесть.
Вирджиния приподняла крышечку, вдохнула пряный запах, поспешно опустила, подула на пальцы и посмотрела снизу вверх на Алькуно:
- Садитесь.
- Благодарю, – серьёзно отвечал он и повесил шляпу на спинку стула. Вирджиния, снова взявшись за крышечку, вдруг проговорила:
- «Дорогая тётушка, узнайте, что дни мои проходят славно; ем я только ранним утром и по вечерам, и каждый вечер проходит в обществе всё более подозрительных персон…» Рассказывайте об Изнанке, magister.
Алькуно повертел в руках двузубую вилку.
- Что вы сами помните о том, как там оказались? – спросил он. Вирджиния посмотрела на него; хотя её глаза были светлыми, они смотрели совершенно непроницаемо, всё впуская в себя и ничего не выпуская.
- Я бежала, – ответила она напряжённо. Алькуно вздохнул.
- Хорошо. Тогда послушайте, как это было со мной, потому что без примеров мне не объяснить… – Он осторожно отхлебнул из кружки и поймал себя на том, что чрезмерная острота ощущений на Лицевой стороне имеет свою приятность. Если речь о еде и питье, а не солнце и старых ранах, конечно.
Вирджиния взялась за вилку, нанизала хрусткий кусочек сельдерея и принялась есть и слушать. Все её действия казались ей слишком затянутыми и медлительными, но голова была ясной, и она внимательно смотрела в лицо Алькуно, казавшегося особенно похожим на лису при свете коптящих масляных ламп; глаза – как прорези маски.
- Меня арестовали, предъявив обвинение в измене отечеству. Признаться, я посейчас не понимаю, чего от меня требовали – размытые вопросы, обильные угрозы, – Алькуно помолчал. Ему раньше не приходилось рассказывать эту историю полностью. Он хотел продолжать дальше сухо, но вдруг сказал: – Признаться, это было весьма жутко. Разрешение на пытку дали почти сразу, и меня вздёрнули на дыбе. Мне довелось работать по судебному ведомству, и скажу вам, что сперва подозреваемого полагается припугнуть, – он снова отпил из кружки и быстро облизнул губы, сосредоточенно прищурившись. – Но меня сразу начали пытать, и не очень-то милосердно. Когда я потерял сознание, помощник палача ткнул факелом мне в лицо, чудом глаз не выжег. – Алькуно согрелся, увлёкся, но тут снова явился мальчишка с подносом, и продолжить удалось только через несколько минут.
- Это продолжалось три дня, – сказал бывший шпион, прожевав кусочек репы (Вирджиния стоически жевала грубую пищу, усмехнувшись про себя, что ещё недавно пришла бы в ужас от кролика с репой капустой). – А потом, когда меня снова бросили в камеру, я посмотрел на грязную солому, по которой ползали жирные тараканы, и понял, что это смерть… Мне не очень легко это описать, но главное – ужас, самый сильный страх, какой только испытываешь в жизни. И смертная тоска. Хотя тогда, в доме… – он так и сказал, «в доме», отметила Вирджиния. Хорошо хоть, что не «дома». – Тогда всё произошло слишком быстро, но вы не могли не заметить этого чувства… что вы в аду. – Алькуно опустил глаза на двузубую вилку с нанизанным на неё кусочком кролика. – Не знаю, чувствовал ли что-то помощник палача, но я, когда тащил вас за руку, не понимал толком, где я нахожусь и жив ли я. В этом всё и дело. На Изнанку попадают те, кто умер не до конца.
- Те, кого-то что-то держит на земле? – переспросила Вирджиния.
- Нет, мы не буйные покойники. Меня ничто не удерживало на земле, когда я умирал. Просто тебя достаточно серьёзно убивают, чтоб ты не мог больше жить, но недостаточно для того, чтобы ты действительно скончался.
- Убивают душу.
- Именно так, грандина. Вас никто не коснулся пальцем, но вы пересекли границу, причём, что интересно, вы были при этом в полном сознании. Когда я переходил, меня как будто утянуло в омут. А потом я очнулся и решил, что я всё же умер, потому что меня ничто больше не мучило. Понимаете? Всё прошло. Боль, страх, унижение, предательство – всё пошло к чёрту!
- Вас предали? – поинтересовалась Вирджиния, но Алькуно нетерпеливо качнул головой (почти весь день и вечер накануне он пробыл в некой апатии, а теперь ощущал прилив сил):
- Какая разница, ваша светлость! Всё это осталось там. Вернее, тут. – Он несколько помрачнел. – Насчёт вас должен сказать, что вы были и раньше близки к Изнанке. Вы видели меня.
- Да, подобного не забудешь, – сдержанно ответила грандина. – А со мной было так, что меня увидел священник.
- Бывают такие люди. Они для меня удивительнее всех. Нет ничего странного в том, чтобы умереть, но кто может общаться с мёртвыми? – Алькуно некоторое время молчал, вылавливая из тарелки кусочки капусты и репы. – Дверь моей камеры была открыта, так как меня, очевидно, посчитали мёртвым или сбежавшим (раз меня теперь никто не мог видеть). Тогда я, конечно, ничего не понимал, но попытался выбраться потихоньку из тюрьмы, раз уж кто-то по оплошности меня не запер. Я нашёл серые коридоры…
- Альвизе тоже употреблял это выражение.
- Серые коридоры? Это помещения, которых нет на Лицевой стороне. Например, те коридоры, из которых я следил за вами. – Алькуно снял крышечку с кружки и откинулся на спинку стула, грея руки об горячие фарфоровые стенки. – Гранд Бадоэро определённо имеет связи с Советом, если не сам советник, – заметил он, понизив голос. – Кстати сказать, не поэтому ли он сделал то, что сделал.
- Почему? – не поняла Вирджиния, глядя на капусту и репу.
- Вы знаете, что было у вашего отца с Советом? Я – нет. Скорее всего, он перешёл им дорогу. Кстати, продолжу свой рассказ. Выйдя в серые коридоры, я нашёл комнату, а в ней – Анджело Малипьери.
Вирджиния подняла глаза от миски.
- Он похвалил меня за то, что я до него добрался, и предложил мне службу. По сути, это всё.
- Это было подстроено, вам не кажется?
Тут мимо стола прошла, шумя юбками, женщина, и Алькуно наклонился к грандине, боясь, что их подслушают:
- Зачем?
- Разве будет Малипьери брать в свою службу случайно недоумерших людей?
Алькуно отстранился и тут же наклонился снова.
- Я думал об этом, ваша светлость. Но все говорили мне, что на Изнанку попадают исключительно по случайности, а я служил Совету – и оставил эту идею.
- Как вы доверчивы, – протянула Вирджиния. Алькуно посмотрел на неё, будто ткнул факелом в лицо:
- Жизнь человека бессмысленна без службы, грандина. Вы знаете не хуже меня, что такое Изнанка. В ней можно увязнуть. Судя по тому, в каком состоянии я видел вас в доме, вы были близки к этому. Я видел как-то человека, который не поступил на службу к Совету. Это был грязный сумасшедший, страдавший от того, что никто не может его видеть. А я на службе был… счастлив.
- Но они предали вас.
Алькуно пожал плечами, как бы говоря: а кто не предаёт. Вирджиния не без труда приподняла кружку и сказала:
- Ну что же, вы теперь служите мне.
- Клянусь служить верно, – Алькуно взялся за ручку и едва оторвал кружку от стола, поддерживая её дно ладонью. – Пока вы не предадите меня.
- Пока вы не предадите меня, – улыбнулась грандина. И они лёгким движением чокнулись.

Одиннадцатая глава

Одиннадцатая глава
Пляска смертных

- Я смерть, и на главе моей покоится корона.
Мои вы безраздельно – иного нет закона.
Я сильна и я жестока, мне неведома пощада,
И меня не остановит – ни одна – прег-рада!

Это была та черноволосая девушка, которую Алькуно видел на площади в вечер, когда Вирджинию убивали в особняке Бадоэро. Шпион невольно обернулся на голос и узнал её; певица была совсем неподалёку, стояла, поставив ногу на каменную тумбу, и её юбки сбегали вниз волнами.
Одни неприятности от этой Лицевой стороны, подумал Алькуно, созерцая движение юбок и обнажённых рук – певица словно пританцовывала под собственный голос. От черноволосой его отвлекла мысль о том, что грандина при нём. Сосредоточить внимание на двух женщинах одновременно – задача практически невозможная.
Они с Вирджинией прогуливались как бы независимо друг от друга; он ходил в тени каменных галерей рынка, а она позволяла себе выходить к деревянных лоткам на открытое солнце. На рыночной площади показывали какой-то спектакль, но до Алькуно долетал только глухой шум зрителей, похожий на гул моря. Встав в проёме каменной арки, он из тени наблюдал за людьми, ходящими под солнцем.
Стук башмачков Вирджинии он заранее выделил из общей массы звуков – грандина поднялась на галерею и шла к нему мимо расположившихся в нишах лотков, – но не стал оборачиваться.
Видел я все дела, что делаются под солнцем, – сказала она, подойдя.
- И вот – всё это тщета и ловля ветра, – ответил Алькуно.
- Всё – суета и томление духа.
- Это другой перевод. В нашем случае мой более верен, потому что занимаемся мы именно ловлей ветра. Я видел неподалёку людей Малипьери, и мне очень интересно, не пожалует ли он сам сюда.
- Я смерть, и на главе моей покоится корона.
Я вам всем синьора – иного нет закона.
И перед моей косой склоняйся каждый с поцелуем
И под сень смерти сделай шаг, тоскуя.

Прослушав куплет, Вирджиния с неудовольствием заметила:
- Почему вы не сказали мне сразу.
- Потому что вы смотрели на другие из дел, делающихся под солнцем.
- Выходите на солнце и вы, а то никогда не привыкнете.
- Шпион должен держаться в тени, – возразил Алькуно, но послушно пошёл в сторону лестницы, ведущей в галереи на нижний рынок.
Солнце было ему весьма неприятно, но, по крайней мере, уже не доставляло боли; запястья он с утра смазал палаческим снадобьем и перевязал чистой тканью – мазь ему принесла тихая девушка, судя по всему, та самая дочь палача, и Алькуно поразился тому, как крепка оказалась голова у бывшего дворянина.
Небо над лотками было таким светлым, что казалось прозрачным, и такие же лёгкие, прозрачные стояли дома, только массивная рыночная галерея из тёмного камня ползла по площади, как старая змея. Вирджиния невольно косилась и даже оглядывалась на идущих мимо людей, она никак не могла привыкнуть к тому, что у неё так мало пространства, что её могут толкнуть безо всякого уважения.
- Синьора, в честь твою мы бал даём.
Оставь косу и круг танцуй за кругом.
В круженье танца одного, потом другого…
И вот уже ты больше не синьора! – донёсся до них последний куплет.
- Очень удачно мы продали ваш плащ, – пробормотал Алькуно.
- В плаще я могла рассчитывать хотя бы на часть полагающегося мне уважения, – отозвалась Вирджиния и сделала шаг к одному из лотков, то ли из любопытства, то ли чтобы скрыть горечь. Алькуно, сопровождая её, посмотрел в сторону – с площади видна была улица, ведущая к реке. Лодочнику, который лежал на её дне с арбалетным болтом в шее, уже, наверное, отгрызла нос и выела глаза тамошняя живность… и тут только стряпчий с ключами обратил внимание на то, что лоток, возле которого остановилась Вирджиния – рыбный.
- Грандина, – прошипел Алькуно, когда она протянула руку в сторону холодноглазого угря, – отойдёмте.
Он вывел её из собравшихся вокруг лотка покупателей и сказал:
- Грандина, эта рыба поймана в пределах города. Эту мерзость нельзя есть – вся река полна покойниками, и наша рыба ест их глаза и обгладывает их кости. И в тавернах даже в постные дни никогда не заказывайте рыбу!
- Я не собиралась сейчас её покупать, зачем мне, – ответила Вирджиния сдержанно и нанесла ответный удар: – Если вы будете прилюдно называть меня титулом, мы с вами тоже накормим угрей.
Алькуно открыл было рот, но сдержался. Когда они отошли на некоторое расстояние от рыбы, он спросил:
- Вы дозволите называть вас синьорой?
- Да, – кивнула она, задумалась о том, что и ей нельзя называть Алькуно как ближнего придворного, и подняла голову. Над ларьками и лотками возвышался небольшой домик с балконом. С кованой решётки свисали яркие ткани, вывешенные для продажи. Там, на высоте, вышла к тканям женщина, и Вирджиния с трудом проглотила едва не вырвавшийся из горла крик – ей показалось, что это её мать.
Алькуно вёл её под руку и почувствовал, как она сжала ему локоть.
- Что случилось, синьора? – как непривычно обращаться так к дочери гранда. Она молчала, с трудом оторвав взгляд от балкона. Глаза у неё были словно блюдца (какое просторечное сравнение, всё-таки нет у шпиона права называть грандину синьорой). Затем она и вовсе зажмурилась и шла некоторое время вслепую.
Ей хотелось спросить у него – почему мысль о семье так пугает её. Почему близкие люди, которых она потеряла, приводят её в такой ужас. Она должна была ощутить горечь от того, что та женщина – не её мать. Но вместо этого Вирджиния дрожит. Девушка подняла ладонь к глазам: так и есть, дрожит. Простенький плащ, купленный вместо золотого, ради которого они и выбрались сегодня на этот проклятый рынок, совсем не грел, капюшон свалился с головы. Её казалось, что в светлых от весеннего солнца домах гуляет ветер, и в окнах нету стёкол, а на лотках извивалась рыба…
Шпион знает многое о страхе. Может, он сможет объяснить. Вирджинии казалось, что главное – понимать, тогда можно будет запереть призраков на ключ.
- Алькуно, – спросила она, – как вас зовут на самом деле?
Они, обойдя рынок, снова вернулись к галерее, и возле лестницы застигнутый этим вопросом Алькуно невольно остановился. Тогда грандина спросила:
- Почему вы удивлены?
На этот вопрос Алькуно было не легче ответить, чем на первый. Позади них шли к лестнице люди, и пришлось посторониться. За то время Алькуно немного пришёл в себя.
- Я совершенно не привык к таким вопросам, синьора, – ответил он со смешком. – Меня можно называть как угодно.
Перила лестницы были украшены каменными шарами, готовыми, казалось, упасть с парапета прямо на голову, и Алькуно как можно небрежней положил руку на один из них (шпион и его нанимательница встали сбоку от лестницы, и над их головами теперь плыли шляпы прохожих).
- Какое имя вам больше нравится? – спросил он.
- То, которым вас крестили, – ответила Вирджиния. Алькуно убрал руку с шара и опустил глаза.
- Я не уверен, что помню его, – сказал он. – Много имён поменял.
- Что ж, мне ясно. Вы – незаконнорожденный.
Это заставило стряпчего пса вскинуть, наконец, глаза. Вирджиния, которую раздражало, что она не может поймать взгляд собеседника, слегка улыбнулась, но Алькуно сразу же обошёл её и поднялся на несколько ступенек.
- Синьора, – сказал он с лестницы, – я вижу своего прежнего хозяина.
Поднявшись за ним следом, Вирджиния, в самом деле, разглядела в конце галереи широкоплечую и грузноватую фигуру Анджело Малипьери. Несколько приблизившись, грандина и шпион увидели, что капитан правосудия остановился возле черноволосой девушки, певшей о поражении смерти несколько минут назад. Певица, поправляя высвободившуюся из причёски прядь, стояла в свободной позе, опершись на столб арки, а Малипьери, широчайше улыбаясь, беседовал с ней. Алькуно ловким движением накинул капюшон на голову Вирджинии. Она показала глазами на человека, стоявшего рядом с капитаном правосудия. Алькуно, посмотрев, медленно обернулся к ней и покачал головой с гримасой удивления. Вирджиния продолжала молча глядеть на шпиона.
Потом оба одновременно вернулись к наблюдению. Маленький милый круглоглазый человек, так удививший наблюдателей, с нежной улыбкой слушал разговор Малипьери и девушки. Немного позади стояли люди в чёрно-жёлтых ливреях Малипьери, среди них два стражника с плюмажами на шлемах. Прохожие в солидных купеческих плащах и простых куртках двигались мимо и шли навстречу Алькуно и Вирджинии единым потоком. Притронувшись к плечу грандины и как бы пригвоздив её к месту этим движением, шпион, держась стены, двинулся вперёд. Малипьери, делаясь всё ближе, становился огромным, усы его заслоняли проём арки. Алькуно, придерживая шляпу, сделал ещё несколько шагов, ощущая, как же он бесполезен на Лицевой стороне.
Он увидел, что певица с самым небрежным видом вертит в пальцах золотую монету.
- Я хочу видеть тебя в день окончания карнавала на празднике у меня, – говорил ей капитан правосудия. Никогда прежде его бывший подчинённый не слышал, чтобы голос самого грозного человека в городе звучал так мягко, как растопленное сливочное масло.
- Ваша светлость, до окончания карнавала ещё шесть дней. Мало ли что может случиться, – лукаво отвечала она. – Но, если я не обнимусь со смертью и небо не упадёт нам на головы в этом году, я буду петь у вас.
Малипьери сделал движение потрепать её по щеке, но девушка так улыбнулась, что он передумал.
- О пляске смерти спой непременно, – наказал он.
- Как всегда, ваша светлость. А если хотите видеть меня даже и сегодня, то я пою нынче в «Двух зеркалах».
- Я всегда хочу тебя видеть, дитя моё.
Алькуно своевременно отвернулся к лотку, где были развешаны платки и шали, и услышал, как Малипьери со свитой идут мимо.
- Красотка, – сказал тонкий голос спутника Малипьери. Ответа Алькуно не разобрал, так как следом топали стражники. Неторопливо шпион пошёл в противоположную сторону, к следующему ларьку. Здесь тоже были всякие тканые и шитые изделия, и стряпчий пёс, не остановившись, направился дальше и завернул за угол, думая о том, следуют за Малипьери его коллеги с Изнанки или нет. Отвратительно бояться слежки.
Так он прошёл следующий ряд галереи, и за поворотом его встретила Вирджиния.
- Очень умно с вашей стороны, – похвалил он её.
- Это был синьор Калоджеро, – сказала она и прибавила: – Калоджеро ди Салубриа.
- Я знаю его, – ответил Алькуно, невольно оглядываясь назад. Возле ближайшего лотка собралась целая толпа, и люди порядочно толкали друг друга, возбуждённо переговариваясь:
- Живой!
- Помолчи, дай послушать!
- И правда, по-человечески говорит…
Вирджиния кивком головы предложила идти обратно.
- Я знаю его, – повторил Алькуно за поворотом. – Я следил за ним.
- Что он делает здесь? Он не должен быть здесь, – Вирджиния медленно покачала головой. – Алькуно, он был на свадьбе.
Шпиону было приятно, что она называет его по имени, и что без запинки сказала «на свадьбе». Очевидно, если разум занят сложной задачей, воспоминания об ужасных событиях не так волнуют. Алькуно и по себе знал, что лучший способ перестать страдать – отстраниться, а лучший способ отстраниться – поразмышлять. Предложив ей руку, он повёл грандину к лестнице, говоря:
- Давайте уйдём с рынка, чтобы поговорить спокойно. У меня возникло одно подозрение.
Он не стал говорить, какое, надеясь, что она спросит, но она молчала, и молча они прошли через весь нижний рынок, и с яркого, хоть и весенне-бледного солнца, вошли в сумрачный мощёный переулок, круто идущий вниз, по направлению к реке. Вирджиния, остановившись у ограды, через которую перевешивались тощие, покрытые шипами ветки, сказала деловито:
- Муж моей сестры Марии Реджины ходит, как собака, за капитаном правосудия города. Он был на свадьбе. Я думала, что его больше нет. Но он жив. – Голос её ничего не выражал. Когда она обернулась к Алькуно, и он поразился тому, какая гримаса искажает мягкую линию её губ и каким ледяным остаётся её голос. – Из этого можно сделать только один вывод. Что его надо убить.
Шпион, наконец, осознал, что эта сдержанная девушка находится на опасной грани, и, если он только хочет и дальше быть при хозяйке, а не в одиночестве, нужно призвать на помощь все свои знания. Впервые ему стало ясно, что он не сталкивался никогда с настоящим страданием и не знает, что с ним делать. Вздохнув, он заговорил:
- Вы знаете, грандина, что, как утверждают, каждое слово Священного Писания имеет четыре смысла. Рискую показаться еретиком, но распространю это утверждение и на нашу жизнь. Вы согласны?
Вирджиния слегка кивнула:
- Наша жизнь – тоже писание, которое пишет по нашим душам Бог, так что я согласна и слушаю дальше.
Молодец, сказал себе Алькуно. Глаза Вирджинии были словно закрыты какой-то плёнкой, но лицо смягчилось, и она, хоть и отстранённо, слушала его.
- Вы образованы и должны знать, что это за смыслы, но я позволю себе напомнить, – неторопливо продолжал Алькуно, чувствуя себя заправским богословом. – Верхний слой – буквальный, второй – смысл, который мы постигаем с помощью аналогий, сопоставлений и рассуждений. Его называют «намёком», а касательно нашей жизни я назвал бы его «смыслом следователей». Третий смысл более тонок и символичен, но и его можно сыскать у нас.
Вирджиния, слушая его рассуждения, вдруг почувствовала, будто к ней вернулся кусочек дома, её книги и занятия. В голове словно тикали часы, каждая секунда отделяла её от грозы, пережитой недавно. Она сняла капюшон.
- Да, – сказала она, – позволю себе дополнить ваши слова примером. – Алькуно не смог удержаться от вздоха облегчения. – То, как я оказалась на Изнанке, а потом мы с вами – на Лицевой стороне, представляет интересную метафору. Вы спасли меня от смерти, перенеся при этом в место, где живут только умертвия. Затем наоборот – мы оказались снова в мире живых, перенеся при этом подобие смерти. То, что вы везли меня на лодке, как Харон, очень показательно.
- Соотношение жизни и смерти вообще бывает довольно забавным, – заметил Алькуно. – Но вы напрасно сказали насчёт умертвий. Иногда Изнанка – единственный способ избежать смерти.
Вирджиния поджала губы:
- Не единственный. Калоджеро ведь жив.
- Вот мы и подошли к главному вопросу. Что знаем мы на уровне буквального смысла текста? То, что ваш зять был перед нами живой и здоровый.
- И вместе с Малипьери.
- Да. Для того, чтобы размышлять о втором смысле, нам нужно решить, с чем мы соотносим этот текст.
- С предыдущим текстом, разумеется, – раздражённо ответила Вирджиния. Теперь Алькуно чувствовал рядом с собой живого человека. – С тем, что живы остались только он и я. Вы спасали его?
- Конечно, нет, и не думаю, что мои коллеги стали бы это делать. Я для пса Совета очень мягкосердечен.
В переулок спустился человек, и Алькуно торопливо процитировал:
- У мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех.
Вирджиния подхватила:
- Это верно, но не для нашего случая.
Человек, проходя мимо, диковато посмотрел на них. И то сказать, обсуждение Писания в тёмном переулке странно выглядит, даже и в карнавал. Когда прохожий отдалился на достаточное расстояние, Вирджиния посмотрела Алькуно в лицо:
- Где вы учились?
- Да где я мог учиться? – пожал плечами он, злобно подумав, что в оледеневшем страдании на неё страшно смотреть, зато, страдая, она не задаёт глупых вопросов. Поддерживать девушку ему более не хотелось.
- Судя по вашим речам, вы занимались богословием. Может быть, даже собирались стать священником.
Алькуно фыркнул.
- Простите мне мою непочтительность, грандина, но вы меня удивляете. Вы сведущи больше, чем я, но что-то не думаю, что вы собирались стать священником!
Вирджиния улыбнулась:
- Вы себя со мной сравниваете, magister? – и сразу перешла на другую тему: – Нужно выяснить, что произошло.
- Это-то давно ясно, – вздохнул Алькуно, – пожалуй, я подойду к дому.
И опять яснее ясного было, что домом он может называть только одно место.
- Никогда больше не называйте Ка Феррафератта домом, – холодно произнесла Вирджиния.
- Тем более что это, скорее всего, уже не ваш дом, а дом синьора Колоджеро ди Салубриа, – Алькуно немедленно вернул удар. Это было жестоко с его стороны, но оказалось правдой: это шпион мог с определённость сказать, когда пришёл на назначенное заранее место встречи с грандиной – таверну у набережной, куда Вирджиния могла прийти, не заблудившись. Дело было ближе к вечеру, стало холодно, по реке шла рябь, море волновалось вдали, а вывеска кабачка сильно раскачивалась, так что надо было присмотреться, чтобы понять, что на ней изображён олень. Алькуно остановился на несколько мгновений у дверей, прикрыв глаза. Наконец-то никого нет вокруг. Как хорошо, что приличные господа с их свитами и слугами не любят левый берег реки. Обилие людей, шумов и запахов мучило его. Но сильнее всего – всё-таки люди. Знал бы он, когда, недовольно ворча и страдая даже от запаха яблок, шёл по Изнанке вместе с Бальдассаре в кабачок, как он был тогда счастлив!
От этих мыслей его отвлекли всё те же ненавистные люди – на этот раз музыканты, которые двигались к кабачку, неся футляры со своими инструментами, как будто тащили прятать трупы. Впереди их шествовала та самая черноволосая девушка, которая пела сегодня на рынке. Алькуно, невольно расширив глаза, сделал шаг назад, уступая дорогу. Как интересно. В две случайные встречи он верил, в три – нет.
Девушка тоже обратила на него внимание, заглянула в лицо, даже вопросительно приподняла брови, но передумала заводить разговор и только улыбнулась.
Едва найдя Вирджинию за столиком в углу, Алькуно оповестил её:
- Певица, которая была с капитаном, только что вошла сюда.
- Как интересно, – заметила грандина, гревшая руки об кружку (пряный напиток ей полюбился). На спинке её стула мирно висел арбалет. – Это слежка?
- Если слежка, то слишком явная и весьма странная. – Алькуно сел за стол. Дверь тяжело грохнула, вошёл невысокий молодой человек, похожий на задиристого петуха, пружинисто шагавший. В углу музыканты настраивались, и новоприбывший сразу направился в их сторону, но его окликнули от какого-то стола, и он задержался, однако, позвав:
- Фьоренца! – и приветственно махнув рукой.
Девушка откликнулась, и Алькуно подумал, что имя ей подходит. Вирджиния тем временем говорила:
- Я пришла к выводу, что муж моей сестры обо всём знал, и теперь получит что-то за своё молчание.
- Вы правы. Ка Феррафератта обновляют, возят туда новые вещи, и, говорят, что ваш зять туда скоро въедет. Сперва в городе считали, что он тоже погиб, но он объявился в своём загородном доме. Сказал, что был болен и не поехал на праздник.
- Я видела его там, – сказала Вирджиния с нажимом. Алькуно наклонился к ней:
- Никто больше этого не знает. – Закончив разговор с сидевшими за столом, молодой человек направился к певице, прошёл мимо грандины и шпиона, и, увидев его в профиль, Вирджиния как будто обмякла от удивления. Этот выдвинутый вперёд подбородок, нос с горбинкой, осанка...
- Он похож на Энцо, – заметила она вполголоса и повторила для Алькуно. – Он похож на гранда Санта-Фьоре.
- Я слышал, – проворчал он. – После Изнанки я слышу, как а углу шуршат смычки по струнам. – И, откинувшись на спинку стула, напел – И перед моей косой склоняйся каждый с поцелуем… и под сень смерти сделай шаг, тоскуя… Грандина, – не выдержал он, – до конца карнавала осталось шесть дней. Мы пока живы только потому, что в городе творится чёрт-те что. Как только весь этот беспорядок уляжется, мы останемся беззащитными. Времени мало… Я узнал кое-что ещё интересное: ваш родственник синьор Калоджеро не только въезжает в ваш дом, но и примеривает ваш титул. Вернее сказать, ещё не решено, будет ли он опекуном при своём сыне, вашем племяннике, или станет грандом сам.
Вирджиния поджала губы. Алькуно думал, что она разразится гневной тирадой, но она тихо спросила:
- Как же быть?
- Нам нужна чья-то поддержка. Нам нужны люди, оружие, нам нужна сила, чтобы остаться в живых. Но я, право, не знаю, куда податься, потому что любой человек в этом городе может работать на Совет...
Тут Алькуно насторожился. Вирджиния стала прислушиваться к шуму разговоров ещё раньше, чем он.
- Вы… чувствуете? - спросила она. Ей не понравилось это слово, «чувствуете», но другого она не смогла подобрать. Алькуно кивнул.
- Это что-то с Изнанки.
- Вам никогда не думалось, что Изнанка – это что-то живое? – спросила Вирджиния осторожно.
- Вы всегда говорили о мертвечине…
- Нет-нет, – перебила она. – Что она сама – живая.
Алькуно покосился влево:
- Мне кажется, я видел…
Тут грянули скрипки и загремел бубен; стряпчий пёс и грандина вздрогнули. Затопотали танцующие. Девушка Фьоренца пела, но разобрать слова в общем гомоне не получалось. Вирджиния оглядела зал, уходящий вверх потолок, массивные балки, сидящих за столами людей с кружками и бокалами, снующую меж столами прислугу. К Алькуно она обернулась побледневшей:
- Я видела чёрную маску.
- Карнавал перестал нас оберегать, – довольно язвительно заметил он, но, посмотрев в лицо грандины, наклонился к ней и стиснул её запястье:
- Синьора, держитесь.
Она кивнула. Не хватало ещё, чтоб упала в обморок. По-прежнему держа её за руку – это создавало какой-никакой образ для наблюдателей, издалека похожи на влюблённую парочку, – Алькуно быстро просчитал варианты. Он вздохнул несколько раз и почти успокоился, когда музыка остановилась, и порядок танца сменился хаосом: танцующие безо всякого ритма и красоты стали меняться для новой фигуры.
- Идёмте-ка, – сказал Алькуно и поднялся с места.
- Куда?
- Танцевать.
Грандина задохнулась. Да, бедной маленькой Вирджинии это слишком напоминает ночь её свадьбы, но ничего не поделаешь. Я не подписывался оберегать её нежную душу, сказал себе Алькуно, становясь напротив неё и ритуальным жестом кладя руку на эфес катцбальгера (и подумал: «Мои бедные руки» ).
Четыре удара бубна. Вступает гитара. Вступает скрипка. Шаг влево, поворот вокруг себя, шаг вправо. Потом лихое движение вперёд, боком. Соприкоснувшись плечами с Алькуно, Вирджиния спросила:
- Вы думаете, так к нам труднее подобраться?
Они отступили друг от друга – и снова, шаг вправо, поворот, шаг влево. Снова сошлись. Алькуно ответил:
- Да.
Он оставил шляпу на столе вместе с арбалетом, и без неё казался не столь уж грозным мастером тайных дел. К тому же, небрит. Вирджиния поправила завязки плаща – она постоянно норовили развязаться и уронить плащ к её ногам.
Мелодия шла, звеня и готовясь к прыжку; и вот, все вскинули руки со сжатыми кулаками вверх, и партнёры сделали шаг друг к другу, скрестили руки в запястьях. Кажется, этот танец назывался «Встреча». Так или иначе, он представлял собой постепенное сближение.
- Пляска смерти, – заметила со смешком Вирджиния, желая показать, что ей не страшно.
Алькуно увидел, как проявились среди людских лиц чёрные маски, и ответил:
- Пляска смертных.
- Вы тоже видите?
- Да.
Пройдя круг, они расстались для сольной фигуры. Когда они сошлись снова, Алькуно переместил руку на рукоять катцбальгера. Несколько чёрных масок присоединились к танцующим. Они уже не были призрачными фигурами, которые, казалось, только мерещились перепуганным беглецам. Они были уже на Лицевой стороне. Или это мы на Изнанке, невольно подумали, не сговариваясь, Алькуно и Вирджиния. Маски были уже рядом. Скрипка залилась сладостной кодой, захлебнулась – и мелодия понеслась!
Стряпчий пёс выхватил катцбальгер, схватил грандину за руку, Вирджиния почувствовала, что её будто несёт по кругу, в следующее мгновение она вылетела из группы танцующих; это движение отвлекло противника; музыка продолжала играть. Какое-то время действительно продолжался танец, но вскоре раздался первый крик боли – кого-то зацепили ненароком, – и начался безобразный хаос.
Вирджиния бросилась к своему столу, чтобы взять арбалет. Дорогу ей перерезал молодой человек – тот, с пружинистым шагом.
- Это вы! – изумлённо воскликнул он.
- Энцо?
Гранд Санта-Фьоре кинулся в сторону выхода.
- Трус! – Вирджиния выкрикнула это уже на бегу.
Женщины визжали. Грандине было дурно. Это было слишком знакомо, и от того ещё страшнее, чем тогда…
На второй этаж, где располагались комнаты, сдававшиеся внаём, вели две лестницы – одна узенькая, лепившаяся к стене, которой пользовались в основном слуги, а другая широкая, с перилами, начинавшаяся в середине зала. Вирджиния ринулась ко второй, и тут её схватили сзади. Удар по голове, в глазах всё расплылось. Завязки плаща впились ей в шею.
От ужаса и боли она даже подалась назад, задохнулась, но затем сделала рывок, и грубая хватка соскользнула с её плеч – плащ остался в руках чёрной маски, а Вирджиния была уже на лестнице и, цепляясь дрожащими руками за стену, поднималась вверх.
Алькуно увидел это краем глаза. Ему удавалось успешно ускользать от противников, и он даже ощутил некую лихость. Выбравшись из окружения, он отступил к центральной лестнице. Даже не ранен. Какая прелесть.
Не успел Алькуно улыбнуться, как на него плотно насели. На лестнице не больше двоих человек могли атаковать его одновременно, но стряпчий пёс, теряя ритм и беспорядочно отбиваясь, понимал, что его время истекает. В прорезях масок блестели глаза, слышалось тяжёлое дыхание. Алькуно, воспользовавшись моментом, направил удар катцбальгера в одну из чёрных морд и промахнулся. Противник его, отступив, сам снял маску с лица и жадно вдохнул, прежде чем снова атаковать.
- Бальдассаре, – выкрикнул Алькуно, тоже тяжело дыша. – Как я рад тебя видеть!
Вместо ответа тот поднялся на ступеньку вверх, чтобы попытаться достать бывшего коллегу. Алькуно отступил наверх, и тут почти над самым его ухом раздался грохот торопливых шагов, а потом в поле его зрения появился парень, похожий на петушка. Похожий на гранда Санта-Фьоре. И он встал с Алькуно плечом к плечу.
- Это становится интересным, – сказал стряпчий пёс, со скрежетом отбив атаку чёрной маски, и сразу после этих слов пропустил удар. Он тихо ахнул.
- Положитесь на меня, – ответил гранд Санта-Фьоре, прикрывая его от атак противника.
- Она на соседней лестнице, – просипел Алькуно, отступая ещё на две ступеньки. Вскоре он оказался наверху, предоставив отбиваться гранду и его людям – а он был далеко не один, и наверху шпиона тоже встретили вооружённые, одетые как моряки.
Среди их грубых лиц ему бросилось в глаза бледное лицо Вирджинии, прорвавшейся к нему через весь коридор. Отсюда сквозь перила было видно весь зал, и оба могли оценить масштаб стычки – но не успели это сделать.
- Прекратить, висельники! – раздался отчаянно злобный вопль от дверей. – Прекратить!!! – крик стал рыком.
Алькуно прислонился было к стене, но, когда он заглянул вниз через перила, ноги перестали его держать, и он позволил своему телу сползти на пол. Следующим движением он за руку дёрнул Вирджинию вниз.
- Что здесь творится? – раздался внизу начальственный голос, сменивший злобный рык. – Как посмели вы нарушить мир с оружием в руках?
- Альвизе, – прошептала Вирджиния, дыша шпиону в шею.
- А почему бы я так невежливо дёрнул вас, синьора.
Сейчас я поцелую косу смерти, подумал он. Вирджиния, опираясь на локти, каким-то неестественно сосредоточенным взглядом смотрела в зал, и обзор Алькуно с одной стороны заслоняли её волосы, а с другой – ноги моряка, судя по всему, мёртвого. Где были остальные нежданные союзники, оставалось неизвестным. Рубашка Алькуно пропиталась кровью, сил встать не было, даже если бы была возможность. Он дышал сквозь стиснутые зубы, и молился о том, чтобы не застонать.
Вирджиния смотрела на Альвизе, который деловито опрашивал людей, едва пришедших в себя после недавнего безумия. Чёрные маски показали свои лица и заявили, что ловили преступника. Альвизе приказал им всем идти за ним и напоследок сказал:
- Я обращаюсь ко всем присутствующим. Сейчас я остановил беспорядки, чтобы не пострадали невинные, но в городе действительно скрываются двое опасных преступников, мужчина и женщина. Подозревают, что они участвовали в недавних событиях… в резне на свадьбе.
По таверне пронёсся изумлённый вздох слушателей.
- Будьте осторожны, добрые жители города, – голос Альвизе зазвучал с особенной силой, и даже издалека можно было видеть, каким светом сияют его глаза.
Когда гранд Бадоэро перешагнул порог таверны, Алькуно, поняв, что, кажется, их не обнаружили, позволил себе издать слабый всхлип и прижаться изуродованной щекой к занозистому полу. «В очередной раз поцелую косу смерти».

Кажется, уже пора составлять список использованной музыки Песня, которая там, эээ, звучит - это "Ballo in Fa diesis minore" Анджело Брандуарди - по крайней мере, я знаю её в его исполнении (музыка-то очень известная, а вот текст вроде как брандуардин) Перевод, ессно, мой.


Listen or download Ballo in fa diesis minore Angelo for free on Prostopleer

запись создана: 11.12.2012 в 12:05

@темы: книжка