Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
Это, дорогие друзья, фанфик по Дону Карлосу. 
Метовским спектаклем с Аланьей, Кинлисайдом и ФФ навеян.
читать дальшеВот инквизитор, опираясь на трость, вползает в покои короля медленно и плавно, как слизень. Вот король резко встаёт из-за стола, чтобы встретить инквизитора, подать ему руку и усадить – но невольно останавливается, не дотронувшись до протянутой ладони гостя, будто им овладевает гадливость. Он так и не привык видеть эти бельма на знакомом лице.
Давно я тебя не видел… успел забыть, каким ты стал.
Инквизитор и король стоят друг напротив друга, оба одеты в красное, оба прямые, оба молчат.
- Действительно ли я перед королём? – спрашивает инквизитор с лёгкой и смущающей улыбкой. Его глаза, из карих ставшие белёсыми, смотрят прямо на короля. Инквизитор не видит, но, конечно, и так знает, что король здесь.
Он когда-то входил быстрым шагом – к тогда ещё принцу, тогда ещё другу. Он входил, гремя шпагой и заранее поднимая руки — для объятия. Потом он входил без оружия и с чётками в руках, а полы сутаны взлетали от его стремительного движения навстречу инфанту.
Теперь он стар, мы оба стары. И король уже много лет не называл инквизитора прежним именем. «Да, отче». Отче!
- Инфант поднял меч против собственного отца…
Король ведёт инквизитора к креслу, поддерживая под сухую и морщинистую, как лапа ящерицы, руку. Он говорит ему о сыне, о преступлении принца, о казни, и с его губ почти что срывается: «Переубеди меня, отговори меня! Поддержи меня, как раньше!».
Слепой не видит лица короля, но знает, о чём тот думает. Откинувшись на спинку кресла, он неторопливо опускает веки, отчего его мёртвые глаза становятся ещё более мерзкими. Как он был красив когда-то, как сияли эти глаза, – невольно думает король, и, возможно, инквизитор знает и об этой мысли.
- Могу ли я пожертвовать своим сыном ради мира… ведь я христианин? – Король прикасается к покоящейся на подлокотнике руке инквизитора, забыв о гадливости: он видит перед собой снова живые глаза и молодое лицо – и ждёт помощи друга.
- Чтобы спасти нас, Господь отдал Своего Сына! – отвечает инквизитор с большим удовольствием, и король отстраняется. Помощи не будет. Хуже того - друг считает это помощью.
Ещё бы ты не сказал этого, монах, ведь у тебя нет детей. Ещё бы ты не сказал этого – твои глаза в последний раз видели Карлоса ещё дитятей. Но вспомни хотя бы нас в те годы, вспомни меня… Король смотрит на него с горечью, стоя у самого кресла.
Чего я хотел от тебя? Ты умер, а мне не под силу вызывать тени умерших.
- Хорошо, – бросает король и отворачивается.
- Больше король ничего не скажет мне?
- Нет.
- Тогда я скажу. – Этот тон ни с чем нельзя было спутать. Король, снимавший нагар со свечи, вцепился рукой в край стола и молча прислушался к шумному хриплому дыханию инквизитора, ожидая удара.
Тот пожевал губами, поморгал и заговорил.
- Покой и порядок в нашей свободной от ереси земле подрываются одним человеком…
Удар был направлен старательно и точно.
Он хорошо знает меня. О, как он хорошо знает меня! Никто в целом мире не мог быть мне другом более любимым и врагом более страшным… кроме, может быть, Родриго.
И не тебя ли я искал в Родриго, против которого ты плетёшь сейчас паутину? Не твоего ли возвращения, слепой злобный старик?
- Рядом с его преступлениями поступки инфанта всего лишь детская шалость…
Голос инквизитора начинает греметь, брови сурово насуплены. Как же ты был похож на него, на этого еретика. Ты был единственной живой душой здесь, при дворе…
И король выговаривает это вслух:
- Я искал человека, которому мог бы довериться, который стал бы мне другом – и нашёл его, среди всего моего двора – его одного.
От этих слов инквизитор вскидывает голову. Глаза его широко распахнуты. Я тоже знаю тебя хорошо, монах.
- Почему его?! – спрашивает он, скалясь. Распалившись в обличениях, он уже не может совладать с собой, но всё же задаёт вопрос иначе: – Почему человека? Почему вы носите имя короля… ваше величество… – он выделяет обращение почти издевательски, – если просите помощи у простых смертных?
Ревнивый старик, калека! Ты ли не простой смертный?
- Молчи, поп!
Инквизитор неожиданно улыбается. Изо рта его начинают мерно литься слова. Король не слышит первых его фраз о том, что он, монарх, отравлен ересью и должен вернуться под сень Церкви – он с ужасом смотрит в лицо инквизитору, который, наклонившись вперёд, наугад протягивает руку, тянется и тянется вперёд, пока его пальцы не касаются щеки бывшего друга.
Лицо инквизитора – как в те дни, когда он впервые надел сутану. Живые глаза. Он улыбается в точности как Родриго. Это невыносимо, и в горле короля закипает крик, который вырывается наружу, когда с нежностью, будто говоря о любви, дружбе и свободе, о которых они мечтали когда-то, инквизитор произносит:
- Отдайте мне маркиза ди Позу…
- Никогда!
Отдёрнув руку, инквизитор кричит голосом грозным, как в те дни, когда он ещё носил шпагу и вступал в бой:
- Если бы я не пришёл сюда сегодня – вы бы стояли перед трибуналом завтра!
- Довольно я переносил твою гордость, старик!
Голос короля так страшен, что инквизитор осекается.
- Зачем нужно было вызывать тень Самуила? – тихо спрашивает он.
Потому что раньше мы были Ионафаном и Давидом.
- Чего король хочет от меня? – горестно продолжает инквизитор, передёргивая плечами, и тяжело встаёт. Он кажется проигравшим, но победитель не чувствует победы.
Король хочет воскрешения мертвецов и прозрения слепых…Но король — не Бог.
Нащупывая дорогу тростью, инквизитор ползёт к выходу, и кажется, что за ним тянется кровавый след. Дороги назад нет, дорога вперёд обрывается в пропасть, в которую ведёт меня слепой.
Вслед ему король, глядя на свечи, просит мира. Не оставляй меня хотя бы ты, мертвец. Будешь ли ты вернее моей собственной жены и моего родного сына? Хотя бы ты, властолюбивый ревнивец, не предашь меня?
- Возможно, – отвечает инквизитор, останавливаясь в дверях. Король знает этот тон. Он не предаст. Даже теперь.
Метовским спектаклем с Аланьей, Кинлисайдом и ФФ навеян.читать дальшеВот инквизитор, опираясь на трость, вползает в покои короля медленно и плавно, как слизень. Вот король резко встаёт из-за стола, чтобы встретить инквизитора, подать ему руку и усадить – но невольно останавливается, не дотронувшись до протянутой ладони гостя, будто им овладевает гадливость. Он так и не привык видеть эти бельма на знакомом лице.
Давно я тебя не видел… успел забыть, каким ты стал.
Инквизитор и король стоят друг напротив друга, оба одеты в красное, оба прямые, оба молчат.
- Действительно ли я перед королём? – спрашивает инквизитор с лёгкой и смущающей улыбкой. Его глаза, из карих ставшие белёсыми, смотрят прямо на короля. Инквизитор не видит, но, конечно, и так знает, что король здесь.
Он когда-то входил быстрым шагом – к тогда ещё принцу, тогда ещё другу. Он входил, гремя шпагой и заранее поднимая руки — для объятия. Потом он входил без оружия и с чётками в руках, а полы сутаны взлетали от его стремительного движения навстречу инфанту.
Теперь он стар, мы оба стары. И король уже много лет не называл инквизитора прежним именем. «Да, отче». Отче!
- Инфант поднял меч против собственного отца…
Король ведёт инквизитора к креслу, поддерживая под сухую и морщинистую, как лапа ящерицы, руку. Он говорит ему о сыне, о преступлении принца, о казни, и с его губ почти что срывается: «Переубеди меня, отговори меня! Поддержи меня, как раньше!».
Слепой не видит лица короля, но знает, о чём тот думает. Откинувшись на спинку кресла, он неторопливо опускает веки, отчего его мёртвые глаза становятся ещё более мерзкими. Как он был красив когда-то, как сияли эти глаза, – невольно думает король, и, возможно, инквизитор знает и об этой мысли.
- Могу ли я пожертвовать своим сыном ради мира… ведь я христианин? – Король прикасается к покоящейся на подлокотнике руке инквизитора, забыв о гадливости: он видит перед собой снова живые глаза и молодое лицо – и ждёт помощи друга.
- Чтобы спасти нас, Господь отдал Своего Сына! – отвечает инквизитор с большим удовольствием, и король отстраняется. Помощи не будет. Хуже того - друг считает это помощью.
Ещё бы ты не сказал этого, монах, ведь у тебя нет детей. Ещё бы ты не сказал этого – твои глаза в последний раз видели Карлоса ещё дитятей. Но вспомни хотя бы нас в те годы, вспомни меня… Король смотрит на него с горечью, стоя у самого кресла.
Чего я хотел от тебя? Ты умер, а мне не под силу вызывать тени умерших.
- Хорошо, – бросает король и отворачивается.
- Больше король ничего не скажет мне?
- Нет.
- Тогда я скажу. – Этот тон ни с чем нельзя было спутать. Король, снимавший нагар со свечи, вцепился рукой в край стола и молча прислушался к шумному хриплому дыханию инквизитора, ожидая удара.
Тот пожевал губами, поморгал и заговорил.
- Покой и порядок в нашей свободной от ереси земле подрываются одним человеком…
Удар был направлен старательно и точно.
Он хорошо знает меня. О, как он хорошо знает меня! Никто в целом мире не мог быть мне другом более любимым и врагом более страшным… кроме, может быть, Родриго.
И не тебя ли я искал в Родриго, против которого ты плетёшь сейчас паутину? Не твоего ли возвращения, слепой злобный старик?
- Рядом с его преступлениями поступки инфанта всего лишь детская шалость…
Голос инквизитора начинает греметь, брови сурово насуплены. Как же ты был похож на него, на этого еретика. Ты был единственной живой душой здесь, при дворе…
И король выговаривает это вслух:
- Я искал человека, которому мог бы довериться, который стал бы мне другом – и нашёл его, среди всего моего двора – его одного.
От этих слов инквизитор вскидывает голову. Глаза его широко распахнуты. Я тоже знаю тебя хорошо, монах.
- Почему его?! – спрашивает он, скалясь. Распалившись в обличениях, он уже не может совладать с собой, но всё же задаёт вопрос иначе: – Почему человека? Почему вы носите имя короля… ваше величество… – он выделяет обращение почти издевательски, – если просите помощи у простых смертных?
Ревнивый старик, калека! Ты ли не простой смертный?
- Молчи, поп!
Инквизитор неожиданно улыбается. Изо рта его начинают мерно литься слова. Король не слышит первых его фраз о том, что он, монарх, отравлен ересью и должен вернуться под сень Церкви – он с ужасом смотрит в лицо инквизитору, который, наклонившись вперёд, наугад протягивает руку, тянется и тянется вперёд, пока его пальцы не касаются щеки бывшего друга.
Лицо инквизитора – как в те дни, когда он впервые надел сутану. Живые глаза. Он улыбается в точности как Родриго. Это невыносимо, и в горле короля закипает крик, который вырывается наружу, когда с нежностью, будто говоря о любви, дружбе и свободе, о которых они мечтали когда-то, инквизитор произносит:
- Отдайте мне маркиза ди Позу…
- Никогда!
Отдёрнув руку, инквизитор кричит голосом грозным, как в те дни, когда он ещё носил шпагу и вступал в бой:
- Если бы я не пришёл сюда сегодня – вы бы стояли перед трибуналом завтра!
- Довольно я переносил твою гордость, старик!
Голос короля так страшен, что инквизитор осекается.
- Зачем нужно было вызывать тень Самуила? – тихо спрашивает он.
Потому что раньше мы были Ионафаном и Давидом.
- Чего король хочет от меня? – горестно продолжает инквизитор, передёргивая плечами, и тяжело встаёт. Он кажется проигравшим, но победитель не чувствует победы.
Король хочет воскрешения мертвецов и прозрения слепых…Но король — не Бог.
Нащупывая дорогу тростью, инквизитор ползёт к выходу, и кажется, что за ним тянется кровавый след. Дороги назад нет, дорога вперёд обрывается в пропасть, в которую ведёт меня слепой.
Вслед ему король, глядя на свечи, просит мира. Не оставляй меня хотя бы ты, мертвец. Будешь ли ты вернее моей собственной жены и моего родного сына? Хотя бы ты, властолюбивый ревнивец, не предашь меня?
- Возможно, – отвечает инквизитор, останавливаясь в дверях. Король знает этот тон. Он не предаст. Даже теперь.
@темы: книжка, театр, музыка, я капитан Себастьян Перейра