Я только подохренел слегка, а так я совершенно спокоен (с)
На днях прочёл роман Евгенидиса и посмотрела фильм Копполы по нему. Кто-то говорил мне, что-де кино ничего так, "всё понятно". Про роман, в принципе, можно сказать обратно: что совсем ничего не понятно.
Это уравнение с двумя неизвестными - кто рассказчик, неизвестно, что с героями, непонятно. Рассказ ведётся от лица неких "мы", - мальчишек, живущих по соседству с главными героинями, которые повествуют о событиях своей юности, уже будучи толстыми и лысыми. Эко в "Заметках на полях "Имени розы" останавливался на том, как он упрятал фигуру рассказчика куда подальше и отфильтровал голос Адсона через сто пятьдесят фильтров. Здесь в своём роде не хуже: фигура рассказчика размножена, обезличена и смазана, с голоса этих мальчишек поют те, кого они интервьюируют - очевидцы и участники событий, знакомые и соседи девочек. Одним словом, звучит эдакий хор прерывающих друг друга персонажей, каждый из которых пытается оправдаться, что-то прибавить, объяснить, а голоса самих героинь почти не слышны в этом шуме.
Собственно, что касается героинь, то они чуть больше, чем наполовину, являют собой подростковую мечту рассказчиков, освещённую, к тому же, мягким светом ностальгии. Что они сами думают и чувствуют, не известно, да, по сути, никому и не интересно. Если говорить попросту и вкратце, то в семье было пять девочек, младшая, тринадцатилетняя, покончила с собой (со второй попытки), и родители начинают всё более ужесточать меры по отношению к остальным дочерям, погодкам от 14-ти до 17-ти, в конечном итоге запирают их в доме, и вся семейка постепенно деградирует и гниёт. Мальчики пытаются установить связь с девочками и даже подготавливают побег (насколько в реальности, насколько в мечтах?), но, когда приходят за пленницами, обнаруживают, что одна повесилась, другая задохнулась угарным газом в машине, третья сунула голову в духовку, а четвёртая наглоталась таблеток. Одна из девочек, - с духовкой, - выживает, её через две недели выпускают из больницы, она возвращается к родителям и спустя недолгое время тоже наедается снотворного. Собственно с того, как санитары несутся на последнее самоубийство, и начинается роман. И всю дорогу нас преследуют спойлеры и воспоминания о том, что будет, так что за каждым поворотом мы ждём петли, таблеток или бритвы.
Но причина самоубийств рассказчиками не проговорена. Никто не понимает, в чём проблема, и только София Коппола открывает тайну века, пафосно провозглашая вину родителей и их жестокое обращение с дочерьми. При этом как можно более смягчая их, родителей, поведение, убирая странности и ужасности. И папа, и растяпа-психиатр теряются под тухлым взглядом девочек, обвиняющих взрослых неизвестно в чём. Мальчики проговаривают слова о "жестоких родителях", звучащие пошло, скучно и неправдоподобно. В целом фильм мутный, бессмысленный, и подавляющее большинство сцен происходит совершенно непонятно зачем, и всем героям смертельно скучно. Роман же пытается создать волшебную реальность почти что в духе Маркеса - чтобы каждое воспоминание казалось значительным, было событием, каждая деталь удивляла, как будто газон или поливалку мы увидели впервые. И при этом эта радужная плёнка покрывает зловонную, гниющую лужу, в которой плавает дохлая мошкара - бездну смерти и разложения, в которую проваливается не только семейство Лисбонов, но и весь город следом. Не могу сказать, что Евгенидису всегда удавалось сохранять динамику и вызывать мой интерес как читателя - иногда казалось, что всё равно, на каком месте ставить финальную точку, - но эта омагиченность и это гниение ему удались. И, несмотря на то, что текст - почти непрерывный поток воспоминаний и рассказов, динамика сохранялась почти постоянно. Словом, при некоторой мутности - качественная книжка. И тяжёлая именно этим непониманием и постепенным распадом мира, причём без апокалиптического трубного гласа, не как в "Сто лет одиночества", когда Макондо смывает с земли,- город Евгенидиса тихо, незаметно проваливается в болото, а никто не понимает, куда "Титаник" плывёт (с), и не особо заморачивается по этому поводу. Как никого не беспокоило исчезновение девочек из школы, то, что они заперты в доме, неизвестно что едят, никого не беспокоит то, что в семье дети один за другим кончают с собой. И мальчики, чей интерес к ним вроде бы наиболее высок, говорят в финале с обидой: мы их любили, а они оттолкнули нас. Одному не сказать, а другим не понять, остаётся застыть и молчать.
Возможно, в этом и заключалась цель - чтобы нам всё было понятно, слишком понятно, а абсолютному большинству героев - нет, и нам остаётся только грызть ногти, видя, как девочек убивают, а никто и не сечёт. А поверх всего этого звучит и нотка взрослой иронии: какие могут быть проблемы у благоустроенны американских детей? "Если хотят проблем, пусть поезжают в Бангладеш". Конечно, Коппола не могла вставить эту фразу в сценарий, у неё же несчастные детки и нехорошие родители, все сглаженные и лишённые какой-либо настоящей остроты, так что действительно возникает желание послать их всех в Бангладеш. Но, если всерьёз, то и эта позиция не авторская - девушки, которых морят голодом родители, не такая уж высосанная из пальца проблема. В целом сам автор молчит по поводу того, что он думает на самом деле по этому поводу. Его роман в этом плане - почти пьеса, где слышны только голоса героев. Но у Евгенидиса нет нужды что-либо объяснять, тогда как Копполе приходится развешивать ярлыки, иначе все покажутся одинаковыми. Заглажено всё.
Заглажена и та магия, о которой я упоминал в начале, та почти мистика, которой много у Евгенидиса. В контексте этого меня не удивляет, что девочки Лисбон - католички, что иконки Девы Марии постоянно фигурируют в довольно мрачной мизансцене окровавленной ванной, а за спиной Люкс её случайные любовники видят гигантские крылья. Да и смыслы, вложенные в названия, лучше передаются, на мой взгляд, не словом "девственницы", а словом "девы". Здесь прослеживается ещё множество ложных идей романа, - а, может, и не ложных, согласиться можно с любой, ни одна не навязана. С ярлыками-то оно, конечно, проще, чем так. В какой-то момент от обилия бессмысленных объяснений и ассоциаций устаёшь, хочется уже конкретного разъяснения всех мотиваций, какого-то разоблачения, но кто ж его, кроме Копполы, даст. Никто не может объяснить причины самоубийства, тем более когда тело падает на соседскую ограду.
Это уравнение с двумя неизвестными - кто рассказчик, неизвестно, что с героями, непонятно. Рассказ ведётся от лица неких "мы", - мальчишек, живущих по соседству с главными героинями, которые повествуют о событиях своей юности, уже будучи толстыми и лысыми. Эко в "Заметках на полях "Имени розы" останавливался на том, как он упрятал фигуру рассказчика куда подальше и отфильтровал голос Адсона через сто пятьдесят фильтров. Здесь в своём роде не хуже: фигура рассказчика размножена, обезличена и смазана, с голоса этих мальчишек поют те, кого они интервьюируют - очевидцы и участники событий, знакомые и соседи девочек. Одним словом, звучит эдакий хор прерывающих друг друга персонажей, каждый из которых пытается оправдаться, что-то прибавить, объяснить, а голоса самих героинь почти не слышны в этом шуме.
Собственно, что касается героинь, то они чуть больше, чем наполовину, являют собой подростковую мечту рассказчиков, освещённую, к тому же, мягким светом ностальгии. Что они сами думают и чувствуют, не известно, да, по сути, никому и не интересно. Если говорить попросту и вкратце, то в семье было пять девочек, младшая, тринадцатилетняя, покончила с собой (со второй попытки), и родители начинают всё более ужесточать меры по отношению к остальным дочерям, погодкам от 14-ти до 17-ти, в конечном итоге запирают их в доме, и вся семейка постепенно деградирует и гниёт. Мальчики пытаются установить связь с девочками и даже подготавливают побег (насколько в реальности, насколько в мечтах?), но, когда приходят за пленницами, обнаруживают, что одна повесилась, другая задохнулась угарным газом в машине, третья сунула голову в духовку, а четвёртая наглоталась таблеток. Одна из девочек, - с духовкой, - выживает, её через две недели выпускают из больницы, она возвращается к родителям и спустя недолгое время тоже наедается снотворного. Собственно с того, как санитары несутся на последнее самоубийство, и начинается роман. И всю дорогу нас преследуют спойлеры и воспоминания о том, что будет, так что за каждым поворотом мы ждём петли, таблеток или бритвы.
Но причина самоубийств рассказчиками не проговорена. Никто не понимает, в чём проблема, и только София Коппола открывает тайну века, пафосно провозглашая вину родителей и их жестокое обращение с дочерьми. При этом как можно более смягчая их, родителей, поведение, убирая странности и ужасности. И папа, и растяпа-психиатр теряются под тухлым взглядом девочек, обвиняющих взрослых неизвестно в чём. Мальчики проговаривают слова о "жестоких родителях", звучащие пошло, скучно и неправдоподобно. В целом фильм мутный, бессмысленный, и подавляющее большинство сцен происходит совершенно непонятно зачем, и всем героям смертельно скучно. Роман же пытается создать волшебную реальность почти что в духе Маркеса - чтобы каждое воспоминание казалось значительным, было событием, каждая деталь удивляла, как будто газон или поливалку мы увидели впервые. И при этом эта радужная плёнка покрывает зловонную, гниющую лужу, в которой плавает дохлая мошкара - бездну смерти и разложения, в которую проваливается не только семейство Лисбонов, но и весь город следом. Не могу сказать, что Евгенидису всегда удавалось сохранять динамику и вызывать мой интерес как читателя - иногда казалось, что всё равно, на каком месте ставить финальную точку, - но эта омагиченность и это гниение ему удались. И, несмотря на то, что текст - почти непрерывный поток воспоминаний и рассказов, динамика сохранялась почти постоянно. Словом, при некоторой мутности - качественная книжка. И тяжёлая именно этим непониманием и постепенным распадом мира, причём без апокалиптического трубного гласа, не как в "Сто лет одиночества", когда Макондо смывает с земли,- город Евгенидиса тихо, незаметно проваливается в болото, а никто не понимает, куда "Титаник" плывёт (с), и не особо заморачивается по этому поводу. Как никого не беспокоило исчезновение девочек из школы, то, что они заперты в доме, неизвестно что едят, никого не беспокоит то, что в семье дети один за другим кончают с собой. И мальчики, чей интерес к ним вроде бы наиболее высок, говорят в финале с обидой: мы их любили, а они оттолкнули нас. Одному не сказать, а другим не понять, остаётся застыть и молчать.
Возможно, в этом и заключалась цель - чтобы нам всё было понятно, слишком понятно, а абсолютному большинству героев - нет, и нам остаётся только грызть ногти, видя, как девочек убивают, а никто и не сечёт. А поверх всего этого звучит и нотка взрослой иронии: какие могут быть проблемы у благоустроенны американских детей? "Если хотят проблем, пусть поезжают в Бангладеш". Конечно, Коппола не могла вставить эту фразу в сценарий, у неё же несчастные детки и нехорошие родители, все сглаженные и лишённые какой-либо настоящей остроты, так что действительно возникает желание послать их всех в Бангладеш. Но, если всерьёз, то и эта позиция не авторская - девушки, которых морят голодом родители, не такая уж высосанная из пальца проблема. В целом сам автор молчит по поводу того, что он думает на самом деле по этому поводу. Его роман в этом плане - почти пьеса, где слышны только голоса героев. Но у Евгенидиса нет нужды что-либо объяснять, тогда как Копполе приходится развешивать ярлыки, иначе все покажутся одинаковыми. Заглажено всё.
Заглажена и та магия, о которой я упоминал в начале, та почти мистика, которой много у Евгенидиса. В контексте этого меня не удивляет, что девочки Лисбон - католички, что иконки Девы Марии постоянно фигурируют в довольно мрачной мизансцене окровавленной ванной, а за спиной Люкс её случайные любовники видят гигантские крылья. Да и смыслы, вложенные в названия, лучше передаются, на мой взгляд, не словом "девственницы", а словом "девы". Здесь прослеживается ещё множество ложных идей романа, - а, может, и не ложных, согласиться можно с любой, ни одна не навязана. С ярлыками-то оно, конечно, проще, чем так. В какой-то момент от обилия бессмысленных объяснений и ассоциаций устаёшь, хочется уже конкретного разъяснения всех мотиваций, какого-то разоблачения, но кто ж его, кроме Копполы, даст. Никто не может объяснить причины самоубийства, тем более когда тело падает на соседскую ограду.